А. Веста - Язычник
Все еще не понимая, что сплю, я поднялся с измятой лежанки и босиком вышел из лаборатории. Свежий снег был похож на свадебную парчу и совсем не холодил ноги. Через арку я заглянул во внутренний двор. Дверь в подвал была приоткрыта, из щели сочился слабый дрожащий свет нескольких свечей. Я распахнул дверь и спустился вниз. На полу, в магическом кругу, горели свечи. Кто-то прятался в углу, за черным пологом, и свечи дрожали от дыхания этого существа. Я должен был увидеть его. На ватных ногах я дошел до занавеса и сорвал его. Гроб все так же стоял, как черная, обглоданная морем скала. Шесть теней, шесть языков темного пламени плясали по стенам. Я надавил сбоку на крышку, она бесшумно отъехала в сторону. Из сумрачных недр саркофага неживыми, расширенными глазами на меня смотрела Диона.
Проснувшись, я долго тряс головой. Есть особая православная молитва от осквернения во сне, сейчас я был готов читать ее не прерываясь, лишь бы забыть отвратительное ночное впечатление. Камин догорел. Было холодно и как-то смрадно: я не досмотрел, и черно-белые мыши разбежались и теперь жили где-то по углам своей полудикой жизнью. В лунные ночи они бушевали особенно громко: грызли картон и фанерные ящики, устраивали шумные игры. Поеживаясь, я распахнул дверь в сад. Прямо за дверью по свежему снегу извивалась цепочка босых следов. Это были мои следы, но вели они лишь в одну сторону, словно я так и не вернулся этой ночью. Я спешил, и не стал погружать свой сон в колыбель реальности, как учил меня Оэлен, хотя знал, что любая небрежность на шаманской тропе может стать роковой.
Глава 7
Рождение Венеры
Однажды охотник из рода Пай-я промышлял во льдах нерпу. В осколке ледяной скалы он видел спящую девушку. Тело ее было светлее молодого месяца. А волосы — не черные, как крыло ворона, а золотые, как солнце.
С той поры охотник потерял покой. Он решил во что бы то ни стало вернуть девушке дыхание жизни и жениться на ней. Собрал он песцовые и нерпичьи шкурки, припасенные за зиму, и отправился на запад, где жила одна сильная шаманка. Шаманка долго вопрошала духов, потом сказала: «Пути живых и мертвых различны. Властители судеб не знают человеческой жалости.
Спящую девушку зовут Ильмарис, она — Дух лунного света. Тот, кто видел ее хоть раз, уже никогда не женится, но может стать сильным шаманом».
Из рассказов ОэленаЭту притчу рассказал мне Оэлен, всерьез встревоженный моей весенней лихорадкой. Каждый день мы меняли место ночевок, двигаясь на запад, вдоль побережья, и каждую ночь во сне я видел Наю. Я бился, скрипел зубами и стонал. Оэлен уверял, что меня мучает Ерта, бездомный женский дух, который приходит по лунному лучу к тоскующим мужчинам. Ерта проникает в мир живых из потревоженных могил.
У иле было два строжайших «табу»: чистота воды и покой земли.
Человек не должен нарушать покой земли. Под семью слоями вечного льда бьется ее горячее сердце. Поэтому своих мертвецов иле заворачивали в шкуры и оставляли посреди тундры. Летом слегка прикрывали мхом. Зимой клали на старые нарты. Рядом с мертвым оставляли немного вещей, необходимых в простом северном обиходе. У каждого иле было свое место в Верхней Тундре. Оэлен говорил, что его приметы часто снятся человеку при жизни, как место отдыха его души. Это мог быть берег, где человек провел свое детство, одинокое дерево, курган из оленьих рогов или фантастический пейзаж. Душа сама избирает пристанище, потому каждый шаман должен знать «карту» Верхней Тундры. Она — небесное зеркало земли, страна снов. Оэлен называл ее озером со множеством островов. «Когда гадают, все равно что бросают камень в озеро. Будущее не любит, когда его тревожат». Иле не вели счет времени, не заглядывали в будущее, они были хранителями ледяной вечности.
Приходить на «кладбище» после похорон было строго запрещено. Но ежегодные пути кочевий иле проходили по одним и тем же местам. И спустя год люди могли наткнуться на захоронение. Если «могилу» разорял медведь, сорк, это было добрым знаком родственникам.
Но покой могил все чаще нарушал не сорк, а неуемное любопытство сиртя. Люди, приехавшие в тундру на вездеходах, зачем-то ворошили погребения, забирали амулеты, ножи и костяные бусы. И тогда обиженный дух возвращался в мир живых: злой и растревоженный, он постоянно напоминал о себе несчастьями.
