Эдуард Хруцкий - Полицейский
— Алло… Барышня… 21-15 попрошу… Спасибо… Алло… «Мавритания»… Попросите Семен Семеновича… Спасибо, жду… — Миша закрыл ладонью микрофон, подмигнул Кузьмину. — На месте. Алло… Семен Семенович. Павлов… Я тоже рад слышать… Слушай, Семен, мне бы с тобой по одному делу перетолковать надобно… Прямо сейчас… Жди, еду. Павлов положил трубку и сказал: — Ну что, едем, Женя, нас ждут. Лихача взяли на Страстной, сторговались быстро. — Петроградский проспект, 58.
— В «Мавританию», что ли? — спросил здоровенный возница. — Туда.
— Так и говорите. Эх! Голуби, быстрей, барин на водку даст.
Понесся рысак. Двинулась мимо Тверская в желтизне фонарей, треске трамваев, выкриках извозчиков и простуженных клаксонах авто.
Миновали Триумфальную арку, остался слева светящийся, праздничный Александровский вокзал, и лихач вылетел на Петроградское шоссе.
Через несколько минут они подъехали к «Мавритании». Швейцар, узнав Мишу, с поклоном распахнул дверь. — Пожалуйста, Михаил Степанович.
Павлов весело подмигнул Кузьмину. Мол, смотри, как людей уважают. — Семен Семенович… — Приказали проводить в фонтанный.
У них приняли пальто, и человек без лица, одна почтительно согнутая спина, повел их по мрачноватому коридору, освещенному странными, похожими на кальяны фонарями. — Сюда-с. Человек-спина распахнул дверь.
В красноватом полумраке журчал фонтан, подсвеченный разноцветными лампочками.
Видимо, по задумке художника, здесь все должно было напоминать восточный дворик.
Из-за инкрустированного перламутром стола поднялся высокий человек с лицом «благородного отца» из провинциального театра и поспешил навстречу гостям.
— Порадовал, Миша, порадовал, — поздоровался он хорошо поставленным актерским голосом, — может, закусим, чем Бог послал, время-то к ужину? Сели за стол, выпили по первой.
— Какое дело ко мне, Миша? — поинтересовался Семен Семенович.
— Семен, голуба, нас интересует, как у вас вчера Коншин гулял? — Миша, ты же знаешь… — Знаю, Сеня, но нам это знать непременно надо. — Они сначала в общем зале гуляли. — Кто?
— Господин Дергаусов, мадам Вылетаева и молодой человек. — Какой молодой человек? — вмешался Кузьмин.
— Я его второй раз вижу. В форме, на погонах три звездочки, крестик солдатский на кителе.
Гуляли широко. Только молодой человек, чин-то я его не разобрал, кто их поймет, земгусаров-то, напился быстро и сильно.
И Дергаусов официанту велел перенакрыть стол в садовом кабинете, мол, отвезут бедолагу домой и вернутся. Официанты молодца вывели и в авто к Дергаусову. — А шофер?
— Шофера не было. Господин Дергаусов сам машиной управлял. Он еще швейцара попросил заводную ручку крутануть.
— Ну а дальше? — Мише не терпелось узнать финал.
— Часа через два вернулись, потом господин Коншин с мадам Вылетаевой подъехали, начали гулять. А под утро их к аппарату вызвали. Тут-то они и засобирались.
Да что вы все о деле и о деле. Евгений Иванович, закусывайте, я ваши корреспонденции с фронта от строчки до строчки читал, да и по московским делам вы пишете здорово, одна история с Распутиным дорогого стоит. Они посидели еще полчаса и начали прощаться. У самых дверей Семен Семенович сказал:
— Господин Коншин у нас бывает часто и гуляет широко, но…
— Я понимаю, Семен Семенович, — успокоил его Кузьмин, — тайна вкладов. — Именно.
Когда журналисты ушли, Семен Семенович надел пальто и шляпу.
— Я на часок отъеду, — сказал он помощнику, — так что ты смотри.
У дверей ресторана стояли уже постоянные лихачи, ожидавшие веселые компании.
Семен Семенович сел в коляску и приказал ехать на Малую Грузинскую. У небольшой темной арки он вышел, кинув лихачу: — Жди.
Пройдя темной аркой, он вошел во внутренний двор и мимо палисадника прошел к дверям подъезда, поднялся на второй этаж.
На площадке было темно, и Семену Двигубскому даже не по себе стало, казалось, что кто-то стоит за его спиной.
Он похлопал по двери, нащупал язычок звонка, повернул. — Кто? — спросил мужской голос. — Я, Семен, открывай, Андрей.
Дверь открылась, желтый свет из прихожей осветил замусоренную лестничную площадку, и Двигубский обернулся. За спиной никого не было. — Ты что, Семен? — спросил хозяин. — Да так, ничего, нервы. — Валерьянку пей. Ну заходи, чего стал? — Ты один? — Да.
Квартирка была небольшой. В две комнаты. Обстановка старая, от деда, почтового чиновника, осталась.
