Элизабет Редферн - Музыка сфер
Посетив шесть дней назад своего брата в Кларкенуэлле (и после своего ультиматума не получив от него никаких известий — еще одна неудача, которая требовала его неотложного внимания), он просиживал ночи при свечах, пытаясь восстановить дуврское письмо по своим отрывочным заметкам; а дни (едва представлялся случай покинуть кабинет) — в поисках Розы, с таким же маниакальным упорством, с каким прежде искал свою потерянную дочь. И в это утро перед полуднем он наконец увидел ее на углу Кинг-стрит в скудной тени заброшенной лачуги. В руках она крепко сжимала цветы на продажу. Что-то в ее бледном, почти прозрачном лице, в голубых, обведенных синевой глазах привело на память Элли. На миг он утратил способность говорить, двигаться.
Когда она его увидела, то мгновенно переменилась. Одну руку уперла в бедро и уставилась на него, сощурившись, со взвешенным вызовом.
— Ну-ну, — сказала она. — Мистер Эбси! Меня ищете, а?
— Да, — сказал он чуть охрипшим голосом, потому что горло у него пересохло от жары. — Я тебя давно ищу. Где ты была?
Она засмеялась.
— Эгей! Приятные, значит, у вас остались воспоминания? А другая девушка не подошла бы?
— Нет, — сказал он поспешно, — ты не поняла. Я тревожился за тебя, потому что ты пропала…
— Обо мне можете не тревожиться, мистер. — Она с любопытством вглядывалась в него. — Я последние дни была очень занята, только и всего. У пристаней чалилось много барж с лесом. Матросов хоть отбавляй, и никаких тебе забот.
Платье соскальзывало с ее худеньких плеч. Джонатану были видны изгибы маленьких грудей, и он вспомнил, какой теплой была ее плоть под его руками. Он сказал:
— Мне опять нужно поговорить с тобой, Роза.
— Господи! — На ее лице появилось разочарование. — Поговорить? О чем?
Джонатан отчаянно подыскивал слова. Он заранее спланировал, что скажет, но сейчас он был способен думать только о насмешке в ее юных глазах. А ее свободное платье еще больше сползало с плеч — ведь теперь он увидел кончик одного нежного соска. Он старался взять себя в руки.
— Я должен задать тебе несколько вопросов. Где мы могли бы уединиться?
— Укромных уголков тут хватает, мистер Эбси. — Она засмеялась ему прямо в лицо, словно прекрасно знала о бунте у него в панталонах. И повела его в темный проулок за церковью, где нищие соорудили себе приюты для ночлега. На редкость грязное место. Полуденная жара смачно смердела конским навозом и выброшенными гниющими овощами. Но едва Роза скользнула розовым язычком по губам и взвешивающе посмотрела на него, он попросту перестал замечать все это.
Она словно бы лихорадочно торопилась приняться задело, а потому их совокупление оказалось соответствующе быстрым — среди вонючих теней, где никто не мог их увидеть. Она прислонилась к стене и обняла его за шею, а он возился с ее юбками. Пока он ее брал, она испускала нежные стоны, то ли притворные, то ли правда исторгнутые наслаждением, этого Джонатан определить не мог. Потом он отступил, избегая ее взгляда. Руки, ноги, все его тело словно налились невыносимой тяжестью. Она одернула юбки и смотрела, как он приводит в порядок свою одежду.
— Будто пылкий мальчик, мистер Эбси. — Она ухмыльнулась. — Зеленый изголодавшийся парнишка.
Ждет ли она, чтобы он ей заплатил? «Конечно, ждет, — попрекнул он себя. — Она же уличная девка и здесь только ради денег». Тем не менее он испытывал жгучий стыд из-за своего жара и пока был способен думать только о почти детском аромате ее кожи. Он сказал хрипло:
— Прости. Я пришел не ради этого.
— Господи, мистер. Не извиняйтесь. Извиняются, если ничего не получается. Или вы этого не знали?
Он перевел дух. Что с ним происходит? Он позволил себе уступить похоти, когда жизнь этой девочки в опасности, а убийцы бродят на свободе. Он оторвал взгляд от бледного блеска ее грудей, которые она все еще не прикрыла, и с усилием сказал:
— Я пришел задать тебе несколько вопросов, Роза, про ту ночь, когда на тебя напали. По-твоему, ты узнаешь француза, который заплатил тебе за твое общество?
Наконец-то она застегнула корсаж, все еще глядя на него с веселой насмешкой.
— Ох, мистер Эбси, до чего же вы нагораживаете слова! Узнаю, а как же. Для начала, он был помоложе вас. И даже очень, если правду сказать. Темноволосый, темноглазый, может, чуть похудее, чем следует, но красивенький и щедрый с тем, чего девушка только может пожелать у него промеж бедер…
Джонатан сказал сквозь сжатые зубы:
— Бога ради! Как ты можешь шутить про это? Тебя же чуть не убили!