Во время своих скитаний мы все чаще натыкались на испоганенные соляркой тундровые речушки, взорванные скалы, свалки мусора. След от гусеницы или ожог солярки зарастает десятки лет. Иле справедливо считали сиртя злыми духами. Оэлен не знал, что большинство сиртя с самого раннего детства приучены гадить на воду. Последствия этого дара цивилизации отравили не только воду, но и сознание сиртя. Для иле такой проступок был бы смертным грехом, не оставляющим надежд на добрую жизнь души в Верхней Тундре. Эта «мелочь» в глазах иле навсегда лишала сиртя всех заслуг перед духами, но попробуйте сказать об этом сиртя!
* * *Через приоткрытую дверь по ногам полз острый утренний холод. После страшного ночного сна суставы ломала судорога, меня лихорадило. Пошатываясь, я умылся и принялся готовить оборудование. Снял с полки флакон с эликсиром жизни, подержал его в озябших ладонях. Он был теплый, как человеческое тело, это была магическая «температура Египта». Внутри флакона порхали фиолетовые искры. Сила, заключенная в эликсире, проявляла себя на рассвете. Это было «доброе дыхание мира» — самая могучая сила, которую знал Оэлен.
«Если Бог есть любовь, то враг его — это чистейшая беспримесная ненависть. Дьявол не любит тех, кто любит», — прочитал я последние строчки в своем дневнике, записанные накануне. А с кем спорил я, желая вернуть Наю? Я спорил с ненавистью и безжалостным роком. Главный закон алхимии открылся мне в эту последнюю минуту пред началом ее воскрешения: «Лишь подлинная любовь позволяет взойти на новую ступень познания». Без этого катализатора все устремления ученого тщетны.
Необратимость опыта и страх перед неизвестностью — вот все, что еще удерживало меня. В случае малейшей неудачи я погублю последнюю надежду, которой жил все эти годы.
С вечера я приготовил препараты, собрал и смонтировал необходимое оборудование: закрепил на штативе высокую, в человеческий рост колбу-тюльпан из «радужного» стекла, поместил все это сооружение в квантовое кольцо, присоединил трубы парового обдува. Активизировал растворы и отрегулировал их поступление.
Для начала опыта хватило бы тепла одной-единственной свечи, но нагрев должен быть равномерным. Для этого я сконструировал особый паровой агрегат. Потоки теплого воздуха со всех сторон обнимут поверхность колбы и дадут фениксу постоянное тепло. Я помню, как мне хотелось спрятать от глаз все эти трубочки, провода, рефлекторы, чтобы не лишать мою работу ореола чуда.
На рассвете я поместил на дно колбы драгоценные капли крови, добавил эликсир и приступил к нагреву. Через минуту колбу заволокло густым белым туманом. Я словно ослеп от молочных облаков. Клубы теплого пара лепили призрачные формы: плечо, голову, опущенную на грудь, плавные, женственные линии фигуры. Это была она! Тело ее, поначалу сотканное из мерцающего тумана, уплотнилось, черты лица обрисовались четче: безмятежный, почти младенческий лоб, тени ресниц на нежных щеках, лепестки губ, крохотное яблочко подбородка… Длинные светло-русые волосы, такие, как были у нее лет в шестнадцать, струились под мягким ветром и волнами омывали плечи и грудь. Я протянул к стеклу дрожащую руку, заклиная ее проснуться. Девушка за стенками колбы вздрогнула и протянула полупрозрачную руку. Наши ладони скользили вдоль хрустальной скорлупы. Только тонкое, как первый лед, стекло разделяло нас. Ее пальцы трепетали; она чувствовала мое волнение и восторг.
То, что происходило внутри колбы, было естественной жизнью привидений-фениксов. Их сознание никогда не покидает мира грез. Бодрое, солнечное бытие даровано только существам из плоти и крови. Ее плоть и кровь, растворенные в физиологических растворах, струились в разноцветных трубках, окружавших колбу. Первый солнечный луч оживит и разбудит Наю. Я поцеловал ее ладонь сквозь стекло. Оно было теплое, как человеческое тело, согретое сном.
Все еще не в силах оторваться от волшебного образа внутри колбы, я почти наугад регулировал приборы.
Мне представляется, что первые существа на юной земле были призрачны и полувоздушны. Рай был островом волшебных видений, где цветы, звери, люди и птицы были сотканы из тумана и солнечного света. Это был эскиз творца, посев совершенной жизни. И тончайшая плоть моих фениксов была памятью рая.
К восходу солнца все было готово. Рассветные лучи оживят батареи квантовой пушки, агрегат сгустит и преобразует излучение, упорядочит поток света по спектру и тонкое видение начнет твердеть, кристаллизоваться. Потом солнечная плазма сгустится и окутает призрак Наи сияющим покровом, а животворная влага напитает и восстановит ее земное тело.
