Лев Портной - Акведук на миллион
— Остальные злодеи, похоже, из числа обычной сволочи, — заключил я.
В гостиную вошел Егорыч с шампанским.
— Ступай, любезный, — отпустил я старого слугу, сам откупорил бутыль и, наполняя бокалы, вновь заговорил: — Итак, помимо Пескарева, это некие Билингслейд, Капитонов, Климов и поручик Шубин, тот самый, что выдумал заговор против императора, благодаря которому граф Каменский сместил с должности Кутузова и сам стал генерал-губернатором Петербурга.
Я подал наполненные бокалы графине и Якову.
— Что ж… — Я одарил собеседников широкой улыбкой. — Первый тост за мою любимую тетушку!
— Ах, подхалим, — вздохнула Мария Никаноровна.
Я чуть не насильно обнял смущенную тетушку за плечи, поцеловал в щеку, мы чокнулись и осушили бокалы. Яков шумно выдохнул и вдруг закашлялся, перебив собственный выдох. Я второй раз разлил шампанское.
— А теперь за нас! За счастливое окончание дела! — провозгласил я. — За дружбу…
Пока я говорил, Яков поднял бокал, отвел локоть в сторону и застыл, придав своей дородной фигуре вид торжественный.
— Кстати, — вдруг прервал я свой тост и пристально посмотрел в глаза отставному штабс-капитану. — Все эти люди входили в список освобожденных твоими хлопотами!
— Как? О чем ты? — Яков вскинул брови.
— Эх, чрезмерно вы с графом Строгановым увлеклись человеколюбием! Ну да ладно! За нас! — Я протянул бокал, намереваясь чокнуться, Репа вознес свой бокал навстречу, но в последнее мгновение я отдернул руку. — Одного я так и не смог понять, Яков Иванович, зачем вы убили Петрушу Рябченко?
— Я?! — изумился Репа и попятился. — Ты что! Я никого не убивал!
— Не сам, конечно, — кивнул я. — А кто-то из твоих подручных. Из числа той сволочи, освобождению из тюрьмы которой ты поспособствовал. Ай-ай-ай, Яков Иванович, ай-ай-ай! Так обмануть старого графа Строганова! Александр Сергеевич с такою гордостью отзывался о вас, а вы!
Моя тетушка отодвинулась в сторонку и наблюдала за нами с возрастающим интересом. Кот Нуар бросал настороженные взгляды то на меня, то на котенка Розьера, так и сидевшего на руках у Якова Ивановича.
— Граф Строганов! — фыркнул штабс-капитан Репа.
В одно мгновение он преобразился. Только что хранил ставшее для меня привычным несколько застенчивое выражение лица, и вдруг вид его сделался суровым, глаза — жесткими!
— Граф Строганов! — неприязненным голосом повторил он. — Сотни лет Строгановы наживали богатства, а непокорных людишек живьем в землю закапывали! А теперь, когда разбогатели так, что дальше некуда, смотри-ка — вдруг либерализма им захотелось! Да вы… вы… погубите Россию!
— Ну, с этим все ясно, — отмахнулся я. — Но Петрушу-то Рябченко за что?
— Да ни за то, — огрызнулся Репа. — Человечишка он никчемный, только путался под ногами. Да и вину поначалу на тебя свалить думал…
— Подозреваю, что не только ради огульных обвинений. И даже не за то, что был он, как вы изволили сказать, человечишкой никчемным. Сдается мне, Петруша Рябченко оказался претендентом на должность начальника департамента министра финансов — должность, которую хотели занять вы, воспользовавшись протекцией графа Строганова. Вам хотелось встать во главе всех чиновников особых поручений…
Я не договорил. Портьеры разлетелись в стороны, и вошел майор Балк с двумя офицерами.
— Что за спектакль вы тут устроили! — попенял мне Михаил Дмитриевич и, указав на отставного штабс-капитана, приказал: — Арестуйте его!
Полицейские драгуны двинулись к Якову Ивановичу, но он опередил их. И я вновь поразился той перемене, которая с ним произошла. Несмотря на чрезмерную представительность фигуры, двигался отставной штабс-капитан с кошачьей грациозностью и легкостью, выдававшими недюжинную силу. Он действовал точно, ни мгновения не потратив на лишние движения, а бокал шампанского и котенка Розьера попросту обронил по пути к цели.
И я и офицеры застыли, не ожидав от увальня штабс-капитана такой прыти. Кажется, он опередил звон разбившегося бокала.
— Стойте! Не двигайтесь! — выкрикнул он, прижав к себе графиню Неверову.
В руке у него был мушкетон. Негодяй постоянно прятал оружие в рукаве, и теперь короткий ствол упирался в левый бок моей тетушки! Ее лицо, выражавшее ужас и неверие в происходящее, было обращено ко мне. У меня мелькнула постыдная мысль, что если графиня останется в живых, то никогда не простит мне случившегося.
