Да, Платон достойно продолжал дело своего отца, был верен своему древнему имени! – решили тогда многие.
В отличие от имени своего первенца – Вилена, смерть которого в младенчестве Пётр Петрович подсознательно увязывал со смертью В.И.Ленина, имя второго своего ребёнка выбирал более вдумчиво. Он теперь не стал примазываться к вождю мирового пролетариата, а, обратясь к истокам мудрости, изыскано назвал своего сына Платоном.
Пока женщины попеременно занимались приготовлением закусок, Платон устроил для всех присутствующих без исключения соревнование по стрельбе из пневматического пистолета в своё время подаренного Олегом Борисовичем своему самому младшему двоюродному племяннику Иннокентию. Гости постепенно подходили группами к рукотворному тиру и под руководством хозяина методично отстреливали по пять выстрелов с дистанции в десять метров. Когда все отстрелялись, итог оказался неожиданным: на первых местах оказались дочери юбиляра, единокровные сёстры: Анастасия Петровна и Эльвина Петровна. Платон, как хозяин, казался на скромном шестом месте. Последнее место заняла, не взявшая с собой линзы, Александра и это было символично. Она оказалась единственной из всех, кто пока не имел юридического права присутствовать на этом мероприятии, как ещё официально не зарегистрировавшая брак с Даниилом. После завершения коллективного соревнования, поднявшего и так высокий настрой гостей, вся масса их переместилась на спортивную площадку за домом, где на теннисном столе и приставленных к нему дополнительных столах уже началось размещение посуды, закусок, горячительного и не очень.
Вокруг стола поставили разношёрстные седалища. Тут были не только стулья, кресла и табуретки, но и скамьи, в том числе временные, самодельные.
В этот раз садились, почти как попало. С торцов сели трое и одна. За боковыми сторонами все остальные. Детей посадили вместе, поближе к Платону, севшего по-привычке с левой стороны торца теннисного стола.
Справа, рядом с собой, он посадил дочек юбиляра – своих сестёр Эльвину и Анастасию.
В отличие от зимнего состава гостей здесь впервые появились сын Ольги и Вадима Дмитрий, и сын Василия от первого брака юный богатырь Иван. Так и сели они через угол слева от хозяина: Иннокентий, Иван, Николай и Дмитрий.
Далее разместились родственники из Малаховки: Олег и Лена, Эржан и Юля; и Ольга с мужем Вадимом.
С противоположного, узкого торца села Ксения. Далее через угол от неё расположились Галина и Григорий, Наталья со своим мужем Вадимом, Дарья с Василием, Екатерина с Виталием.
И замыкали дружный круг Александра с Даниилом.
Пока гости рассаживались, раскладывали, раскупоривали и разливали, Платон зачитал им поэму, которую он писал в течение полугода специально к столетию отца.
Сегодня папы Юбилей!
Сто лет ему бы было!
Как вместе было б веселей!
В сознанье моём всплыло.
Рождён в крестьянской был семье
На землях белорусских.
Когда пришла пора беде,
То под защиту русских
Бежала вся его родня.
Россия приютила.
Ведь Родина была одна.
Своим крылом накрыла,
Заботой, лаской одарив.
Здесь доброта царила.
Гражданство братьям сохранив,
С другими ж не юлила,
А отпустила их домой.
Теперь на землю Польши.
Москва же стала двум родной.
Пожалуй, даже больше.
Здесь обустроились они,
И семьи здесь создали.
Жить рядом долго не смогли:
Их жёны разорвали…
Да! Серпухов, что на Оке,
А раньше – Костромская…
Их приютили налегке.
Судьба у них такая.
И детства годы в нищете,
Невзгоды – не сломили.
Хоть папа часто жил в нужде,
С пути его не сбили.
Из первых был он комсомольцев.
С трибуны страстно призывал
Ряды пополнить добровольцев,
Деникин чтоб Москву не взял.
Закончил вскоре он Рабфак,
И стал затем студентом.
В редакции работал так:
Был многим оппонентом.
Закончил также институт,
При том ещё работая.
Я Вам рассказываю тут
По фене и не ботая.
Компартии он доверял
Сильней всего на свете.
И сына первого терял
В младые годы эти.
Да, жизнь его частенько била.
Жестоко била иной раз.
Она его не подкосила.
И он пример теперь для нас.
И мой отец в трудах, стремленьях
Хотел всем проложить свой путь.
Вперёд он шёл, всегда в бореньях.
Потомок! Это не забудь!
В стремленье жить стране во благо,
На пользу всех людей труда.
И честным быть, работать много.
И чтобы стать «святым» тогда.
