Борис Акунин - Сокол и Ласточка
— Кто там, на посту? – спросила она, вглядываясь в темноту.
И я хлопнул себя крылом по лбу. Вечно я всё усложняю, упуская из виду какие-то совершенно очевидные обстоятельства.
Конечно же, Ерша давно сменили! У карцера караулит другой часовой, у которого нет причин относиться к корабельному врачу с опаской.
Дальнейшее сразу перестало казаться мне трудно осуществимой авантюрой.
— Это я, Мякиш, – донеслось снизу. – Что, сынок, не спится?
То был самый старый из матросов, добродушный и рассудительный “дядя Мякиш” – так его звали все, даже офицеры. Славный малый, честный и простой. Всю жизнь проплавал он по морям: в мирные времена ловил треску и ходил в торговые экспедиции, в военную пору становился корсаром.
Он повернул лампу. Жесткое, насквозь просоленнoe лицо сияло беззубой улыбкой. Летиция была скрыта темнотой, ничто не мешало ей с размаху ударить Мякиша рукояткой пистолета в лоб. Но она этого не сделала.
— Это ты, дядя Мякиш? – пробормотала девочка растерянно.
И я понял, что бить часового по голове она не станет. Ни за что на свете – даже ради спасения лорда Руперта. Если б на посту стоял кто-то несимпатичный, рука Летиции бы не дрогнула. Но наброситься на старину Мякиша, который смотрит на тебя с доверчивой улыбкой? Я бы тоже не смог. Есть вещи, через которые приличный человек (или попугай) переступить не в состоянии.
— А кто тебя сменит? – спросила Летиция.
— Почем мне знать? Это еще не скоро будет, на рассвете. Я только заступил. Ничего, я старый, у меня бессонница. А ребята молодые, пусть подрыхнут.
Она молча посмотрела на Мякиша, потом передернулась и отвела взгляд.
— Чего трясешься, сынок? Часом не подхватил лихорадку? Говорят, Форт-Рояль этот – гиблое место, – заботливо сказал Мякиш.
План побега рассыпался в прах – это было очевидно и мне, и Летиции.
— …Нет. Продрог на ветру. Что англичанин?
Часовой захихикал и прижался ухом к двери.
— А вот поди-ка, послушай. Похоже, свихнулся. Все болбочет чего-то. Жалко, я по-ихнему не понимаю.
Из карцера, действительно, доносился негромкий голос. Мы тоже приложились к створке – Летиция наверху, я внизу.
— …Я не сделаю вам дурного, мисс, – услышал я. – Слово джентльмена. Напротив, я так благодарен вам за то, что вы явились из ниоткуда скрасить мое одиночество. Доверьтесь мне. Вот моя рука. Я не злоупотреблю вашим доверием. Мы с вами в этом мрачном мире одни, так давайте держаться друг друга…
Я прижимался к ноге Летиции и вдруг почувствовал, что девочка дрожит. Неужели в самом деле продрогла? Это в плаще-то? Да и ночь совсем не холодная.
— Мне нужно осмотреть пленника, – сказала моя питомица, отодвигаясь от двери. – Капитан волнуется. Из-за выкупа.
Добродушный Мякиш без лишних слов отодвинул засов.
В слабом свете подвешенной к потолку лампы нам предстало необычное зрелище.
Лорд Руперт стоял на одном колене и, учтиво приложив руку к груди, вел беседу с небольшой крысой, которая сидела на канатной бухте и зачарованно внимала ласковым речам. Уж не знаю, как капитан Грей определил пол зверька, но, полагаю, в таких вопросах его светлости можно доверять.
Увидев Летицию, крыса сердито фыркнула, ощерила зубки и выскочила наружу.
Смущенный лорд Руперт поднялся на ноги.
— Она проскочила в дверь, когда вы уходили. Надеялась полакомиться пенькой, а вместо этого стала объектом моих домогательств. Думаю, еще минута-другая, и она подала бы мне лапку.
Я-то в этом не сомневаюсь. У Грея большой опыт завоевания женских сердец. Не устояла бы перед ним и остромордая мисс.
Летиция закрыла дверь.
— Я вытащу вас отсюда, – тихо сказала она. – Я дала слово, и я его исполню. Вот пистолет. Когда откроется дверь, оглушите часового. К корме привязан баркас. Мы уплывем в Форт-Рояль или куда пожелаете!
Он взвесил в руке оружие и вернул его обратно.
— Я очень признателен вам. Но у меня принцип: я не причиняю зла людям, которые не сделали мне дурного.
Девочка рассердилась, хотя только что сама не смогла напасть на дядю Мякиша.
— Не говорите глупостей! Он стоит на пути к вашей свободе!
Лорд Руперт рассудительно заметил:
— Если начнешь истреблять всех, кто стоит на твоем пути, в конце концов останешься на свете один.
