Александр Воинов - Западня
— Федор Михайлович! Что с вами?..
— Ничего!.. Ничего, ребята!.. Я выздоровлю… Мы еще повоюем! Так вот послушайте, — и движением руки он заставил Тоню умолкнуть. — Конечно, мне отсюда скоро но выбраться… А оставить вас без совета не хочу. Ты, Егоров, действуй осторожней… Без разведки — ни шагу.
— Хочу разыскать Петреску, — сказал Егоров. — Меня-то на берегу никто не видел.
— Зато в моей лавочке — каждый день, — проговорил Федор Михайлович, — сразу и тебя и его накроют.
— Верно, — согласился Егоров. — Так как же мне на него выйти?
— Думаю, через Тюллера…
— Но ведь и Тюллер может быть под наблюдением, — сказала Тоня.
— Возможно, — согласился Федор Михайлович; его душило, он снова потерзал пальцами одеяло и тихо попросил: — Дай мне, Тонечка, воды. Немного, только пригубить.
Тоня поднесла к его рту железную кружку. Он отпил два небольших глотка и несколько секунд лежал молча, собираясь с силами.
— Мы пойдем… Отдыхайте, Федор Михайлович, — сказала Тоня.
— Нет!.. Нет!.. — Федор Михайлович удержал ее за руку. — Нам надо договориться… Тоня, помнишь Бирюкова?.. Ты ходила к нему перед операцией в плавнях.
— Помню, — проговорила Тоня.
— Расскажи Егорову, где он живет… Пусть Бирюков разыщет Тюллера и договорится… Пусть придет на явку… Ты, Егоров, понимаешь?
— Понимаю, Федор Михайлович. Конечно, идти к Тюллеру самому опасно.
— Так вот, ребята, условились! А теперь идите, я посплю!..
Тоня вышла из госпитального отсека с тяжким чувством приближения неотвратимой потери.
Когда через несколько часов, очнувшись от тревожного сна, она вновь пришла в лазарет, то увидела, что в углу, где лежал Федор Михайлович, глухая тьма.
Она опустилась на каменный выступ и долго сидела, ни о чем не думая. Все чувства словно оставили ее.
Кто сказал, что во время воины привыкаешь к смерти? Кто это сказал?!
Можешь привыкнуть к мысли, что убьют тебя, но смерть друга всегда невыносима.
— Тоня!.. Тонечка!.. — вдруг донесся из тьмы слабый зов.
— Федор Михайлович! Это я, Тоня!..
И услышала жаркий, заплетающийся шепот:
— Кто там бежит по насыпи?.. Бондаренко!.. Ложись!.. Ложись!.. Почему вода такая горячая?.. Тоня!.. Тонечка!..
Она не отходила от него всю ночь, меняя компрессы. К утру он очнулся.
— Еще поживем?.. А?.. — тихо сказал он.
Глава третья
Егоров выбрался из катакомб одним из запасных выходов часов в пять утра, сумел пробраться окраинными улицами к развалинам разбомбленного дома и там отсиделся до тех пор, пока не появились первые прохожие.
Тоня подробно рассказала, где живет Бирюков, как он выглядит, сообщила пароль, и Егорову к тому же повезло: когда он вошел в ворота дома на Военном спуске, человек, по всем признакам похожий на Бирюкова, одетый в рабочую робу, направлялся к нему навстречу из глубины двора.
От неожиданности, оттого, что Егоров приготовился к условному стуку в дверь и уже повторил на разные лады парольную фразу, чтобы добиться естественности интонации, оттого, что план мгновенно и круто менялся — принимать решение надо было немедленно, — Егоров не то что растерялся, но словно бы споткнулся и сразу же встретился с настороженно-внимательным взглядом приближающегося человека.
Когда тот с ним поравнялся, Егоров, неловко повернувшись, скорее не произнес, а выдохнул парольную фразу. И тут же ощутил пронзительно острую боль в забинтованном плече. Очевидно, человек заметил, как по лицу Егорова пробежала судорога.
— Что с вами? — спросил он, приостанавливаясь.
— Нет, ничего…
— Идите за мной… Вот в те двери. По лестнице, дверь направо… Я пойду первым, а через три минуты… Хорошо?
Егоров только перевел дыхание. Он уже не видел ни двора, ни окон, все плыло перед глазами… «Только бы не потерять сознание», — думал он, напрягая все душевные силы. Пристально смотрел в спину Бирюкова и никак не мог зафиксировать взглядом темную впадину двери в глубине двора — она перемещалась то вправо, то влево. И Бирюков направлялся к ней замысловатым крутым зигзагом.
Сколько минут он простоял под аркой? Три, пять, а может быть, и десять. Наконец боль начала успокаиваться, и сознание прояснилось. Вот она, дверь!.. До нее ведь напрямик не больше десяти метров.
Он поднялся по узкой и грязной лестнице на второй этаж, ощущая ломоту во всем теле, и, увидев приоткрытую дверь в квартиру, вошел в длинный темный коридор.