В Отечестве же нет пророка!
А кто пророком может быть?
От многих их ведь нету прока.
Пророком хочет каждый слыть!
По отношению к истории – мы подлецы,
Коль лень прочесть, что есть у нас в архиве.
Нам забивают головы историки-лжецы,
Снискавшие почёт на этой ниве.
А кто ещё, как я сумеет?
Поднять годов ушедших пласт…
Теперь архив мне душу греет.
И для меня он не балласт.
Михеев Виктор мне помог
Сыновний долг исполнить.
Был до медали путь далёк…,
Но удалось восполнить:
Отремонтировать одну
Медаль «Москвы» на память,
Колодку завершив свою,
Навеки след оставить.
Но быстро годы пролетели.
Росла, мужала дочь.
Войны все грозы отгремели,
И всё плохое – прочь.
Пять лет почти он прослужил
В СА, начфином, в штабе.
Но «За отвагу» заслужил.
Не был подобен жабе.
По возвращении с войны
Женился папа снова.
До времени и до поры
Была семьи основа.
Хоть первый блин явился комом.
Семью всегда хотел иметь,
И наслаждаться своим домом,
Невзгоды все семьи терпеть.
Но он терпеть не мог – боролся
За благо для семьи.
На бюрократов напоролся,
Попробуй их пройми.
Сто строк я посвятил ему.
Все в год столетия отца.
И быть, наверно, посему.
Писать я мог бы без конца.
Но всё же я продолжу стих,
И допишу творение.
Пока порыв мой не утих.
Пока есть вдохновение.
А сколько раз он убеждал
Чиновников когорту.
И часто в спорах побеждал,
Но подрывал аорту.
И были часто среди них
Чиновники – злодеи,
Но не о них сейчас мой стих,
Но всё ж они халдеи.
Он в жизни многого добился,
В среде конкретных дел.
А вот к карьере не стремился
По груде падших тел.
Принципиальным был всегда он.
Отстаивал и честь.
А хамов отсылал вон,
И не терпел он лесть.
Владел косой, серпом, лопатой,
И Джиу-джитсу он владел.
Владел пером, душой богатой,
И языками овладел.
Он управлялся с топором,
Граблями, вилами, пилой.
Обычным был он мужиком.
Старался быть самим собой.
Своим владел он языком.
Всегда был в спорах безупречен.
Интеллигентным мужиком
Он был коллегами отмечен.
Давно прошли уж те года:
Разводы, тяжбы, споры, склоки.
Лишь вспоминаем иногда,
Как жизнь дала ему уроки.
За год до смерти он узнал:
О сыне я мечтаю тоже.
И в том году ещё он осознал:
Поэтом становлюсь я, может.
Хоть в бога папа и не верил,
Не верил также в чудеса,
Он практикой всю жизнь проверил,
Легко уйдя… на небеса.
Он умер на устах с улыбкой
От остановки сердца вдруг,
Во сне, но в памяти, хоть зыбкой…
Ты не печалься, милый друг!
На жизнь смотрел он философски:
Чему уж быть – не миновать.
С людьми не вёл себя по-скотски,
Ни на чего не наплевать.
Не мог пройти он просто мимо,
Когда кругом людей беда.
Боролся он неутомимо,
И побеждал он… иногда.
За справедливость был борцом он.
Боролся он за здравый смысл.
Доброжелательный имел он тон.
Его вела вперёд лишь мысль.
Диалектически он мыслил.
Материалистом был при том.
И коммунистом себя числил.
И был логичным в спорах он.
В минуты папы озаренья
Писал он твёрдою рукой
Свои прекрасные творенья…
Но их унёс он в мир иной.
Здесь перед Вами распинаюсь.
Устал в творениях своих.
Но Вы поймите! Я стараюсь,
Пока порыв мой не утих.
Так на едином духа гребне
Свой стих я в души Вам вложил.
Они воспряли, словно стебли?!
Себе спасибо заслужил?!
И вот теперь сто лет ему!
Его любили бесконечно!
За всё его благодарю!
Он в нашей памяти навечно!
В кругу друзей, соседей, внуков,
А также правнуков, детей,
Под звон бокалов, речей звуков
Сплотимся мы, друзья, тесней,
И будем помнить корни наши,
И родословную свою.
И помнить о моём папаше,
И эту песню петь мою!
Ну вот, пора мне ставить точку,
И поднимать за папу тост.
Как говориться: всё на бочку!
П.П. наш был совсем не прост!
Не оклеветан был молвой,
Не пал виновником он чести,
Ваш дед, наш папа, дорогой…
А строчек оказалось… двести!
