Дональд Томас - Смерть на коне бледном
— Бросьте это дело, — повторил Роудон Моран. — Ничего не выйдет. Можете так и передать своему другу Шерлоку Холмсу. А можете ничего ему не говорить. Оставляю это на ваше усмотрение. Но над своей судьбой вы больше не властны. Прошу мне поверить. Я предупреждаю лишь один раз. Вы сами себе навредите.
«Учти, я только раз предупреждаю» — так написал неизвестный ночной посетитель на покрытой росой крыше сарая. Моран, по всей видимости, еще не добрался тогда до Лондона, но я совершенно точно знал: именно он сочинил послание и велел доставить его нам вместе с отрубленной головой.
Не могу сказать, что от страха лишился дара речи и потому не стал отвечать. Я просто не решился. Все смолкло, из соседнего прохода не доносилось больше ни звука. Но это ровным счетом ничего не значило. Я же имел дело с охотником. Как там говорил Майкрофт Холмс? Рэнди Моран может идти по лесу в кромешной темноте, и под его сапогом не хрустнет ни единая веточка? Он наверняка не воспользуется здесь огнестрельным оружием — побоится привлечь внимание, но ведь Джошуа Селлона убили совершенно бесшумно. Моран рассчитывает, что я направлюсь к выходу из лабиринта, а значит, лучше вернуться ко входу. Даже будь у него с собой духовое ружье, он вряд ли пустит его в ход на глазах у цыганки. Я крался, стараясь не шуметь, а со всех сторон дергались мои искаженные отражения. Один раз я оступился, но наконец, прищурившись от яркого солнца, выбрался наружу и увидел цыганку с цветным шарфом на голове — она как раз собиралась закрывать заведение.
— Отсюда минуту назад вышел джентльмен. Куда он направился?
— Сэр, — женщина странно посмотрела на меня, — никакой джентльмен отсюда не выходил. Вы да две дамы с мальчиками — больше посетителей не было. Там никого нет. Я всегда тщательно проверяю, прежде чем запирать.
Я оглянулся. Никого и ничего. Моран все еще там?
— В лабиринте ни души, сэр. Вы разминулись со своим другом. Если он остался внутри, то придется ему подождать до завтра, пока мы снова не откроемся, — усмехнулась цыганка.
Быть может, полковник пробрался через прореху в холщовой стене или же сам ее прорезал? Но как же глупо я себя повел. Теперь стало совершенно очевидно: Моран держал меня под наблюдением. Хороший охотник всегда догоняет жертву, а полковник весьма опытный следопыт. И не важно, джунгли вокруг или лондонские улицы. Нам с Холмсом лучше помнить об этом.
И речи не могло быть, чтобы обратиться к Лестрейду или в Скотленд-Ярд. Меня просто приняли бы за дурачка, который без каких-либо доказательств лепечет об угрожающем голосе, почудившемся в ярмарочном лабиринте!
Я украдкой направился к дрэгу. Конечно, насчет предосторожности спохватился я поздновато, но все равно по пути старался не выходить из-под прикрытия шатров и балаганов и время от времени петлял вокруг каруселей и потешных горок. Наконец мне осталось преодолеть последний участок открытого пространства. Вот он, старомодный экипаж, где, наверное, уже дожидается мой друг. Посетители ярмарки постепенно разбредались по домам, полковника нигде не было видно. Я пересек беговую дорожку, на всякий случай оглянулся — никого! — и, нырнув за угол экипажа, забрался наконец внутрь. Меня не оставляла уверенность, что кто-то неотступно наблюдает за каждым моим шагом.
6Мы с Холмсом приехали на станцию и сели в поезд до Лондона. Я ни словом не обмолвился о происшедшем, отчасти потому, что чувствовал сильнейшее потрясение. Сказать по правде, я склонялся к той точке зрения, что этим делом следовало заняться Скотленд-Ярду или отделу особых расследований военной полиции, которые располагали иными возможностями, чем пара частных детективов. К несчастью, я слишком долго колебался и упустил момент. Вечером уже поздно было заговаривать о своих приключениях. Признание в том, что я встретил Морана, прозвучало бы как исповедь в собственной глупости. Конечно, был бы я умнее, не навлек бы на себя неприятности. Мне подумалось, что мы с Холмсом еще не так давно знакомы, вдруг он решит отделаться от обузы — недалекого компаньона, каким я себя проявил.
У меня даже промелькнула мысль, что Роудон Моран, быть может, прав. Не хочется считать себя трусом, да и полковник — отъявленный мерзавец, но ведь отчасти он верно сказал: не навредим ли мы сами себе? И не подвергнем ли опасности близких? (В моей жизни весьма важную роль играла некая молодая дама, и судьба готовила нам испытание, но тогда я еще об этом не подозревал.) С какими силами мы вступили в противоборство? Разумеется, я и Холмс должны действовать сообща. Но читатель, наверное, помнит, что партнерство наше возникло не так давно. Обладаю же я свободой действий в вопросах, относящихся лично ко мне! Снедаемый сомнениями, я подумал, что утро вечера мудренее, и отправился спать. Решение приму завтра. Какая разница — можно ведь и на следующий день обо всем рассказать.
