Татьяна Романова - Сизые зрачки зла
– Вера Александровна, простите, я потревожил вас, ведь доктор настаивает на вашем покое, но мне хотелось бы обсудить очень важный вопрос.
– Я сама хотела побеседовать с вами, – перебила его Вера.
– А что вы хотели мне сказать?
– Я надеялась, что вы поможете мне сегодня же перебраться в Солиту.
Горчаков совсем растерялся.
– Но врач совершенно четко выразился, что вам еще не менее двух дней нужно лежать, вы не перенесете тряски в экипаже…
– Я крепче, чем кажусь. Ничего со мной не случится. Я не могу здесь больше оставаться. У меня есть две незамужние сестры, нельзя допустить ни малейших сомнений в моем поведении, чтобы не навредить их шансам на хорошие партии.
Ее слова, похоже, встряхнули князя, и он заговорил тверже:
– Я понимаю, вы беспокоитесь о приличиях. Я тоже хотел поговорить именно об этом, но здесь есть совсем простое решение: вы можете оказать мне честь и стать моей женой. Я богат и пока еще достаточно влиятелен, чтобы потребовать возврата принадлежащих вам и сестрам средств. Если вы выйдете за меня замуж, Чернышев уже не решится навязывать вашей семье опеку. Я обещаю стать верным и преданным мужем. Я буду опекать ваших сестер, а вы поможете мне вырастить моих. У нас окажется много общих интересов. Я уверен, что мы сможем стать хорошей парой.
«Ну и ну! Второе предложение руки и сердца за полчаса. Блистательный результат…» – мысленно оценила Вера.
Только почему же так противно? Даже Бунич говорил о любви, а у Платона – один расчет. Безупречная логика, не придерешься. Все прикинул, оценил риски и прибыли, а потом сделал предложение. Ждет, что и я поступлю так же. Выгоды налицо. Нужно просто дать согласие. Все честно: общие дела, уважение…
Она поняла, что молчание затягивается, а Горчаков внимательно вглядывается в ее лицо, и сказала первое, что пришло в голову:
– Мне нужно время, чтобы подумать, но я должна сегодня же уехать в Солиту.
Глава 19
Солита! Медом она что ли намазана? По крайней мере, для его сестер – точно. Все уши прожужжали об обещанном визите. И чего им не сидится дома? Бог весь…
Сам Платон уже трижды навещал молодую графиню. Каждый раз с надеждой и тревогой он ожидал, что услышит ответ на сделанное предложение, но Вера молчала, вела себя, как ни в чем не бывало, развлекая его светской беседой, а вчера вдруг объявила, что уже совсем здорова и ждет его сестер к себе на ужин. Полина с Вероникой, успевшие оценить красоту соседки, теперь сами мечтали поразить ее своим итальянским великолепием. Они потратили целый день, но добились желаемого обворожительного облика, и сейчас обе нетерпеливо ерзали на сиденьях коляски.
– Платон, долго еще? – капризно протянула Полина.
– Сейчас будет поворот, и ты увидишь крышу главного дома, – пообещал ей брат, и действительно, через пару минут коляска свернула к выезду из леса, и из-за деревьев показался большой круглый купол.
– Боже, как в Риме! – завопила Полина, схватив за плечо сестру, и та согласно закивала.
– Действительно, а я и не подозревал об этом, – поддакнул Платон, – ты права, очень похоже на итальянские дворцы.
Миновав лес, коляска покатила в долину, и восхищенные гостьи увидели весь ансамбль с распростертой вокруг двора колоннадой. Полина даже вскочила:
– Я же сказала, что как в Риме! Посмотрите, это чем-то похоже на собор Святого Петра.
– Да, – согласилась с ней сестра, – только у нас колоннада круглая, а здесь – подковой, и, конечно, все очень маленькое. Разве можно сравнивать?!
– Ну и пусть, все равно похоже на Рим, – уперлась Полина. – Я уже сейчас люблю графиню Веру за то, что она живет в таком доме.
Под восхищенные возгласы темпераментных итальянок коляска спустилась с косогора и теперь катила по двору, гостьи разглядывали уже восстановленные цветники и начавший пробиваться газон, когда вдруг Полина обратила внимание на появившихся в дверях флигеля людей:
– Вон графиня и Марфа. А кто тот мужчина?
– Ее сосед Бунич, – отозвался Платон, почувствовав, как непоправимо портится его настроение. Сестрицы уже насплетничали ему о письме, переданном Вере через доктора. Бунич оказался его соперником – пусть и не слишком молодым, но благородным и добрым человеком, к тому же преданным Вере. Вот и выходило, что видеть Льва Давыдовича на ужине в доме той, кого он надеялся назвать своей женой, Платону хотелось менее всего на свете.
