Далия Трускиновская - Деревянная грамота
— Вот оно что?
— Так точно!
Деревнин задумался, покусывая почти до кончика ощипанное гусиное перо. Зазорные девки, случалось, копили на приданое. Всякая мечтала бросить ремесло и найти мужа. И тут можно было не живые деньги Авдотьице в руки дать, а кое-что получше…
— Вот что, Степа, я тебя научу…
Хорошо, что Стенька, выполняя обещанное, предупредил и Мирона, и Елизария, и Захара, и прочих ярыжек, что придет рослая девка — так чтобы не гнали, а сразу его, ярыгу Аксентьева, сыскали. Получив от мудрого Деревнина ценное наставление, Стенька ходил по торгу, исполняя свои обязанности, и мучался. Каждая минута ему часом казалась, и чудилось, будто от бесплодного ожидания седины в голове прибавляется.
Очевидно, Стенька был нужен Авдотьице не меньше, чем она — ему. Они кинулись друг к дружке, как брат с сестрой, что десять лет не видались.
— Ну так пойдем сегодня к куму твоему, что ли? — спросила Авдотьица.
— А точно ли тебе те чеботы нужны? — задал вопросец с подбрыком Стенька.
— Нужны, свет!
— Пойдем-ка в тихое местечко, поговорим.
Тихое местечко он присмотрел заранее. Готовясь к Масленице, на Красной площади устраивали блинни, где честной народ мог прямо на морозце съесть пару горячих блинов — хоть со сметаной, хоть с коровьим маслом, хоть с икрой, хоть с осетринкой! Сейчас иные из этих шалашей, откуда на время сыропустной недели вывезли товар, пустовали, а иные от товара спешно освобождали — и Стенька их уже приметил. Сговорившись с сидельцем, пообещав, что пока тот с санями туда и обратно обернется, посторожить открытый шалаш, Стенька завел туда девку.
— Ну так с чего же ты взял, будто мне чеботы не нужны? — спросила она.
— Коли согласна крест целовать, что никому о нашем с тобой дельце не проболтаешься, — скажу.
— Да какое ж у нас с тобой дельце?!
— А то не знаешь! Целуй крест — так и будет разговор. Нет — так и нет. А разговор такой, что тебе от него большая польза будет.
Авдотьица вытянула из-под шубы большой крест-тельник на широком шелковом гайтане. Был он костяной, с коротенькими перекладинами, на скрещении же вырезан круг, а в круге едва различимая Богородица с Младенцем, под ней же в два яруса — смутные образы видных по пояс людей, по двое рядышком, надо полагать — святые Матфей, Лука, Иоанн и Марк.
— Родительское благословение, поди? — полюбопытствовал Стенька.
— От крестной остался. Ну так на что тебе крестное-то целование понадобилось?
— Целуй и говори — чтоб мне сквозь землю провалиться, коли кому расскажу, что у меня за дело с земским ярыгой… — тут Стенька осознал, что на небесах его звание ни к чему, и поправился, — с рабом Божьим Степаном!
Авдотьица произнесла, что велено, и поцеловала крест.
— А теперь слушай! — Стенька приосанился. — Послал меня к тебе мой подьячий Гаврила Деревнин. И велел он передать тебе вот что. Есть у него, Деревнина, родная сестра, замужем за Казенного приказа подьячим. А чем Казенный приказ ведает, ты, поди, и сама знаешь.
— Какое мне до него дело? — искренне удивилась Авдотьица.
— Он государевым имуществом ведает, дура! — возмутился Стенька. — Всей тряпичной казной — и бархатами, и объярями, и атласами, что на подарки идут, и всякой домовой казной, и скорняками, и портными! Казенного приказа подьячий — это тебе почище иного боярина будет! Все его знают, и у государя он на виду, и все верховые боярыни его знают, и сама государыня!
— Так на что этому боярину девка с Неглинки сдалась? — прямо поставила вопрос Авдотьица.
— Коли окажешь ты нам, подьячему моему да мне, услугу, то кому следует замолвят за тебя словечко — и будешь ты, девка, взята в Верх!
— Верховой боярыней, что ли?
Определенно, Авдотьицу эта беседа и напыщенный Стенькин тон немало развлекали.
— Боярынь у государыни и без тебя немало. Да чтобы в верховые боярыни попасть, нужно хоть бы замужем раз побывать! — отрубил Стенька. — А мы для тебя вот что сыскали. Есть для государевой одежды и белья бабы-мовницы. Слыхала, что стирать государевы простыни возят на Москву-реку в запечатанных сундуках? Через одежду-то и белье многие чары творятся! Так что в мовницы не всякую возьмут, а только ту, за кого есть кому поручиться.
— Мало мне своей заботы со стиркой?
