Игорь Пресняков - Роковая награда
Секретарь завершил свою пространную речь положенными заклинаниями вечной жизни товарища Ленина и правоте дела партии, затем прокричал пару здравиц во славу пионерии и под оглушительное «ура!» уступил место наробразовцам.
* * *Митинг закончился торжественным маршем всех пионерских дружин перед высокой трибуной. Чеканя шаг, юные ленинцы снова и снова кричали «ура!», били в барабаны и трепетно ловили взгляды вождей.
Проводив последнюю колонну, «ответственные товарищи» вернулись к своим обычным заботам.
Товарищ Луцкий немного утомился и решил отдохнуть. Он прошел в кабинет, наглухо задернул шторы и включил настольную лампу. Григорий Осипович любил полумрак – его глаза быстро уставали. Особенно мучился Луцкий в летнее время. Поговаривали, будто причиной слабости глаз секретаря губкома являлось его многолетнее сидение в полутемной скобяной лавке.
Луцкий привел в порядок письменные принадлежности и взялся за брошюру собственного сочинения. Книжечка включала речь секретаря на предстоящей губпартконференции. Экземпляр, что держал в руках Григорий Осипович, был сигнальным, брошюре предстояло поступить в продажу по окончании губернского партийного форума. Однако речь уже печаталась, ибо Луцкий и мысли не допускал, что ее не одобрят. Сама конференция представлялась событием номинальным – партийцы должны были дать делегатам XIII съезда последние наказы и заслушать отчет об успехах губернии.
Взгляд Луцкого пробегал по абзацам, останавливаясь на выделенных курсивом выводах. Речь была неплоха – Григорий Осипович умел раздувать успехи и скрывать неудачи. Он перевернул последнюю страницу, отбросил брошюру и закурил папиросу.
Луцкий думал о том, как поедет в Москву на очередной съезд, восьмой в его партийной биографии. Непременно выступят вожди, им будут внимать, аплодировать, возносить. Но не «столпы ЦК» – главные, главные – такие, как он, Луцкий, «железные секретари», цари и боги регионов. Что вся страна без них? Глупое стадо. А вожди партии? Кучка перегрызшихся аппаратчиков – усталый Каменев, пустобрех Зиновьев, запальчивый Троцкий, спившийся Рыков, словоблудливый «умник» Бухарин… Хорош разве что Сталин – крепкий организатор, хотя человек недалекий и косноязычный.
«А мы? Любо-дорого поглядеть! – говорил сам себе Луцкий. – Шеболдаев, Варейкис, Хатаевич, я… Орлы, силища, авторитет. У нас в губерниях – не Москва, там мышь пискнула – и уже дискуссия; у нас только шепни – задавим!.. Все у меня есть: заводы, фабрики, речной флот, транспорт всяческий. Даже подвластные войска имеются – в Имретьевске размещена кавбригада, в Колчевске – пехотный полк. Командиры – люди преданные. Что им реввоенсовет, коли кормлю их я!»
Григорий Осипович вспомнил, как в былые годы в свободное от работы время читал всевозможные экономические труды и исторические романы. Частенько, покуривая во дворике, размышлял Гриша Гирковин об экономических моделях, о многообразии мирового хозяйства и парадоксах истории. Одним из таких парадоксов Гриша считал себя самого: «Я бы, к примеру, смог составить карьеру и получше торговой. Я неглуп, образован и расчетлив. Разве что не дают нам, людям маленьким и неродовитым, развернуться в Российской империи». Мечтал Гриша не о материальных благах, хотелось ему власти, славы и почитания.
Вот мечты и сбылись – достиг Григорий Осипович высшей власти. Уже пятый год все было относительно спокойно в его губернии, однако…
В этот мажорный мотивчик не укладывалась только одна нота – ведомство ГПУ. Неподвластен и упрям был Черногоров, реальный глава местных органов безопасности. Луцкий знал о тайной власти чекистов, помнил о годах «красного террора». ГПУ представлялось ему могучим затаившимся пауком, оплетающим липкой и крепкой сетью всю республику.
Многое знали «птенцы Железного Феликса» – стоял за ними некто, сильный и коварный, направляющий верных чекистов и пристально следящий за ними. Григорий Осипович частенько размышлял – кто. Сам Дзержинский болен, загружен делами ВСНХ; заместители – люди слабые и избалованные. «Неужели Лев? Из начальников подразделений ГПУ много его выдвиженцев. Может статься, затаился умный Троцкий, силу набирает? Эх, расспросить бы Черногора, да он сам – дружок Льва Давидовича». Из Москвы доходили слухи, будто хотят вожди партии «валить» Льва. «Неплохо, нужно поддержать», – решил Григорий Осипович. Сам Луцкий стремился не примыкать к группировкам в руководстве партии. Он выработал тактику компромиссов, позицию всеобщего миротворца. Луцкий никогда не конфликтовал с противниками – он выжидал и сохранял достоинство, подзадоривая оппонентов остротами. «Сатира поражает хлеще пули!» – говаривал соратникам Григорий Осипович…
Луцкий заглянул в рабочий блокнот, освежая в памяти перечень запланированных мероприятий, вздохнул и подумал об обеде. Он вспомнил, что Милочка обещала приготовить вкусную рыбу. Григорий Осипович поднял телефонную трубку и приказал подавать машину.
