Леонид Девятых - Магнетизерка
— Говори, — нетерпеливо произнес Павел Андреевич.
— Оне с их превосходительством генералом Петром Александровичем поздоровались как-то не по обыкновению, — выпалил Парфен.
— То есть? — удивился Татищев.
— Я, ваше высокоблагородие, когда этого неприметного господина в плаще и шляпе к их превосходительству препроводил, видел, как они друг с другом за руку поздоровкались.
— И что в этом было такого «не по обыкновению»? — насторожился подполковник.
— Оне большие пальцы выпяченными от всей ладони держали, ну, это, стоймя…
— Так? — отставив от ладони большой палец вертикально, показал лакею Павел Андреевич.
— Во, точно так! — подтвердил лакей. — А ведь так-то здоровкаться оченно неудобственно.
— Это кому как, — помрачнев, раздумчиво произнес Татищев. — Больше ничего не вспомнил?
— Не, больше ничего.
Павел Андреевич кивнул и прошел в квартиру генерала.
Масонское рукопожатие. Ну и что с того? У нас из генералов, будь то военных или статских, каждый второй — масон. Это не считая каждого первого. Но они же не умирают от этого! Скорее наоборот, всячески поддерживают один другого, двигают по службе, замолвливают друг за друга словечко у сильных мира сего.
Получается, что устранение императора Павла суть масонский заговор, как о том трубят повсюду.
Правда, кто трубит?
Сами же масоны. Впрочем, зачинщики устранения Павла с престола — барон Беннигсен, педераст Яшвиль, отставной вице-канцлер граф Панин, да и сам генерал Талызин — самые что ни на есть масоны высших степеней. А дыма без огня не бывает.
Татищев медленно шел анфиладой комнат. Он уже был здесь и теперь медленно окидывал взглядом комнаты, в надежде увидеть какие-нибудь изменения, дабы понять, для чего сюда приходила госпожа Турчанинова. Однако все стояло на своих местах, никакие вещи не были тронуты, и даже пыль была той же и на тех самых местах. Что же надо было Турчаниновой?
Самое время порассуждать с самим собой, и не потому, что более не с кем, а затем, что умнее и опытнее никого, в общем, нет. Новый государь Тайную экспедицию прикрыл, люди достойные и опытные подались кто в армейские разведки, кто в полицианты, а кто и вовсе вышел в отставку. Те же, что перешли вместе с остатками экспедиции и ее канцелярией в Пятый Департамент Сената, были далеко не лучшими и просто не нашли более теплого места.
С кем же прикажете работать? Советоваться? На кого возлагать надежды? Только на себя. И стал Татищев рассуждать в одиночестве:
«Ты веришь, что Турчанинова приходила в квартиру ради того, чтобы посмотреть на место кончины своего знакомца?»
«Нет. У нее была иная, более конкретная цель».
«Какая?»
«Она сказала, что ей необходимо исполнить какие-то обязательства пред почившим генералом».
«Какие? И не есть ли эти слова просто предлог для того, чтобы пройти в квартиру?»
«Скорее всего, это именно так. Но зачем-то ей было нужно попасть в квартиру. Зачем?»
«Чтобы что-то найти».
«Что именно?»
«То, что не смог обнаружить ты».
«Но улики, которые бы позволили мне сделать заключение о насильственной смерти генерала Талызина, я искал как никогда тщательно. И ничего не нашел. Значит…»
«Значит, существует тайник».
«Тайник?»
«Именно. И Турчанинова знала о нем».
«Что ж, это возможно».
«Выходит, они с Талызиным как-то связаны?»
«Не обязательно. Они коротко знакомы, и генерал мог сам рассказать ей о своем тайнике».
«Вот только где он находится?»
«А где бы ты сам его установил?»
«Ну, в спальне, кабинете, библиотеке…»
«Вот и ответ».
Павел Андреевич вошел в кабинет. Он сразу почувствовал, что в нем что-то не так. Он внимательно огляделся и увидел, что дверца бюро приоткрыта. А во время его первого посещения она была плотно притворена. Значит, Турчанинова что-то искала именно здесь. Нашла?
Татищев подошел к бюро и сунул ладонь в открытую дверцу, тотчас нащупав два открытых потайных ящичка. Они были пусты.
«Ясно, — подумал Павел Андреевич и еще раз проверил внутренность пустого бюро. — Она взяла нечто, бывшее ценным для генерала, и, возможно, была права, когда говорила, что пришла сюда исполнить какое-то обязательство перед ним».
