Далия Трускиновская - Деревянная грамота
— Грозился да и передумал! Хочешь — покажу?
— А покажи!
— А вот возьмем извозчика — поедем и покажу. Но коли наследство — у Трещалы, отдашь нам товар?
— У Одинца забрать да вам отдать? С ума ты сбрел? Да ведь он меня убьет!
— А ты придумай, как тут изловчиться! Эй! Стой!
Томила с Перфишкой Рудаковым уехали, а Данила еще постоял несколько, дивясь тому, что к этому делу и наследство какое-то приплелось. Потом спросил дорогу у приличного человека — приходского батюшки, и по Варварке живо добежал до Красной площади, а там уж он дорогу знал.
На конюшне он первым делом отправился искать кого-то из своих, чтобы поведать о сегодняшнем розыске и его странном завершении. Богдаш запропал, а Семейка с Тимофеем сами имели рассказать нечто неожиданное.
— А знаешь ли, Данила, какое чудо нам с Тимошей сегодня явилось?
— Вам с Тимошей многое явиться могло.
Данила не любил, когда вот этак начинали, заставляли гадать, ломать голову, а потом с шуточкой все предположения опрокидывали.
— Ин ладно, скажу. Авдотьицу мы повстречали.
— Где?!.
— А на Красной площади. А с кем была — это, свет, ни в сказке сказать, ни пером описать!
— Что ж не задержали?
— Куда нам ее задерживать — не нее иная управа нашлась, — сказал Тимофей. — Девка-то с женатым мужиком связалась, совесть потеряла! Вот их с тем мужиком жена вместе и застала. Крику было!
— Выходит, прав был Семейка — новый мужик ее из бань увел, а она и рада! — жестко отвечал Данила, очень этим делом недовольный. Уж до чего не любил собственной неправоты — словами не выразить.
— Да ты хоть спроси — что за мужик!
— А хоть бы и боярин Милославский!
— Подымай выше! — тут оба товарища захохотали, и Семейка сквозь смех еле выговорил: — Да Стенька же Аксентьев!.. Дружок твой!.. Из Земского приказа!..
— Как — Стенька?..
— А как — у него спрашивай. Мы вышли пирога купить, глядим — Авдотьица твоя, и Стенька с ней! Она его вроде о чем-то просит, он отмахивается. Мы поближе подошли, — тут Тимофей развел ручищами. — И на тебе! Не одни мы их высмотрели — Стенькина женка там же оказалась!
— Тимофей ее еще раньше заметил да узнал, — поправил рассказ Семейка.
— Померещилось мне, будто она за нами плетется, ну мы и увильнули. А потом глядим — она мужа своего кроет в хвост и в гриву!
— А Авдотьица?
— А вот тут грешны мы тебе, свет, — упустили. Как Стенькина женка вылезла, так Авдотьица словно сквозь землю провалилась. Побоялась, видно, что с нее шапку и повязку сорвут, опростоволосят. Шуму-то было на весь торг!
— На кой ей тот ярыга сдался? — сам себя спросил Данила.
— Ну, хоть жива — и на том спасибо! — Семейка усмехнулся. — А что, свет, ведь ласковое теля двух маток сосет. Уж не помогает ли она и Земскому приказу за тем мертвым телом охотиться? И с них, и с нас берет, а, свет? Что скажешь?
Но Данила ничего сказать не успел. Послышались быстрые шаги — и в дверях шорной явился Богдаш.
— Ну, вот ты где! — воскликнул он. — Цел, невредим!
— А тебя-то где носило? — осведомился Семейка.
Богдаш махнул рукой — мол, и не спрашивай! Сел рядом с товарищем, стянул с головы меховой колпак, пятерней расчесал кудри и фыркнул совершенно по-конски: «Пр-р-р-р!»
Семейка и Данила переглянулись — странен показался им Желвак. Не пьян, не после бессонной ночи, а вроде малость не в своем уме. Богдан же уставился на Данилу, покачал головой — да и расхохотался.
— Пришибу я этого Тимошку, ей-Богу, пришибу! Задавлю! — сквозь хохот выговаривал он. — Ему бы на пожаре переполохи подымать! Сбил меня с толку, старый дурак!..
Семейка и Данила одновременно приоткрыли рты — товарищ говорил загадками.
— Я за ним, как привязанный, да все кустиками, все переулочками, все огородами! — Богдаш выкинул вперед правую руку и устиавил перст Даниле в грудь. — Ну, думаю, нарвется наш молодец, начнут его бить, а я тут-то и вынырну! Какое там! Хоть бы пес паршивый на него брехнул! Хоть бы убогий какой полушку клянчить стал!
— Так ты что же, Данилу охранял? — догадался Семейка.
— День зря потратил, за ним гоняясь! То в Хамовники, то на Яузу! Денег сколько ушло! Ну ничего, я их с Тимошки слуплю — будет впредь знать, как переполох подымать… — тут Желвак вроде угомонилмя и перевел дух. — А, может, и не зря… Двор-то, куда тело привезли — это двор не простой. Там живет Аким Одинец, а он — боец ведомый, к нему люди учиться ходят, и он там сейчас стенку собирает — на Москве-реке биться. Вот куда тебя, Данила, заманивали, да не заманили.
