Филипп Ванденберг - Тайна предсказания
— Да. Не ты ли говорил, что у меня лицо, как у святой? Разве этого недостаточно для монахини? Я готова пожертвовать своими волосами, оставив длину в один палец. В любом случае это лучше, чем выбривать себе тонзуру.
Леберехт невольно усмехнулся. Юноша искренне восхищался той решимостью, с которой она взялась за дело, и вынужден был признать, что Марта проявила больше мужества, чем он.
— Сомневаюсь, что брат Лютгер будет в этом с нами заодно, не говоря уж об аббате, — сказал Леберехт, пытаясь охладить ее жажду деятельности. — Кроме того, тебе понадобится монашеское облачение. Может, ты собираешься напасть на монахиню и отобрать у нее одеяние?
— Чтобы избежать любых протестов со стороны бенедиктинцев, мы могли бы встретиться по пути, как бы случайно, в Нюрнберге или в Регенсбурге. А до того ты должен посвятить в наши планы своего друга и наставника.
— И как ты в одиночку доберешься до Нюрнберга или Регенсбурга?
— Об этом не стоит беспокоиться. Если в кошельке достаточно денег, возможно все!
Леберехт не узнавал Марту, и если у него еще оставались какие-то сомнения относительно их совместного плана, то они исчезли. Другого выхода не было. Они должны были сделать это.
Во время короткого пути домой, в переулок Красильщиков, Леберехт обдумал свое опасное решение и предпочел оставить это дело при себе. Ни Марта, ни Лютгер не должны были узнать о нем, он только без нужды вызвал бы у них беспокойство.
Заворачивая за угол от Отмели, он заметил парочку, которая вела оживленный разговор у дома вдовы Ауэрсвальд. Женский голос показался ему знакомым. Это была Магдалена Пиркхаймер. И лишь потом он разглядел мужчину — им оказался Ортлиб, возчик.
Затаившись у входа, Леберехт тщетно пытался прислушаться к их разговору; наконец Магдалена вернулась обратно в дом, а Ортлиб удалился в сторону Верхнего моста. Леберехт следовал за ним до берега реки, но затем, поняв, что Ортлиб держит путь к дому, вернулся.
Баржа Фридерики на том берегу исчезла. Лениво бормоча, плескалась река. Леберехта охватила печаль. Сердце болезненно сжималось от того, что он не может сказать Фридерике слов прощания. К тому же, глядя на мост, он снова вспомнил о трагической судьбе своей сестры Софи.
Той ночью Леберехт не мог заснуть. Слишком много мыслей роилось в голове, заставляя его сомневаться в том, удастся ли их предприятие, действительно ли Марта отправится с ним в Италию. Последние ночные часы он провел, уставившись в потолок и вслушиваясь в хорошо знакомые звуки спящего города. Юноша не сомневался, что аббат даст свое согласие на то, чтобы он сопровождал Лютгера. Он решил никого не посвящать в свой план бегства и, тем более, в планы Марты — ни каменотесов собора, ни Магдалену, поведение которой по отношению к нему теперь казалось все более странным, ни вдову Ауэрсвальд, которой он давно уже не доверял.
Он снова и снова мысленно паковал свой дорожный мешок с необходимой одеждой, парой книг, дорогих ему с юности, и узкой рукой статуи "Будущность" из песчаника. С первыми утренними лучами Леберехт поднялся и, намереваясь не встречаться с хозяйкой и ее двоюродной сестрой, тихо покинул дом.
Первым делом Леберехт отправился в кассу магистрата, где распорядился подготовить наличными всю сумму его наследства, семьсот гульденов вместе с процентами, к полудню следующего дня в общепринятых денежных единицах, объяснив, что он намерен купить большое земельное владение вверх по Майну, в районе Вюрцбурга.
Во время шестого часа, когда, как он знал, монахи собираются на общую молитву, Леберехт явился в аббатство, пройдя, как обычно, через задний ход из сада. Он пересек внутренний двор и поднялся в библиотеку. Она была пуста. На столе он увидел разложенные Лютгером карты и описания поездки, но они мало интересовали Леберехта. Он повернул третью полку, поднялся по лестнице вверх, под своды, взял там запрещенную книгу Коперника и спрятал ее под камзолом.
Спустившись вниз, он вернул полку в прежнее положение, толкнул лестницу в сторону и вышел тем же путем, каким явился, в сад. Там, укрывшись за роскошно разросшейся шпалерой, он вынул из монастырской стены камень, который предварительно высмотрел специально для этой цели. Положив книгу в образовавшуюся нишу, Леберехт снова вернулся в библиотеку.