Коляска остановилась, посыпались приветствия и взаимные комплементы. Вера с безукоризненными интонациями столичной штучки, так бесившими теперь Платона, представила прибывшим своего соседа.
Пришлось Платону подать руку сопернику.
– Очень рад, – произнес он привычную фразу, сознавая, что это – циничная ложь.
Ревнивый глаз князя уже отметил, что Бунич все еще сохранил приятную наружность, а уж обаяния тому было не занимать. Поздоровавшись с Горчаковым, Лев Давыдович тут же обратил свое внимание на дам. Он сыпал тонкими остротами и изящными комплиментами, и ко второй перемене блюд обе сестры Платона и даже чопорная англичанка с восторгом внимали речам Бунича. Только Вера оставалась безукоризненно любезной и ровной, да Марфа, хотя и улыбалась, слушая соседа, но как-то не слишком весело.
– Позвольте мне на правах друга детства вашей матушки сказать, что ее замечательная красота вновь расцвела в дочерях, – став вдруг серьезным, заявил Бунич, – княгиня Екатерина была первой красавицей в нашей губернии.
Глаза его сверкали, но Платон с изумлением заметил, как взгляд соперника скользнул по лицу его сестры Вероники. На мгновение сведенные брови сделали Бунича суровым, однако тот снова заулыбался и принялся вещать о том, как он отделал восстановленный после войны дом. Его россказни отдавали хвастовством, но Платон их уже не слушал, наблюдая, на кого же смотрит весельчак-сосед. Картина получалась довольно странная: обращаясь ко всем дамам, тот глядел лишь на хозяйку дома или на Веронику.
«Боже мой, да это – просто мистика! – поразился Платон, уловив то, что заметил Бунич. – Они же похожи, даже имена у них одинаковые, ведь сестру тоже крестили Верой. Так кто же интересует нашего солевара – моя сестра или…»
Ситуация становилась все жестче, и Платон вдруг осознал, что готов костьми лечь, чтобы Бунич никогда не получил ни ту, ни другую. Он вспомнил брошенные ненароком слова попадьи о юном Леве, влюбленном в его мать, и его передернуло от брезгливости: во всем этом было что-то противоестественное. В душе Горчакова вскипело бешенство. Хватит! Он и так дал этому ловеласу слишком много времени на всякие выкрутасы, пора вмешаться в разговор:
– Как дела в вашей шахте, Вера Александровна? – начал он. – Помощь не требуется? Я с радостью помогу…
Хозяйка предсказуемо отказалась:
– Благодарю, но мы с Марфой пока справляемся. Через пару-тройку дней новый обоз соберем и в Смоленск отправим.
– Пожалуйста, не ездите больше сами, пошлите кого-нибудь, – попросил Платон, не решаясь при сестрах заводить разговор о нападении.
– Мне некого послать. Марфа целыми днями занята на работах, сейчас сев, она не может уехать. Теперь солью занимаюсь я одна, так что и продавать сама поеду.
В их разговор вмешался Бунич:
– Я свою соль повезу на продажу недели через три и с радостью захвачу и ваш товар. Зачем вам самой утруждаться?
– Благодарю, но я уже наладила определенные связи и не хотела бы перепоручать свои дела другим, – отказалась Вера.
Горчаков все гадал действительно ли Бунич в своем письме сделал предложение, или послание касалось каких-нибудь дел. Лев Давыдович глядел на Веру нежно и заискивающе, а она была с ним любезна, но не более того, и это вселяло надежду.
«Может, она уже отказала ему? – предположил Платон. – Скорее всего, пока нет, иначе он не позволял бы себе нежных взглядов, а держался бы скромнее. Неужели она выбирает между ним и мной? Никогда бы не подумал, что буду стоять в очереди, ожидая решения своей судьбы».
В застольных беседах царил Бунич. Платон лишь изредка вставлял фразы в общий разговор и еле досидел до конца ужина. Когда гости вслед за Верой наконец-то поднялись из-за стола, он обрадовался. Этот неудачный визит заканчивался, и он мог увезти сестер домой, но вездесущая Полина смешала все его планы, пристав к хозяйке:
– Вера Александровна, а можно посмотреть ваш дом?
– Конечно, пойдемте, там еще много работы, но главное уже проступило.
Вера накинула на плечи шаль и зашагала к дверям, гостьи поспешили за ней, Платон и Бунич замыкали шествие. В теплом мареве обнявших Солиту весенних сумерек грациозная фигура молодой графини казалась видением из волшебной сказки.
– Что, хороша? – услышал Платон голос соперника. – Я сделал графине предложение, скоро она станет моей невестой.