Глава XXIX
На планерке Рябинин отчитался о завершении ремонта в зале губкома. Обновленное и украшенное руками заводчан помещение было готово принять делегатов партконференции. Трофимов вызвался поглядеть и вместе с Михеевым поехал принимать работу.
Перед обедом к Андрею забежал Самыгин. Комсомольский вожак отрапортовал, что культпоход в Вознесенское отрепетирован с опережением графика, группа отправится в село в среду, утренним поездом. Самыгин оставил план мероприятия со всеми номерами и действующими лицами. Рябинину как начальнику культпохода предстояло его утвердить.
– Подписанный план надлежит завтра передать Михееву, – бросил, уходя, Самыгин. – И не забудь – завтра же, после работы – генеральный прогон всей культпрограммы!
Андрей кивнул и обратился к бумагам. Самыгин обозвал мероприятие «Пролетарский город – передовому селу». Название позабавило Андрея и заставило задуматься над творческим наполнением культвылазки в деревню. «Неплохо бы дать крестьянам живой обзор городской жизни без классовой, так сказать, ретуши». Он вспомнил о дебютной короткометражке Меллера: «Прокатить бы в Вознесенском эту хронику!» Андрей взялся за телефонную трубку.
– Гражданина Меллера? – ответил звонкий детский голосок. – Конечно, дома! Спит, еще не подымался… Обождите, я к нему постучу.
Трубка брякнулась о стену, откуда-то издалека послышался грохот и голоса. Наконец, в трубке заскрежетал сонный голос Наума:
– Да, я… Приветствую, Андрей… Шутишь, я почти встал, ну уже собирался подыматься… Организовать прокат в Вознесенском? – Меллер оживился. – С превеликим удовольствием!.. Буду готов к среде. Предложение прекрасное, бесподобное! Необходимо нести в массы высокое искусство… Ага, ну пока, привет!
Андрей отзвонил Самыгину и познакомил со своей идеей. Секретарь согласился и записал в состав культпоходовцев еще одно лицо – «товарища кинематографиста Н. Меллера».
* * *В конце рабочего дня в кабинет Рябинина завалился завкомовский старейшина Петрович.
– Обмозговали мы на комитете твое предложение насчет душевых, – объявил Петрович и выложил на стол пачку банкнот. – Вот наскребли средств, получай, Андрей Николаич, и распишись.
Он сунул Рябинину бланк расходной ведомости кассы завкома.
Андрей принял деньги и поблагодарил стариков.
Зазвенел телефон – Трофимов похвалил столярный цех за работу, передал личную благодарность Луцкого.
«Ну и на здоровье, – подумал Андрей, вешая трубку. – Выходит, могу я, недострелянная белогвардейская сволочь, совершать мирные полезные дела для Советской власти».
Рабочий день закончился. Андрей стал собираться домой.
У ворот завода собралась кучка комсы. Ребята что-то оживленно обсуждали. Корнуков окликнул Андрея:
– Товарищ Рябинин! Вы футбол уважаете?
– Приходилось в детстве мяч гонять, – пожал плечами Андрей.
– В воскресенье сборная завода играет с кожевенниками, придете? – вступила в разговор Машукова.
– В самом деле, загляните! Поболейте за наших! – заголосили другие.
– Благодарю за приглашение, буду непременно. Где и когда состоится матч?
– На городском стадионе, в три пополудни, – объявил Корнуков.
– Это за парком, в другую сторону от дома вашей девушки, – с улыбкой добавила Машукова.
– Договорились, – немного смутившись, кивнул Андрей.
* * *«Похоже, весь завод знает о моих отношениях с Полиной, – шагая в сторону трамвайной остановки, думал Андрей. – Пусть себе знают что хотят, между нами нет ничего постыдного. Полина… Когда я думаю о ней, сердце переполняется радостью и мальчишеским восторгом. Думать не хочется, хочется просто жить. Наверное, в этом и есть счастье жизни – в ее легкости, в любви. Стоит ли цепляться за лживое прозябание ради хлеба насущного, суетных мирских страстей и пустых удовольствий?..»