Немного времени спустя, как и договорились, пришел брат Лютгер и сообщил новость: аббат Люций согласен, чтобы он, Леберехт, сопровождал его в поездке до Монтекассино. Брат кастелян подготовил платье послушника с внутренними карманами для некоторого количества талеров — на случай, если он серьезен в своем намерении.
Решимость Леберехта укрепилась, и, прежде чем он успел задать вопрос о procedure[58] брат Лютгер объяснил, что отъезд назначен на завтра. Они отправятся на восходе солнца с почтой Таксисов в сторону Нюрнберга, ставшего оплотом протестантов, и переночуют в монастыре Святого Эгидия, который сохранился в этом купеческом городе, несмотря на Реформацию.
— Оазис веры среди пустыни еретиков, где пилигрим может благочестиво и безбоязненно уснуть, — Лютгер произнес это в елейной манере, присущей аббату Люцию, и лукаво подмигнул.
В остальном же, заверил Лютгер, путешествие в Италию подготовлено наилучшим образом. Путь им будут указывать новейшие карты и книги, вышедшие из-под пера популярных географов; это и будет весь их багаж, ведь даже в Италии монаху ордена бенедиктинцев требуется только сутана, которую он носит на теле, а истинный багаж его хранится в голове.
Говоря это, он протянул и подержал перед глазами Леберехта сложенную бумагу.
— Это откроет нам множество ворот и все границы!
Леберехт развернул толстый документ и прочитал: "Мы, Люций, аббат монастыря Михельсберг, удостоверяем, что податели сего письма, брат и послушник упомянутого аббатства, по заданию бенедиктинского ордена путешествуют в Италию, где целью их являются Монтекассино, учреждение Святого Бенедикта Нурсийского и аббатство nullius[59] и что вышеназванные не везут с собой ничего, что противоречило бы правилам, и не действуют против закона, чему подтверждение — эта печать".
— И вы думаете, брат Лютгер, что этого документа будет достаточно?
Лютгер рассмеялся:
— Как и всем бенедиктинцам, мне не хватает опыта путешествий, но я сказал себе, что пропуск с печатью открывает любой шлагбаум. Люди просто с ума сходят от печатей, они молятся на них. Печати — это реликвии нового времени.
Леберехт покачал головой. Его все еще занимала мысль, не посвятить ли Лютгера в свои планы. Но потом он решил, что рискует в последний момент сорвать свой и Мартин побег, и промолчал.
Последнюю ночь Леберехт провел в лихорадочном нетерпении. Теперь не было ничего, что могло бы помешать ему покинуть город. Молодой человек на один день попрощался с Мартой, и если он еще сомневался, серьезно ли она настроена, то при их расставании все сомнения испарились. Марта была возбужденной, как ребенок, и радовалась их совместному будущему. Она еще раз призналась ему в любви и с гордостью показала свой монашеский наряд, не сказав о том, каким образом раздобыла его. Умолчала Марта и о том, как будет добираться до Нюрнберга. Она заверила, что о транспорте позаботилась и что окажется там раньше, чем он. Ее единственная забота — длинные волосы, которыми ей вольно или невольно придется пожертвовать этой ночью ради монашеского облика. Но Леберехт развеял ее опасения, заявив, что она будет ничуть не меньше мила ему и с короткими волосами.
Упаковывая свой багаж и зашивая в одежду золотые дукаты, он мысленно прошел путь к почтовой станции, до которой должен был добираться окольными путями, чтобы сбить со следа возможных преследователей. Его подозрения в первую очередь касались Магдалены, которую он увидел вместе с Ортлибом. Плата за аренду для вдовы Ауэрсвальд лежала на столе. Чтобы не давать ни малейших объяснений по поводу своего исчезновения, Леберехт не оставил даже прощального письма.
Еще до того как начало светать, Леберехт надел свое монашеское платье. Маленькое серебряное зеркало у кровати, в которое он до сего дня ни разу не смотрелся, выхватывало лишь фрагменты его внешности, но увиденное вызвало у него даже некоторое восхищение. Вопреки опасениям сутана сидела на нем превосходно; она делала Леберехта старше, по при этом придавала ему чрезвычайно благочестивый вид, так что его актерские способности в следующие недели и месяцы могли оставаться невостребованными. Широкий треугольный капюшон, закрывающий уши, тоже придавал ему известное достоинство.
"А что, если на лестнице я неожиданно столкнусь с вдовой Ауэрсвальд?" — подумал он, вскидывая на плечо свой багаж. Несомненно, это была бы критическая ситуация для первого дня путешествия. Поэтому он долго прислушивался у своей двери, не раздастся ли в доме подозрительный шорох. Уверившись, что все в порядке, юноша скользнул в темноту лестницы к черному ходу, а затем направился к монастырю Святого Стефана — в противоположную сторону от дома.