— Помолчи, сделай милость. Но коли баба или девка оказалась в Верху то о ней уж сама государыня всю жизнь заботиться будет. Ежегодно и сукно, и атлас, и камку будет выдавать на летники или иное платье. А коли девка не замужем — то государыня велит своим боярыням ей мужа подобрать из своих же, из тех, кто государю служит, и приданое пожалует, и к венцу снарядит! Что примолкла? Из своих-то рук государыня в лохмотьях под венец не отпустит!
— Так ты меня в мовницы, что ли, зовешь?
— Я тебя никуда не зову, — Стенька, как научил его Деревнин, был горд. Там на всякое место — по два десятка охочих баб! Без мовниц государь не останется! Но коли ты нам окажешь услугу — то и мы за тебя постараемся. Потом лишь не забудь на свадьбу позвать!
— А что за услуга?
Стенька возликовал — в голосе Авдотьицы была готовность на все, хоть бы и на блудное дело посреди торга, прямо в шалаше, лишь бы добиться места.
— А услуга такая. Тебя Аргамачьих конюшен конюхи по своему дельцу посылали. Не отпирайся — я своими глазами видел! И мы с подьячим моим знаем, что то за дельце, потому что и сами им занимаемся. И мы даже знаем, что ты неспроста вокруг меня вьешься — а тебя конюхи о том просили, чтобы вызнать, далеко ли мы с моим подьячим продвинулись. Молчишь! То-то! Тебе не чеботы нужны!
Авдотьица и впрямь молчала, опустив глаза.
— И я знаю, чего те конюхи у купца Белянина ищут, — продолжал Стенька. Вот как она туда попал — я в толк не возьму, но коли они вокруг белянинского двора крутятся — стало быть, она и там! Ну? Верно ли говорю?
Авдотьица быстро взглянула на Стеньку. Казалось, хотела задать какой-то вопрос — но передумала.
— Верно! — сам себя одобрил Стенька. — И что конюхи тебе платят — мы знаем. Да только им и заплатить-то нечем, им дьяк Башмаков много денег не даст! А коли мы с моим подьячим тебя на хлебное место устроим — тут тебе и кормовые, и подарки, и наряд подвенечный, и в крестные к твоим детям почтенные люди пойдут! Вот и подумай хорошенько! Сделаешь так, чтобы мы ее, треклятую, получили, а не конюхи, — сразу после Пасхи будешь в Верху! И в этом уж не ты мне, а я тебе крест целовать готов!
Авдотьица и это выслушала бессловесно.
— Да что ж ты, онемела? Язык на радостях проглотила? — удивился Стенька.
— Подумать надобно, — очень тихо произнесла она.
— Да что тут думать? Соглашайся, свет! А что сказать твоим конюхам — я тебя научу. Первым делом — об этом нашем сговоре молчи! Коли конюхи обо мне расспрашивать примутся — говори, обещал в стрелецкую слободу к хорошему сапожнику сводить, что недорого берет! И коли они что про нее, окаянную, говорить начнут, — примечай, чтобы мне после пересказать! И коли проведаешь, где ее на белянинском дворе прячут, — ко мне беги! Вот и вся премудрость!
— Умен ты, Степан Иванович, — с неожиданным почтением молвила девка. Знаешь, как дело повести. Я сейчас тебе ничего сказать не могу, потому что сама многого еще не понимаю, хитрят конюхи, а мне про свои козни не докладывают. Но коли что разведаю — дам тебе знать! Вот, погляди…
Она вынула из-за пазухи костяные четки, в которых через каждые десять коричневых щербатых зерен была большая бусина тусклого синего стекла.
— Поглядел, — отвечал Стенька.
— Коли кто к тебе прибежит и эти четки покажет — знай, что от меня. Сам меня не ищи — на Неглинке все равно не сыщешь. А я дам о себе знать. Только гляди, не обмани!
— И в мыслях не держал. Мы с Деревниным отродясь никого не обманывали!
На том Стенька с Авдотьицей и расстался.
Он еще подождал сидельца с санями, помог ему погрузить последний остававшийся в шалаше товар и поспешил в приказ.
По его довольной роже Деревнин понял — затея удалась.
— Я ж говорил — все они замуж хотят! А эта — других поболее, потому что ей-то выйти замуж труднее, чем обычной девке.
— Разве что государыня сама кому-нибудь жениться прикажет, да жениха к венцу под стрелецким караулом поведут…
— А это уже не наша печаль!
* * *— Эй, Данила! — позвал Ваня Анофриев, входя с мороза в конюшенный теплый полумрак. — Тебя там домогаются!
— Девка? — обрадовался Данила.
— Женить тебя пора, — укоризненно заметил семейный человек Ваня. Парень, наш с тобой одногодок.
— Ну так веди сюда!
— Чужого-то?
Данила оглянулся по сторонам — старших поблизости не было.
— Ничего, ненадолго!
Это оказался Филатка Завьялов.
— Бог в помощь! — сказал юный скоморох. — А я по твою душу.
— Передать что велели? — едва удерживая трепет, зародившийся в груди чуть пониже шеи, спросил Данила.