Я едва сдерживался — хотелось броситься на Репу и выбить мушкетон из его рук. Но я понимал: малейшая оплошность — и негодяй застрелит ни в чем не повинную женщину. Мозг лихорадочно работал, в то же время отмечая какие-то несущественные детали вроде колышущихся от сквозняка портьер и кота Нуара, ринувшегося к Розьеру.
— Прочь с дороги! — рявкнул отставной штабс-капитан, кивком указав на проход, ведущий в сени.
— Господа, отступите! — приказал Балк. — Никому не нужны новые жертвы! И без того пролито немало крови! Никто вас не тронет, Репа, только не причиняйте вреда графине!
Я превратился в сжатый комок нервов и не сводил взгляда со штабс-капитана, поджидая, чтобы он хоть на секунду отвлекся. Со своего места я мог бы выбить мушкетон из его рук. Майор Балк схватил меня под локоть и потянул в сторону. Я подал ему знак глазами, чтобы не мешал, но Михаил Дмитриевич проявил настойчивость:
— Андрей Васильевич, отойдите! Жизнь графини дороже истины!
Он оттащил меня на пару шагов в сторону.
Кот Нуар все это время угрожающе урчал и мотал хвостом, запугивая котенка. А Розьер, хотя и отвел глаза в сторону, чтобы не провоцировать противника, все же не отступал и стоял, выгнув дугой спину.
И вдруг из-за портьеры показался мосье Каню с трубою для оркестра роговой музыки. Настроен французишка был решительно. Я ждал, что он огреет Якова Ивановича по голове, но Жан решил лишь отвлечь внимание злодея. Мосье Каню изо всех сил дунул в трубу, раздался ужасающий рев. Но отставной штабс-капитан только ухмыльнулся:
— Не смешите меня.
Расстроенный французишка опустил трубу. Да так неловко, что задел по выгнутой спине кота Нуара. Тот от неожиданности бросился на котенка. Они сцепились и орущим клубком закатились под ноги Марии Никаноровне. Тетушка оступилась, придавила чей-то хвост, раздался пронзительный кошачий визг, и от испуга заверещала уже графиня, каблуками отбивая стаккато.
От страшного предчувствия сердце мое схватило ледяными тисками. Я бросился на отставного штабс-капитана. Прогремел выстрел. Яков как-то неловко подался навстречу, и мы столкнулись.
— Ох, плохонько как, — прохрипел он.
Я не устоял и осел на пол, а Репа навалился на меня тяжеленной тушей.
К несказанному счастью, я слышал, как верещит тетушка, и потому смел надеяться, что рана ее не смертельна.
Яков придавил меня, но и только. Я отталкивал его как мог, и еще чья-то сила пришла на помощь. Злодея откатили в сторону, я вскочил на ноги.
Тетушка оказалась невредима, а штабс-капитан Репа мертв. Он лежал с простреленной головой, на полу расплывалась лужа крови.
Из-за портьеры, прикрывавшей проход в глубину дома, выпорхнула кузина и кинулась обнимать Марию Никаноровну.
— Маменька! Маменька! — восклицала Лизанька. — Вы живы?!
— Такой кавардак! Кажется, уже в аду, — пролепетала тетушка.
Следом за кузиной из-за портьеры появился поручик Сенцов, сжимая в правой руке пистолет.
— Ниточка опять оборвалась, — промолвил майор Балк и, переведя взгляд на поручика Сенцова, укоризненно покачал головой: — Что же ты наделал, голубчик?
— Виноват, — смущенно ответил тот. — Целил точнехонько в руку. Но в последнее мгновение — кошачий визг, он дернулся. И вот. — Поручик развел руками.
Я огляделся и заметил мосье Каню. Французишка схватил котов за шкирки и улизнул в соседнюю комнату.
От тетушки я отправился к графу Строганову. Войдя в гостиную, я увидел Алессандрину, бросился к ней и заключил ее в объятия. По щекам графини катились слезы. Поло и граф Воронцов наблюдали за нами со стороны, а на их лицах блуждали счастливые улыбки. Я кивнул Семену Романовичу, но графиню не выпустил.
— Ну, ты же не оставила меня в Петропавловской крепости. И я не оставил тебя в Бутырском замке, — прошептал я на ушко Алессандрине.
— Эти два дня оказались самыми долгими в моей жизни, — шмыгнула она носом. — Думала, кошмар никогда не закончится.
— Признаюсь, я немало удивлен тем, что тетушка согласилась устроить засаду в ее доме. Михаил Дмитриевич сумел обаять ее и уверить в полной безопасности нашей затеи. Вот отчего еще более я поразился тому, что случившееся нисколько не рассердило тетушку, — позднее рассказывал я Павлу Строганову. — Уж такого я решительно не ожидал! Чтобы в характере тетушки вдруг обнаружилась доброта и радушие, которых я и в те годы, когда она была много моложе, не замечал…