Она пожала плечами, и он вновь подумал, какая же она еще юная, до чего юная, если сумела так быстро забыть.
— Я же вам говорила, — сказала она, — что убить меня хотел не он.
Джонатан понизил голос:
— Именно об этом я и хотел с тобой поговорить. Скажи еще раз. Я хочу быть совершенно уверен. Почему ты считаешь, что это был не он?
— Потому что мужчина, напавший на меня, заговорил, — сказала Роза. — И голос у него был совсем не такой, как у того француза. И потом, и это я вам тоже говорила, француз после того, как кончил со мной, прошел дальше по улице и сел в карету. Кучер сидел на козлах, ждал его. Такой дюжий. И такой хмурый. И шрам во всю щеку. Никогда не забуду, как он на меня смотрел… — Она вздрогнула.
Джонатан сказал осторожно:
— Но ты своими глазами видела, как карета уехала?
— Да, видела. Своими глазами. И с французом внутри. Она остановилась возле «Единорога», чтобы забрать молодого человека, а потом поехала по Генриетта-стрит очень медленно из-за толпы перед ширмами с Панчем и Джуди. — Она вновь задрожала. — Я как раз смотрела, как этот зверюга-кучер хлестнул лошадей, когда почувствовала на горле удавку.
Ее слова оглушали Джонатана одно за другим.
— Ты совершенно уверена?
Она пожала плечами.
— Конечно.
Значит, Ральф, кучер со шрамом, убийцей быть не мог. И он ошибся в предположении, что Гай и Ральф действовали вместе: Гай заманивал шлюх в темноту, а его кучер убивал их в каком-то странном мерзком ритуале. Но если быть честным с собой, он в любом случае не возлагал особой надежды на это предположение. Разве Роза в первом их разговоре не сказала ему, что следила за тем, как оба они уехали в карете?
Роза покусывала нижнюю губу и хмурилась, вспоминая. Ее бравада, подчеркнутая беззаботность были напускными. Джонатан протянул руку и потрогал ее за локоть.
— Ты стольким рисковала за какой-то жалкий шиллинг, который получила.
Теперь она посмотрела на него с вызовом, смахивая со щеки прядь рыжих волос.
— Не за шиллинг, мистер, — сказала она почти с гордостью. — Ну нет. За горсть золота, французского золота. Но его у меня украл, понимаете, тот, который хотел меня убить. И у меня осталась только одна монета на самом дне кармана, и я про нее никому говорить не собиралась.
Он попятился, вновь оглушенный ее признанием.
— Но ты же сказала, что он дал тебе шиллинг? Где этот золотой? Еще у тебя?
Она обдала его насмешливым презрением.
— Иисусе милосердный, могу ли я жить на золотую монету? Есть ее, спать на ней? Нет, я обменяла ее в Клэр-Маркете на серебро.
Французское золото. Луидор, расхожая монета шпионских хозяев. Кто-то шел следом за Гаем, чтобы убивать девушек и забирать золото назад…
— Этот золотой, — сказал он напряженно. — Ты что-нибудь о нем помнишь? Помнишь, что было на нем изображено?
Роза теперь подбирала свои цветы, разглаживала юбку.
— Странные вопросы вы мне задаете, — сказала она. — Кстати о деньгах: вы мне заплатите, мистер, или как?
Он порылся в карманах и отдал ей все монеты, какие у него были.
— Золотой? — повторил он настойчиво.
Она беспокойно оглядывалась по сторонам. Ей не терпелось уйти.
— Ну, — сказала она, — помнится, голова мужчины. А на другой стороне… Она умолкла.
— Что?
— Да ангел, — сказала она медленно. — Ангел что-то пишет.
Мир для Джонатана замер. Республиканское золото…
Роза смотрела на него с любопытством, выжидающе. Наконец он спросил:
— Значит, монета была при тебе, когда я расспрашивал тебя в ту первую ночь?
Вновь она посмотрела на него с вызовом:
— Ну да. У меня в кармане. Но не показывать же ее было вам, а?
Она уже поворачивалась, чтобы уйти. Он схватил ее за локоть, но она стряхнула его руку.
— Хватит, — сказала она. — Оставьте меня в покое. Мне надо деньги зарабатывать.
Джонатан вернулся пешком в свой кабинет в Монтегю-Хаусе и сразу же просмотрел почту, не пришел ли ответ от дешифровальщика Морроу, которому он в отчаянии написал еще раз, так как ему больше не к кому было обратиться за помощью для разгадки письма Тициуса; но от Морроу ничего не было, как и от Александра. Он отодвинул письма. Стены его комнатушки словно сдвигались вокруг него, душили его. Сейчас он был способен думать только о том, что сказала ему Роза про золотой с ангелом на нем.