На ее фоне современные дорогие вещи, пепельница серебряная, английские часы «Нортон», изящные безделушки казались забытыми здесь случайно.
— Заменил бы ты это старье, Андрюша. — Семен Семенович сел на жесткий диван. — А зачем? — Смог бы людей принимать, женился бы.
— Ты все об этом, Семен, у тебя дело или так просто?
— Были у меня сегодня писаки, интересовались Коншиным. — Значит, пожар не просто так был? — Видать, да.
— Сеня, купца Масленникова мы вытряхнули, так ему деваться было некуда. Он больше всего на свете боялся, что полиция узнает о тухлых консервах, которые он армии поставил, а Коншин…
— А на него никто и не лезет! Дергаусов и его мадам.
Хозяин дома закурил дорогую папиросу, помолчал.
— Что мы знаем об их делах? Поставляют для армии гнилье! Дергаусов человек битый, у него связишки есть. Пойдем на фу-фу, вполне прирезать могут. — Неужели боишься?
— Да нет, мы с тобой сами кого хочешь замочим, но надо наверняка. Твой человек в сыскной поможет? — А куда ему деваться. Сколько он от нас поимел.
— Тогда я к нему поеду прямо сейчас. Пусть узнает, да нам ниточку даст.
— А нам много и не надо. Дергаусов сегодня опять кабинет заказал, может, его под утро-то и прижать? — Рано, Семен, рано. — А если его мадам дернуть? — Уж больно продувная баба. Подумаем. — Думай, а я поехал.
Больше всего на свете полицейский надзиратель Кузьма Баулин любил свою работу. Любил за то, что она давала ему власть над людьми. Пусть не большую, но пьянящую.
В своем мирке, в котором он постоянно вращался, профессия его была покрыта ореолом тайны и некоего могущества. Приказчики, хозяева трактиров, владельцы публичных домов, бильярдные жучки и уголовники относились к нему с почтением и страхом.
Среди московского жулья ходили легенды о его физической силе и ловкости.
А ведь когда-то в городском училище любой мог отлупить его.
Но в их доме жил цирковой борец Антощенко, выступавший под звучным псевдонимом Черная Молния; он-то и пристрастил мальчонку к гирям, и ко дню окончания училища Кузьма спокойно крестился трехпудовиком. Потом он работал в цирке. Борец из него не вышел, он был нижним в группе акробатов.
В полицию его определил крестный, околоточный надзиратель. Он окончил школу полицейского резерва и попал в сыщики. Нынче он был полицейским надзирателем первого разряда, но экзамен на первый гражданский чин сдавать не хотел. Его устраивала нынешняя веселая жизнь.
Служил Кузьма хорошо и уже готовил почву для перехода на хлебную должность сыскным надзирателем при Пресненской части.
Служитель Нефедов Никодим Лукич, из крестьян Сергиевопосадского уезда проживал в Малом Тишинском переулке в доме Скорятина, в первом этаже.
Когда Баулин подошел к дому, то увидел крепкого мужика, затаскивающего в квартиру мешки с картошкой.
— Ты, братец, Нефедов будешь? — спросил его Баулин. — Мы. — Я из сыскной. — Кузьма показал значок.
— Из полиции, значит? — без тени испуга и почтения переспросил Нефедов.
— Из нее, сердешный. Ты мешочки-то свои брось, со мной пойдешь. — Это еще зачем?
— А затем, дядя, чтобы поговорить с тобой о том, кто склады на Пресне поджег. — Как поджег? — Атак, взял да запалил.
— Мы этого не делали и нам ехать никуда не надобно.
— Ишь ты, — разозлился Баулин, — значит, для тебя приказ полицейского офицера ничего не значит?
Он специально для солидности назвал себя офицером. Но даже этот громкий титул не произвел на Нефедова впечатления.
— Офицер он и есть офицер, а вы, господин, больше на приказчика смахиваете.
Вот этого Кузьма пережить не мог.
Он схватил Нефедова за грудки и ударил спиной о стену.
— Ты что же, рвань, сопротивляешься чину сыскной полиции?
На шум из дома выбежал мрачный мужчина с ломом в руках. Тут Баулин и достал браунинг. — Брось лом, пристрелю.
Но мужик, видимо, не очень испугался и продолжал наступать на Кузьму, сбоку заходил оправившийся Нефедов. Кузьма сделал шаг назад и дважды выстрелил в воздух.
Мужик выронил лом, присел и смешно, как краб, заполз в подъезд. Нефедов испуганно остановился.
В окнах дома замелькали встревоженные лица. Пронзительная трель полицейского свистка раздалась при входе во двор. Гремя сапогами, вбежали двое городовых.
Они знали Кузьму, поэтому начали действовать проворно и споро.
Нефедову скрутили руки ремнем, мрачного мужика извлекли из дома, кликнули извозчика и повезли задержанных в Гнездниковский.
![Эдуард Хруцкий - Полицейский [Архив сыскной полиции]](/uploads/posts/books/165712/165712.jpg)