— Тогда поступите иначе. Пообещайте Дезэссару, что не попытаетесь сбежать. Всё равно среди моря некуда. А потом снова возьмете слово обратно. Это по крайней мере избавит вас от кандалов на время плавания.
Но невозможный человек отверг и это предложение:
— Такой шаг вступил бы в противоречие с другим моим принципом. Я не даю честное слово, когда твердо знаю, что возьму его обратно. В прошлый раз я думал, что больше не смогу двигаться, только поэтому и пообещал.
У Летиции сжались кулаки, а на глазах выступили злые слезы.
— Человек, у которого слишком много принципов, на этом свете не выживет!
— Напротив, – улыбнулся он. – Твердые правила очень упрощают жизнь. Не приходится ломать голову, как следует поступить в трудной ситуации.
— Ну и сидите тут в цепях, несчастный идиот!
Топнув ногой, она вышла вон. На прощанье я сочувственно покивал Грею, который задумчиво смотрел вслед девочке.
Когда Мякиш запирал, засов никак не желал задвигаться. Часовой сопел и кряхтел, согнувшись с три погибели и повернувшись к нам спиной.
Я видел, как рука Летиции скользнула под плащ, и зажмурился.
Но ничего не произошло.
Мы поднялись наверх, где шумел ветер и в темноте над головой хлопали паруса.
Летиция всхлипывала.
— Я не настоящая женщина, – говорила она, придерживая меня рукой. – Настоящая женщина ради любимого совершит что угодно и не сочтет это за грех. А я предательница. Сначала я предала отца. Теперь любимого. Ах, Клара, я слабая и скверная!
Я протестующе заверещал: “Ты не скверная, просто у тебя благородное сердце! И перестань называть лорда Руперта “любимым”, это нас до добра не доведет”. Но она, конечно, ничего не поняла.
Палубу качнуло, девочку отшвырнуло к борту. Она устояла на ногах лишь потому, что схватилась за вант. Фок-мачта натужно заскрипела под напором ветра.
— Чтоб ты за борт вывалился, ублюдок! Чтоб тебя там акулы сожрали! – донесся откуда-то сиплый голос.
Это проснулась в своей деревянной клетке бешеная Марта. Три ее товарки лежали, прижавшись друг к дружке, а бунтарка сидела на палубе и грозила нам кулаком.
Летиция приблизилась к загону.
— Вам что-нибудь нужно? – спросила она участливо. – Еды, или воды, или укрыться от холода?
— Мне нужно, чтоб с норд-оста налетел хороший шквал и швырнул эту поганую лохань на рифы Адского Мыса! – Глаза Марты блеснули свирепым фосфоресцирующим блеском. – Там такие острые скалы! Никто не спасется!
Моя девочка удивилась.
— Вы говорите так, будто знаете морское дело.
Что-то в лице Марты изменилось. По-моему, она узнала того, кто давеча заступился за женщин.
— Папаша у меня был рыбак. Я с ним всегда в море ходила…
Впервые фурия произнесла нечто внятное, к тому же безо всякой брани.
— А что случилось потом?
— Старый дурак потоп и оставил нас одних. Чтоб не продавать дом, мамаша продала меня. Я ей говорю: “Сдохну, а шлюхой не буду. Последнее дело – кобелитъся за деньги”. А она говорит: “Ну и сдохни. Твое дело. Мне малышей поднимать”. Сука!
Летиция встала возле самой решетки, npocyнула руку, отвела с лица Марты спутанные волосы.
— Сколько тебе лет?
— Скоро семнадцать.
Я не поверил ушам. Выходит, она совсем девочка, а выглядит, будто заезженная портовая кляча.
— Значит, ты умеешь ходить под парусом? – спросила моя питомица, оглядываясь на квартердек. Но его в темноте было совсем не видно.
* * *Трудней всего было спустить в баркас черных девушек. Они не привыкли к морю, к качке и замирали от ужаса, когда с верхушек волн срывалась белая пена. Но еще больше они боялись своей неистовой товарки. Шипя на них, раздавая затрещины, ругаясь страшными словами. Марта заставила-таки бедняжек перебраться в лодку. Для этого пришлось каждую обвязать веревкой.
— Ничего, потом спасибо скажут, – хрипло сказала рыбацкая дочь, когда непростая операция завершилась.
Хоть всё это происходило вблизи от квартердека, на котором стояли вахтенный и рулевой, темнота и шум ветра обеспечили надежное прикрытие.
Вот у борта осталась одна Марта. Она взялась за веревку, но замешкалась.
— Это… Как это… – Странно было видеть ее смущенной. – Ты вот что, парень… Тебя хоть как звать-то?
— Люсьен, – ответила моя девочка, посматривая в сторону мостика, где Друа как раз крикнул: “Полрумба влево!”
— Ага… – Марта почесала затылок. – Хочешь по-быстрому? Я вот так встану, а ты давай… Эти подождут… Я от чистого сердца, правда…
