Александр Воинов - Западня
Обзор книги Александр Воинов - Западня
Александр ВОИНОВ
ЗАПАДНЯ
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА» МОСКВА ~ 1973
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПАМЯТНИК ДЮКУ
Глава первая
«Как жить дальше?» — это был вопрос, с которым полковник Савицкий обращался к себе всегда, когда предавался размышлениям, и в зависимости от настроения и обстоятельств он вкладывал в него самое разнообразное содержание. Он мог задать себе вопрос, потягиваясь и мурлыча: «Как будем жить дальше, дорогой Мишенька?» — это значило, что полковник собою доволен. «Михаил Михалыч, а как же ты будешь жить дальше?» — в этой интонации уже проступало некоторое недовольство: значит, совершена какая-то ошибка, известная пока ему одному. И, наконец, когда он произносил: «Подумай, товарищ Савицкий, как будешь жить дальше!» — недовольство собой достигало крайнего предела. Тут уже следовало действовать.
Савицкому далеко за сорок. Жизнь его и трепала и миловала. В тридцать седьмом году его вдруг вызвали в Наркомат обороны и предложили срочно отправиться в Испанию.
Через десять дней он уже был под Мадридом, в бригаде генерала Лукача. Однажды целую ночь провел с Хемингуэем, бродя по ночному городу. Хемингуэй, высокий и подвижный, что-то весело говорил коренастому моложавому испанцу, и впервые в жизни Савицкий ощутил горечь оттого, что не знает иностранных языков, так хотелось ему поговорить с Хемингуэем!
Когда они проходили мимо цирка, видавшего не одну яростную корриду, Савицкий остановился и сказал:
— Фиеста!.. Но пасаран!..
«Фиеста» — так назывался роман Хемингуэя, который он читал, а «Но пасаран» были первые испанские слова, которые Савицкий твердо усвоил. В общем, получилось непосредственно и смешно.
Хемингуэй засмеялся и дружески потрепал Савицкого по плечу:
— Но пасаран, камарада…
А потом был бой. Тяжелое ранение… На одном из последних уходящих кораблей Савицкого отправили на родину. В госпитале он узнал, что награжден орденом и получил звание полковника.
Через полгода его направили в разведку. Может быть, потому, что за время болезни он написал обстоятельный доклад о своем пребывании в Испании, доклад, в котором глубоко проанализировал обстановку, сложившуюся в тылу у республиканцев, и подробно рассказал о деятельности «пятой колонны».
Теперь полковник Савицкий был уже разведчиком со стажем. Со стажем! Когда-то он пошутил, что стаж разведчика надо исчислять со дня, когда ребенком он впервые играл в прятки…
— Да, так как же, Михаил Михалыч, ты будешь жить дальше? — проговорил Савицкий, тяжело вздохнув.
Он стоял у окна и смотрел, как вдалеке, у рыжего оврага, трактор тащил пушку. «Какой-то идиот нарушил маскировку штаба», — зло подумал Савицкий, но тут же, взглянув на серые, низкие, по-стариковски неопрятно взлохмаченные тучи, успокоился — погода нелетная…
Как поступить? Этот Дьяченко сумел не на шутку его озадачить.
Конечно, разлучить Тоню и Егорова проще простого: Тоню отправить на задание, а Егорова — в распоряжение штаба фронта… Фу, дьявол! Конечно, лучше всего, если бы этой проблемы вообще не было… Ах, Дьяченко, Дьяченко! Ну и задал ты мне задачу! Уже готовы все документы: и румынский паспорт, и удостоверение, свидетельствующее о том, что Егоров коммерсант. И свою новую «биографию» он уже вызубрил. У Тони надежные справки, подтверждающие ее рождение в немецкой колонии под Одессой, и Егоров застрахован не менее надежно. Старые акции компании Черноморского пароходства и ссылка на богатого деда — вот аргументы, подкрепляющие версию, что коммерцией Егоров (а отныне Иван Константинович Корш-Михайловский) занимается по сложившейся в семье традиции.
Савицкий усмехнулся. И надо же придумать фамилию — Корш-Михайловский! Силен Дьяченко! Это ведь именно он постарался, чтобы фирма новоявленного коммерсанта звучала солидно: «Оптовая торговля фруктами Корш-Михайловского».
Да, но что же, черт возьми, делать? Может, оставить все по-прежнему, будто он ничего не знает, а Дьяченко ни о чем ему не рассказывал? Действительно, почему он должен заниматься подобными делами, влезать в чужие отношения? Почему? Казалось бы, если два человека встретились и полюбили друг друга в этом вселенском пекле, за них только радоваться можно. Оба молоды, и кто знает, доживут ли они до конца войны. Нет! Нет! Он не станет вмешиваться, не должен.