— Мало было нам еретиков — теперь кулачные бойцы объявились! возмутился Тимофей. — Помяните мое слово, товарищи, — мы этот розыск в богадельне завершим! Или у немцев в Кукуй-слободе!
— На Крымском дворе, считай, побывали, — дополнил список причудливых мест Богдаш. — На Неглинке тоже. Чнго затосковал, Данила? Ты этак всю Москву назубок выучишь!
Данила покосился на товарища — неужто Богдаш видел его метания по Солянке и теперь изощренно издевается?
Но нет — Желвак был весел, и только…
* * *Наутро Стенька с Деревниным вместе отправились в приказ.
Деревнин сдержал слово — и ночевать пустил, и завтраком покормил, да только не мог удержаться — все любопытствовал, как же теперь подчиненный с женой разбираться будет? Может, окончательно рассорившись, заставит ее постриг принять? Такие случаи на Москве не раз бывали, и муж, освободившись, мог вторично жениться. Или сам с горя в иноческий чин пострижется?
— Да шут с ней! — отвечал Стенька. — Грамота бы нашлась!
— Хотел бы я догадаться, как к ней Белянин-то припутался…
— А коли его расспросить?
— Хорош я буду, когда он ни при чем окажется!
— А вдруг подскажет? Ниточку даст?..
— Шел бы ты, Степа, со своими ниточками! У него комнатные и сенные девки чудят, а я его про них расспрашивать стану!
— Так надобно ж ему знать, что у него в доме делается! — тут Стеньку осенило, да так крепко осенило, что он даже встал, а потом в два прыжка настиг Деревнина и заступил ему дорогу.
По глазам подчиненного догадался подьячий, что тем овладела новая блажь.
— Степа! — грозно сказал он. — Степа, ты мое долготерпение не искушай!
— Гаврила Михайлович, так все же просто! Та девка Авдотьица на службе к Приказа тайных дел не состоит! И в Аргамачьих конюшнях не числится! Коли она помогает конюхам, то ведь за деньги! А мы ей больше предложим — она и расскажет нам все что надобно! И будем знать, что там у Белянина дома затевается!
— Погоди, Степа. Поживи с мое, так узнаешь: бабы не только за деньги что-то путное делают, а еще из любви на все идут. Полюбовник попросит она и без денег все вызнает и донесет. Авдотьица твоя — девка молодая, пригожая, вольная, коли по торгу одна шастает, не может быть, чтобы никого у нее не было.
— Да Гаврила Михайлович! Ты бы на нее поглядел! Косая сажень в плечах, а ростом — с оглоблю, вот те крест!
Тут Стенька несколько перегнул палку — девка до оглобли все же не дотягивала, но смысл вопля был правильный — кому такая зазноба нужна?
— Так тем более, Степа. Хочет молодцу угодить — не телом, так делом.
Стенька призадумался. Он видел Авдотьицу с Данилой. Но в ее любовь к этому блядину сыну что-то не верилось. Однако же конюхи занимаются этим делом сообща… И из всех четверых больше всего в избранники девичьей душе годится Богдан Желвак: он и ростом прочих повыше, и кудри удивительной желтизны, и короткая, словно топором подрубленная борода — с золотыми колечками.
Одно то, что, коли разумно действовать — удастся проучить Богдашку за позор, так вдохновило Стеньку, что об ином он и помыслить уже не мог.
— Гаврила Михайлович, я на торгу того сидельца найду, который ее знает, все о ней выспрошу! Гаврила Михайлович, вот она, ниточка!
Подьячий чуть не зарычал…
Стенька отыскал сидельца, коротко его расспросил и примчался в Приказ, когда трудовой день был в разгаре. И даже более того — это был последний трудовой день перед Масленицей, многое следовало привести в порядок, разложить, дописать, вернуть взятое на время в Разбойный и иные приказы. И успеть до того, как в соборах заблаговестят к вечерне. Обычно засиживались и позднее, но накануне Масленицы торопились — два дня мясоеда осталось, так хоть отъесться впрок, теперь до самой Пасхи ни кусочка скоромного уже не получишь, мясные лавки — и те почитай что на два месяца запираются.
Как ни отмахивался Деревнин, а выслушать подчиненного пришлось.
— Все так выходит, что лучше не придумаешь! — зашептал Стенька прямо ему в ухо. — Девка-то — с Неглинки! Ей не молодцу угодить — а денег бы побольше!
— Вот оно что?
— Так точно!
Деревнин задумался, покусывая почти до кончика ощипанное гусиное перо. Зазорные девки, случалось, копили на приданое. Всякая мечтала бросить ремесло и найти мужа. И тут можно было не живые деньги Авдотьице в руки дать, а кое-что получше…