— Что же находилось в бюро? — спросил он вслух, и кто-то за его спиной ответил:
— Дык записка, ваше высокоблагородие.
Татищев резко обернулся и увидел Степана, переминавшегося с ноги на ногу.
— Так что, это, докладаю вам, ваше высокоблагородие, что тридцать горячих получены мною сполна.
— Что ты сказал?
— Выпороли меня, господин подполковник, за милую душу, — осторожно потрогав себя за задницу, доверительно поведал лакей. — За что мы вам премного благодарны и несказанно щасливы. Желаю заверить вас, что более уже никогда и не под каким видом ваше приказание не…
— Нет, что ты до этого сказал? Про записку?
— А что про записку?
— Ты сказал, что в бюро находилась записка, — начал понемногу вскипать Татищев.
— Сказал, — охотно согласился лакей. — Только теперь ее там нетути.
— Ее та барышня взяла, что вы впустили? — осторожно спросил подполковник.
— Ну да, — охотно ответил Степан. — Барышня из ентой бюры записочку достали да в рукав и сунули.
— Сам видел?
— Сам, — подтвердил лакей. — Так что, это: за науку вам, ваше высокоблагородие, агромаднейшая благодарность. Оно ведь как: коли провинился, то обязательно должон быть наказан. Это — закон. Нешто мы не понимаем, что не токмо в чем-то большом, но даже и в самом малом порядок должон быть. А то нашего брата распусти, так вскорости мы барам и на головы сядем…
Не говоря более ни слова, подполковник Татищев повернулся и пошел прочь. Он шел анфиладою комнат, четко печатая шаг, и звук его шагов гулко разносился по квартире покойного генерала. За ним, отстав сажени на полторы, шел на полусогнутых Степан. Он неестественно широко расставлял ноги, как ходят только что лишенные невинности девицы, статские, проскакавшие верхом с десяток верст, да еще выпоротые в полицейском участке лакеи. Степан шел и преданно смотрел в подполковничью спину. Взгляд его был благодарственным и теплым.
Глава двадцать первая
«ФОТСТ ЦЪПЖО ШЕСИНАУЯ УНКЖЬ КФУЦОТСХУ РУСКБК ЛЕСШЦЕК ЕОНУЮ УУСРЧСПЖЧ УВУЙТЭ НЦИДЦ СЗЫВЫЬ»
Галиматья какая-то. Анна попробовала прочитать слова задом наперед.
«ТСТОФ ОЖПЪЦ ЯУАНИСЕШ…»
Не лучше. Может, это шифрованная записка, содержащая какой-то важный секрет? Но тогда ей самой, без посторонней помощи, никогда не прочитать, что в ней написано.
Интересно, подполковник Татищев знает про способы тайнописи и шифровки секретных посланий?
Стук в дверь прервал размышления Турчаниновой.
— Подполковник Татищев.
— Долго будет жить господин подполковник.
— Чево?
— Ничего, проси.
Анна Александровна вышла к Татищеву через четверть часа. Хотела, правда, подержать его в гостиной подольше, хотя бы с час, да не давал покоя вопрос: владеет подполковник секретами тайнописи или нет. Только вот как не вызвать у него подозрения? Ведь сию записку она взяла тайно, без спросу, все равно что похитила. А за воровство по головке не гладят.
Поздоровавшись и извинившись за ранний визит, что было проделано явно через силу, Татищев сразу перешел к делу.
— Я пришел к вам с тем, чтобы вы отдали мне записку, которую изъяли из тайника в бюро генерала Талызина, — безапелляционно заявил он. — «Изъяли» — еще слишком мягко сказано.
— Вы смеете обвинять меня в воровстве? — подняла пылающий взор Турчанинова.
— Я только прошу вас отдать мне записку, сударыня, — буркнул Татищев, не собираясь вступать с Турчаниновой в полемику. — Точнее, требую.
— Я не знаю, о чем вы говорите.
— Прекрасно знаете. Один из лакеев видел, как вы забирали ее из бюро. Так что, если вы не хотите неприятностей, немедленно верните записку.
— Вы меня пугаете? — возмутилась Анна Александровна.
— Вовсе нет. Просто в уложении о наказаниях есть статья о сознательном препятствии следствию. Ваш случай именно таков.
— А какому следствию, позвольте вас спросить?
— Следствию по делу о… — Павел Андреевич на мгновение запнулся, — скоропостижной кончине генерал-лейтенанта Талызина.
— А разве производятся следствия по поводу скоропостижных кончин? — недоверчиво спросила Анна.
— В отдельных случаях, — нехотя ответил Татищев.