Спал я неважно. Холмс же поднялся необычайно рано. Когда я вышел к завтраку, он уже сидел за столом и доедал тост с джемом. Рядом лежал выпуск «Морнинг пост», уже, по всей видимости, прочитанный, а перед моим другом стояла раскрытая книга, прислоненная к блестящему серебряному молочнику. «Испытание Ричарда Феверела» — томик из полного собрания сочинений Джорджа Мередита, которое давно занимало почетное место на книжной полке Холмса. Сыщик закрыл роман и повернулся ко мне:
— Надеюсь, вы хорошо отдохнули, Ватсон. Ведь сегодня это вам вряд ли удастся.
— В самом деле?
— Боюсь, что так. Полковник Роудон Моран вернулся в Англию.
— Когда же? — ответил я — вчерашнее молчание вынуждало меня притворяться и дальше.
— Он провел в Лондоне не менее двух дней. Все ожидали, что Моран отправится из Мадейры в Антверпен. Представившись его братом, Себастьяном Мораном, я отправил телеграфом срочный запрос в пароходную компанию на Леденхолл-стрит. Судя по спискам пассажиров, он сошел в Лисабоне на прошлой неделе и, должно быть, сел на иберийский экспресс, следующий через Медину-дель-Кампо в Париж. А потом поднялся на борт парохода, курсирующего между Кале и Дувром. Теперь он нас настиг.
— Так он точно покинул Францию? — обеспокоенно поинтересовался я.
— Да. И вчера днем был на скачках в Эпсоме.
На моем лице отразилось удивление, и я очень надеялся, что мой друг не догадается о его истинных причинах. Незавидная участь выпадала тому, кто пытался скрыть от него правду.
— Вы его заметили?
— Морана совершенно точно видели, мой дорогой друг. Надеюсь, вас не слишком расстроит следующее известие: он был ближе к вам, чем вы думаете, — последовал за вами в зеркальный лабиринт.
— Вас я там не встретил. — Хотя бы эти слова не были ложью.
— Безусловно. Но могли заметить некоего молодого шалуна, лет эдак двенадцати или тринадцати, в расшитой тесьмой куртке, кепи и шарфе. Он слонялся вокруг балаганов.
— Но там болтались десятки мальчишек!
— Именно болтались. Этот же явился туда по моей просьбе и нанялся посыльным к одному ярмарочному фотографу. «Прикрывал» нас, по просторечному выражению. Он один из моих помощников. Гордо именует себя Скивером Дженкинсом с улицы Лиссон-Гроув. Весьма многообещающий малый. Заслуживает как минимум звания главного сержанта.
— Вот в чем дело!
— Боюсь, что так. Роудон Моран — известный завсегдатай скачек и игорных домов и ни за что не пропустил бы Эпсом. Я устроил ему западню. Прошу прощения, дорогой друг, что оставил вас в одиночестве и использовал в качестве приманки, за которой издалека следили двое моих юных помощников. Я рассчитывал, что полковника живо интересуют наши дела. Могу вас уверить, от самого тира за вами следовали двое громил, пока сам Моран не сумел отделаться от своих спутников. Он шел за вами минут двадцать. Скивер Дженкинс узнал его по моему описанию и по жалкому любительскому наброску, который я сделал с фотографии Майкрофта.
— И что же теперь?
— Ничего, — пожал плечами Холмс. — Наших противников снедает нетерпение. Они намеревались попросту распугать нас, как кроликов. Мы не будем ничего предпринимать и тем самым вынудим действовать их.
Холмс ни словом не обмолвился об утренней почте, но возле его тарелки лежало письмо. Наверное, весьма важное — ведь он явно собирался изучить его после завтрака со всей тщательностью. Я ухитрился разобрать адрес: «Гостиница „Рейвенсвуд“, Саутгемптон-роу». Майор Патни-Уилсон отнесся к делу со всей серьезностью и, чтобы никто тайком не прочитал его послание, запечатал конверт красным сургучом.
Холмс допил вторую чашку кофе.
— Наш друг прислал известие, — невинно заметил я.
— Похоже на то.
Он сложил «Морнинг пост», взял конверт и направился к заставленному всевозможными склянками печально известному столу, который называл «химической лабораторией». Чиркнув спичкой, Холмс поджег бунзеновскую горелку, убавил пламя, наполнил стеклянную реторту водой из бутылки и поместил на огонь. Через некоторое время жидкость начала тихонько булькать, а носик реторты окутался паром. Мой друг осторожно поднес к нему письмо, и спустя мгновение сургуч начал понемногу размягчаться. Дождавшись нужного момента, сыщик стальным лезвием ловко отделил печать от бумаги, вытащил послание, прочитал, а затем вручил мне.