— Приляг! — сказал Бирюков, вводя его в свою небольшую комнату. — У меня еще есть минут десять… Ты что, ранен…
— Так… царапнуло, — усмехнулся Егоров, но все же опустился на старый, потертый диван, который тяжко вздохнул под ним всеми своими скрипучими пружинами.
— В грудь?
— Нет, в плечо… Вот сюда. — И Егоров дотронулся до отворота пиджака.
— Ты что же, хочешь у меня отлежаться?
— Нет, нет! — Егоров чувствовал, что без передышки хотя бы в два-три часа добраться обратно у него не хватит сил. — У меня совсем другое дело.
В комнате нависло молчание. Егоров смотрел в остро мерцающие зрачки Бирюкова и словно чего-то выжидал. Эта затянувшаяся пауза начала Бирюкова раздражать.
— Слушай!.. — грубовато произнес он. — Я ведь человек рабочий… Мне к восьми… А у тебя, вижу, время девать некуда.
— А ты действительно Бирюков?..
— Ах, вот ты о чем! К кому, значит, в гости пришел? — Бирюков улыбнулся и произнес парольную фразу: — Марией Михайловной интересуешься?.. Нет ее дома, ушла на рынок… А ты, парень, совсем что-то плох! Хочешь, сотворю яичницу?
— Не надо, — проговорил Егоров, чувствуя, как накатываются волны слабости; он отдал бы десять лет жизни только за то, чтобы остаться здесь на несколько часов. — Я пришел от Федора Михайловича.
Бирюков нахмурился.
— Как — от Федора? Он же ведь погиб. Об этом даже было напечатано в «Молве».
— Нет, он жив! Но тяжело ранен…
— А где он сейчас?
— В катакомбах.
Бирюков глухо кашлянул. В его взгляде Егоров уловил настороженность.
— Ты пришел оттуда? — спросил Бирюков, как бы заново присматриваясь к сидящему перед ним молодому парню. «Уж не хитро ли это расставленная ловушка? — как бы спрашивали его глаза. — А не из гестапо ли ты, братец?»
Егоров уловил перемену настроения.
— Федор Михайлович был ранен в грудь, — сказал он, — у самого входа в катакомбы. Его удалось вынести из-под огня…
— Ну, а как пленные?.. Их-то удалось спасти?
— В основном всех… Трое убиты… Пять ранены…
— Так… Так… — Бирюков прищелкнул языком. — Этот эшелон как раз моя бригада формировала. Среди пленных было много доходяг.
— Да уж, они не в лучшем виде…
Снова помолчали.
— Ну ладно, выкладывай, — сказал Бирюков, — что у тебя.
Егорову вдруг пришла идея: нельзя ли при помощи Бирюкова упростить задачу? Отказаться от всей сложной цепи Бирюков — Тюллер — Петреску и еще от кого-то, пока неизвестного, кто поможет Тоне поступить на работу в порт. Может быть, достаточно одного Бирюкова? Да и дело для Тони нужно не бог весть какое: стать посыльной или уборщицей. Главное — постоянный пропуск в порт и право появляться на разных причалах по своим служебным обязанностям. А сколько солдат и офицеров прибыли последним рейсом из Варны, сколько танков, орудий выгружали из трюмов на берег, не очень сложно запомнить, так же как и название корабля, и время, когда он покинул порт. Нет, совершенно не надо проникать в сейфы во вражеском штабе, чтобы овладеть строго оберегаемыми секретами. Достаточно одного внимательного опытного взгляда, и короткая сводка, переданная через линию фронта, поднимет в воздух звено бомбардировщиков, которые найдут в открытом море свою цель.
— Можно устроить в порт одну девушку? — спросил Егоров.
— Девушку? Это какую же?.. Не ту ли, что он ко мне присылал, когда эшелон освобождали?
— Ту самую, — сказал Егоров.
— Помню. Славная… Ну, как, сумела она тогда топоры в машины забросить?
— Забросила! — Егорову доставляло удовольствие слышать, как незнакомый человек тепло говорит о Тоне.
— Так что же нужно сделать? — деловито переспросил Бирюков.
— Устроить ее на работу в порт. На любую… Конечно не мешки таскать.
— Задачка.
— А как у нее с документами?.. — спросил Бирюков. — В отделе кадров порта сидят такие мерзавцы, где они только таились, когда Советская власть тут была? Чуть маленькое подозрение — сразу «стучат»… И забирают в гестапо… — Бирюков взглянул на часы. — Опаздываю уже на десять минут!..
— Подожди! — сказал Егоров. — Тогда давай решать иначе… Ты знаешь Тюллера?
— Нет.
— Он работает художником в театре. Пойди к нему, передай привет от Федора Михайловича и спроси, как я могу с ним увидеться. Скажи, что его хочет видеть очевидец того, что произошло на берегу. Он все поймет… Что говорят в городе о Люстдорфе?..
