Лиза Марич - Минута после полуночи
— Хотите знать, что было дальше?
Чуть заметный кивок. Нетерпение, пульсирующее в оживших серых глазах.
— Да, я думаю, вам нужно знать, — сказал советник, сделав ударение на слове «нужно». — Я думаю, что вы неверно представляете себе то, что произошло потом. Скажите мне только одно: вы понимаете, зачем Ирине Витальевне потребовалось убить женщину, которая была рядом с ней двадцать лет?
— Нет, — проскрипел несмазанный незнакомый голос.
— Но вы знали, что Мира ее шантажирует?
— Нет. Как… вы… узнали?
Голос игорного короля звучал неуверенно, словно за время долгого молчания он разучился им пользоваться.
— То, что Мира — шантажистка? — уточнил Алимов. — Догадался. Кстати, не я один. Думаю, что Анатолий Васильевич тоже заподозрил что-то неладное, когда увидел коллекцию украшений своей жены. Поэтому отказался от всех подозрений и обвинений: не захотел пачкать имя покойной. Ну, а я сравнил чеки из ювелирного магазина с движениями на счету Ирины Витальевны. Не спрашивайте, как мне удалось получить доступ к этим сведениям. Я все равно не смогу вам ответить. Главнее, что мои подозрения подтвердились. Каждая крупная покупка совершалась после того, как Ирина Витальевна снимала со своего счета крупную сумму. Вы об этом знали?
Красовский облизал пересохшие губы.
— Про деньги — да. Мне позвонил бухгалтер Ирины. Он был обеспокоен. Но я не знал, что она отдает деньги Мире.
— За год Ирина Витальевна заплатила больше двухсот пятидесяти тысяч долларов, — сказал советник. — Сумма большая, но для звезды такого уровня не смертельная. Значит, она боялась чего-то еще. И так сильно, что не остановилась перед тройным убийством. Я имею в виду Миру, вас и… Извольскую, — объяснил Вадим Александрович. — Если бы я появился на полчаса позже…
Тут советник споткнулся и замолчал, потому что смутился. Ему показалось, что фраза прозвучала, как хвастовство или намек на благодарность, которой он пока не дождался.
— Одним словом, меня мучил только один вопрос, — торопливо продолжал Алимов. — Что это за «суперсенсация», которую Мира пыталась продать за миллион долларов? — У Красовского дернулась небритая щека. — Да-да! Она предложила Маргарите Тумановой купить у нее сведения за эту сумму. Кто такая госпожа Туманова, вам, надеюсь, объяснять не надо? Но сделка не состоялась. Маргарита Аркадьевна деловая женщина и сочла цену за удовольствие слишком высокой.
— А почему она не предложила… мне?
— Я думаю, Мира боялась, что вы ее убьете, — ответил советник, не раздумывая, потому что уже задавал себе этот вопрос. — Всем хорошо известна ваша преданность Ирине Витальевне. Я рассуждал очень просто: судя по чекам, Мира начала шантажировать Ирину Витальевну год назад. Почему год, а не два, не три, не десять?.. Потому, что повод для шантажа хронологически находится где-то рядом. — Алимов вытащил из нагрудного кармана газетную заметку, вырезанную помощниками. — Вот она, обратная сторона славы, — сказал он, встряхивая тонкую бумагу. — Не спрятаться, не скрыться… Так… «Ирина Извольская, российская оперная звезда, внезапно прервала гастрольный график. Причиной стала болезнь певицы и нервное переутомление. Извольская была доставлена в одну из лучших клиник Вены, где она проходит курс лечения. После консультации с Мартином Хорстом, лечащим врачом звезды, импресарио Извольской заявил, что она снова выйдет на сцену не позднее следующего года»… Ну, дальше неинтересно, — подытожил советник, складывая газету и бережно засовывая обратно в карман. — Если бы вы знали, Никита Сергеевич, чего мне стоила эта маленькая газетная вырезка! Я чуть с ума не сошел, пока ее не отыскал!
Красовский с усилием проглотил ком, застрявший в горле.
— Я ничего… не понимаю…
— Я тоже не понимал, пока не догадался выяснить специализацию доктора Хорста. — Алимов сделал паузу. — Это лучший фониатр в Европе. Его специализация — несмыкание связок.
Они замолчали и молчали до тех пор, пока в палату не заглянула удивленная медсестра. Обвела взглядом мужчин, постучала пальцем по циферблату наручных часов.
— Никите Сергеевичу пора отдыхать!
— Я скоро уйду, — пообещал Алимов.
— У вас пять минут, — строго сказал медсестра. Вошла в палату, проверила уровень физраствора и вышла.
— Мне продолжать? — спросил Алимов. — Или и так понятно?