Хотя, если взглянуть на это с другой стороны… Вот они оказываются в Одессе, в окружении врагов. Надо принимать решения, подчас крутые, даже, быть может, жестокие. Не будет ли Егоров скован да и Тоня тоже? Не случится ли так, что, вместо того чтобы действовать и, если нужно, идти на крайний риск, они станут охранять друг друга? Пожалуй, с этой точки зрения, тревога Дьяченко оправдана. Тут таится определенная опасность.
Приходили и уходили люди. Михаил Михайлович выслушивал доклады, подписывал разведсводки, изучал допросы пленных. Начальник оперативного отдела переслал ему шифровку с запросом о том, как осуществляется директива 17/СК.
Как осуществляется?..
Пятый день не взлетают самолеты. И даже для выполнения особого задания нет условий: тучи ползут, ползут упрямо, и ни одного просвета.
Только неосведомленному человеку кажется самым простым — посадил разведчиков на самолет, выбросил их по ту сторону линии фронта, и дело сделано. Нет, тысячи мелочей, если о них не подумать вовремя, если их не предвидеть, могут погубить разведчиков и сорвать операцию.
А командование торопит: «Как выполняется директива?» Но не лучше ли на день-другой задержать операцию, чтобы еще раз проверить, все ли подготовлено и учтено, чем потом днями и ночами сидеть у радиостанции и ждать вызова, который, может быть, никогда не прозвучит в наушниках радиста?
— Товарищ полковник, разрешите?
Савицкий снял очки и поднял глаза от сводки. В дверях стоял подполковник Корнев. Невысокий, сутуловатый, он всегда щурился, когда смотрел на собеседника, как бы давая понять, что видит его насквозь, и даже о самых обычных вещах он сообщал таинственным полушепотом. Савицкого смешили эти манеры провинциального Шерлока Холмса, и он подтрунивал над Корневым.
— Сегодня в пять тридцать утра, товарищ полковник, взято в плен пять румын и два немца. Допрос ведется, протоколы будут представлены, — склонившись над столом, доверительно зашептал Корнев.
О том, что пленены пять румын и два немца, было известно уже всему штабу — утренняя сводка не только поступила в отделы, но и была вручена корреспондентам газет.
Но Корнев морщит широкий, с залысинами лоб и говорит об этом как о совершенно секретном деле, о котором никто не должен знать. Впрочем, и о делах действительно секретных он говорит всегда так же. Это его извиняет. В конце концов, у каждого свой стиль.
Корнев неторопливо прикрыл дверь поплотнее и, кашлянув, вновь склонился над столом. Его круглое лицо выражало глубокую таинственность.
— Товарищ полковник, — продолжал он негромко, — Петреску во всем признался.
Савицкий никогда не слышал этого имени, но сразу догадался, что, вероятно, это один из взятых в плен румын.
— В чем? — спросил он. — В чем он признался?
— Немцы знают, что мы готовим воздушный десант!
Несколько мгновений Савицкий молча глядел на Корнева. Ему хотелось крикнуть: «Чего же ты стоишь, как истукан?! Ведь это тяжелый удар!.. И как они, черт их возьми, могли узнать?..»
Но он промолчал и только нервно постучал пальцами по краю стола.
— Предполагают или знают? — глухо спросил он.
— Знают! — повторил Корнев и, достав платок, вытер голову, на которой кое-где еще сохранились редкие кустики рыжеватых волос; так в выжженной солнцем степи с удивлением видишь влачащий жалкое существование кустарник. — Именно знают!.. Вот, почитайте!.. — И он быстрым движением положил перед Савицким уже перепечатанный на машинке протокол допроса майора Петреску.
Наметанным глазом Савицкий сразу отметил, что Корнев принес ему второй экземпляр. Значит, уже начал действовать. Как, однако, он торопится, когда есть возможность выслужиться перед начальством!
— Уже вручили начальнику штаба? — холодно спросил он.
— Передал.
Он не сказал «сам отнес», а применил довольно гибкое слово «передал». Передать можно и лично, и через посыльного. Впрочем, до того ли, когда какой-то неизвестный майор Петреску, которого разведчики перехватили на одной из тыловых дорог, на первом же допросе выбалтывает то, что так тщательно скрывалось от противника! Правда, Петреску ни одним словом не упоминал ни о месте предполагаемой высадки десанта, ни о времени. Но сам по себе факт очень тревожен.