— Продолжайте.
— Я думаю, она сорвала голос во время занятий с концертмейстером, — продолжал советник. — Несмыкание связок штука поправимая, за исключением особо тяжелых случаев, когда голос восстановить невозможно. Я понял, что это произошло, когда вспомнил рояль в вашей гостиной.
— Рояль? — удивленно проскрипел Красовский.
— Он был закрыт чехлом, — объяснил Алимов. — Как покойник в гробу. Как нечто уже ненужное. Ирина Витальевна знала, что петь она больше не будет.
Красовский приподнялся на локте.
— Но почему она мне ничего не сказала?!
— А вы ей?! — огрызнулся советник. — Можете меня обматерить, но я хотя бы раз выскажусь до конца! Почему вы ей не рассказали, что вы тот самый Никита? Боялись, что она возненавидит вас за вашего отца? Почему не рассказали, как пятнадцать лет гонялись за ней по всему миру? Что не пропустили ни одного спектакля, ни одного концерта с ее участием? Что всегда дарили ей желтые розы? Что вы любили ее, в конце концов? Почему вы просто с ней не поговорили?!
Красовский опрокинулся на спину и снова уставился в потолок.
— Вы ничего не понимаете. Ирине это не нужно. Она… другая женщина. Она воспринимает любовь как обузу.
— И вы решили, что она пыталась вас убить из чувства мести, так?
— Не ваше дело!
— Дурак вы, Никита Сергеевич! Жили рядом с любимой женщиной, а что творится у нее в душе, узнать не удосужились! Она больше всего на свете боялась, что вы ее разлюбите, после того как узнаете, что великой оперной примадонны больше не существует! Она делала все, чтобы отсрочить этот момент, даже на убийство пошла! А вы, как последний дурак, дон Кихота до конца разыгрывали! Вместо того, чтобы поговорить! Просто поговорить! И может быть, ничего бы не произошло!
Алимов умолк. Произносить длинные речи в духе Эркюля Пуаро советник не любил, но в данном случае считал объяснение единственным сильнодействующим средством, способным оживить умершую душу короля. И не ошибся.
Красовский отбросил простыню, сел на кровати.
— Она так боялась меня потерять, что решила убить?
— Она вас любила, — сказал советник, не отрывая взгляда от окна. — Действительно любила. Поэтому тянула время и подписывала другие договора. Я прочитал положение о выплате неустойки. Вы представляете себе ее размер? Особенно если выяснится, что Ирина Витальевна знала о том, что петь она больше не может! На юридическом языке это называется «мошенничество»!
Что-то упало на пол с тяжелым стуком, раздался звон разбитого стекла. Советник оглянулся. Металлический штатив, покачиваясь, лежал возле кровати, стеклянная банка с физраствором разлетелась на кусочки, под ней растекалась прозрачная лужица. Красовский выдернул из руки иглу, ногой отшвырнул капельницу и нажал кнопку вызова медсестры.
— Принесите мои вещи, — велел он коротко, когда женщина заглянула в палату.
— Но как же…
— Я сказал, вещи принесите! Что непонятного?
Женщина бросила растерянный взгляд сначала на одного мужчину, потом на другого и скрылась в коридоре.
— Что тут происходит? — спросил врач, появляясь в дверях. — Никита Сергеевич, дорогой мой, какой сюрприз! Но куда же вы собрались в таком виде? Куда…
— Хватит кудахтать, — оборвал врача Красовский. — Лучше в палате приберите. Шагу ступить нельзя, чтобы не споткнуться об какую-нибудь дрянь!
Он выхватил у медсестры сложенную стопку одежды, поднес ее к носу и брезгливо сморщился. А потом скинул с себя голубой больничный балахон, оставшись в чем мать родила. Медсестра испуганно юркнула в коридор, врач и Алимов как по команде отвернулись.
— Мерзость какая, — бормотал Красовский, влезая в паленую одежду, пахнувшую гарью. — Не могли постирать, что ли?
— Никита Сергеевич!
— Идите к черту, — отозвался Красовский, застегивая джинсы. — Где моя обувь?
— Вас привезли босиком… — проблеял совершенно деморализованный врач.
— И, конечно, без бумажника, — мрачно договорил Красовский. Застегнул джинсы, повернулся к врачу, смерил его задумчивым взглядом: — Какой у вас размер ноги?
— У меня? Сорок третий…
— Отлично! Разувайтесь!
Врач испуганно захлопал ресницами.
— Голубчик! Побойтесь бога! Это уже насилие!
Красовский толкнул его на стул и, не теряя времени на дальнейшие уговоры, содрал с врача туфли. Обулся, потопал здоровой правой ногой, остался доволен.
