Марк Миллз - Дикий сад
— Одного дня хватит, чтобы прийти в себя после вечеринки, а потом я избавлю тебя от своего присутствия. Скажи, что будешь скучать.
— Буду скучать.
— Почти убедил.
— Это правда.
— Ну, если так, то как насчет небольшой ссуды? Мне же надо на что-то жить.
— Мы поговорим об этом, когда я определюсь со своими планами.
Легко сказать.
Сосредоточиться не получалось. Он ходил как оглоушенный. Дырка в полу была почти уликой против Маурицио. Но только почти. Никакими иными доказательствами он не располагал, и все рассуждения строились исключительно на слухах и домыслах.
Дырка в полу меняла все. Эмилио застрелили, когда он лежал. Этот вывод противоречил версии Маурицио и Гаетано и указывал на их сговор. Что касается Бенедетто, то он, вероятно, узнал правду о случившемся почти сразу. Кто, кроме него, мог извлечь пули из пола и граммофона? Погубить единственного оставшегося сына Бенедетто не мог, но и ничего не делать тоже. Он выбрал третий вариант: запереть верхний этаж и похоронить Эмилио в семейной часовне, которая стала для Маурицио вечным напоминанием о совершенном им гнусном преступлении.
Но на этом Бенедетто не остановился. Судя по его странному поведению в последовавшие за смертью Эмилио дни, он преследовал и еще одну цель. Заперев верхний этаж, он сохранил место преступления нетронутым, со всеми указывающими на убийцу ключами. Зачем? Чтобы кто-то когда-то разгадал зловещую тайну? И зачем было прятать пистолет и пули за табличкой в часовне? Хотел ли Бенедетто сберечь веское доказательство того, что Эмилио застрелили из его же собственного пистолета? Возможно. Даже более чем возможно — вероятно.
И все бы хорошо, но теперь Адам оказался в самой сложной за всю свою жизнь ситуации. Как быть? Идти дальше, действовать? Или взять пример с Бенедетто и не предпринимать ничего? Почему он должен что-то доказывать, если отец погибшего предпочел оставить все как есть? А ведь дело серьезное. Случилось убийство. Странно, но лишь теперь Адам в полной мере осознал, за что ухватился и каковы могут быть последствия его попыток разворошить прошлое.
Что-то подсказывало: иди в сад. Туда он обычно и отправлялся, чтобы собраться с мыслями. Но не теперь. Чтобы принять взвешенное и трудное решение, посмотреть правде в лицо, нужно держаться от него подальше, не поддаваться его влиянию.
Думать так было, конечно, глупо, и он не поделился бы этим ни с одной живой душой, но последнее время Адама не оставляло в покое смутное ощущение, что настоящая виновница нынешней ситуации, того тупика, в котором он оказался, — Флора Бонфадио, умершая в далеком 1548 году. Она указала, куда идти, и с самого начала освещала ему путь. Все последние разгадки — установление личности отца Эмилио и виновности Маурицио — случились сразу после его визитов во владения этой богини.
Не мог он избавиться и еще от одного неприятного чувства, что она каким-то образом контролирует и дела, имеющие прямое отношение к ней самой. Она подталкивала его, заигрывала с ним, манила и дразнила, одновременно рассказывая свою собственную трагическую историю — понемногу, по частям, завлекая все дальше. Он был так горд собой, что позволил устроить обед в свою честь, хотя на самом деле узнал лишь то, на что она сама открыла ему глаза. Теперь, прервав наконец многовековое молчание, не ждет ли она, что и он сделает что-то для нее?
Нет, мемориальный сад не то место, куда следует идти в поисках ясности. Наоборот, нужно уйти от него как можно дальше. Адам сел на велосипед и покатил куда глаза глядят.
Едва увидев дорожный знак, он понял, куда отправится дальше. Сант-Андреа в Перкуссини оказалась крохотной, растянувшейся вдоль сельской дороги деревушкой, одним из тех неприметных местечек, мимо которых проезжаешь равнодушно и о которых уже никогда не вспомнишь. Но если верить Фаусто, именно здесь Николо Макиавелли написал одно из самых пророческих и противоречивых политологических исследований — «Государь».
Фаусто не обманул. Первый же встречный указал Адаму на скромное каменное строение, бывшее некогда загородной резиденцией Макиавелли. Домик, казалось, дремал, отгородившись от жары — и не только — наглухо закрытыми ставнями. Обойдя заросший сад, он попытался представить Макиавелли — гуляющим у дома или склонившимся над столом с пером в руке.
Саму книгу Адам знал хорошо. Небольшая по объему, компактная по содержанию, бескомпромиссная в изложении взглядов, она издавна считалась руководством для правителей, жаждущих получить и удержать политическую власть. Макиавелли не обходил острые углы и не чурался показывать не самые приятные реалии мира политики. Приемлемо все, что содействует достижению первостепенной цели: сохранению государства. Это — наивысший приоритет. Правитель должен игнорировать даже религиозные и моральные императивы, если они противны его интересам.
На протяжении последующих веков политики всех мастей приспосабливали предложенную Макиавелли модель к собственным потребностям, и вот теперь Адам поймал себя на том, что ищет указания у «Государя», книги, пропитанной духом смелого и решительного прагматизма.
Что бы ни сделал Маурицио четырнадцать лет назад на верхнем этаже виллы Доччи, вопрос стоял так: что делать теперь Адаму? Вступить в открытую схватку и бросить Маурицио прямое обвинение, основанное на не связанных между собой уликах? Обратиться к синьоре Доччи и изложить проблему ей? Конечно нет. Он сделал все, что только мог. Призвать Маурицио к ответу так же невозможно, как и Федерико Доччи. И обманывать себя, убеждать, что шансы есть, — бесполезно.
После такого заключения решение пришло само собой.
Глава 25
Адам проснулся от шума бегущей воды. Звук доносился из ванной.
— Эй?.. — сонно позвал он.
— У тебя тоже рыжая.
Он посмотрел на часы и с удивлением обнаружил, что проспал десять часов. Такого с ним давненько не случалось.
— Что?
На пороге возник Гарри.
— Вода… Она у тебя тоже ржавая. — Небритый, в той же одежде, в которой отправился во Флоренцию, Гарри выглядел не лучшим образом.
— Только что вернулся?
— Угу.
— Оставался на ночь?
— Ты всегда такой сообразительный по утрам? Да, оставался на ночь. А теперь вот вернулся. Хотел принять ванну, а вода рыжая.
Адам повернулся на бок.
— Так пожалуйся на обслуживание, потребуй компенсации.
Гарри сел на кровать.
— Повеселился, а?
— Разве без тебя повеселишься.
— Хочешь послушать, как я веселился?
— Не очень.
Гарри потрогал щеку.
— Ее парень вернулся раньше, чем его ждали.
Адам протер глаза. На скуле у Гарри виднелся небольшой синяк.
— Он тебя ударил?
— Если бы. Дал пощечину.
— Пощечину? Тебе?
— Поверь мне, это унизительно. Хуже не бывает. Получить пощечину от плюгавого, злого как черт итальяшки.
— И за что?
— Ну, как ты понимаешь, не за то, что я выпил молоко из его холодильника.
— Она же вроде бы живет с двумя девушками.
— Мы были у него дома.
— Гарри, что ты забыл в его доме?
— У него из окна прекрасный вид. Река, Понте-Веккьо и все такое. Она ждала его только сегодня к вечеру.
— Сдаюсь.
— Он так и сказал.
— Что?
— Когда я схватил его за горло, он сказал «сдаюсь». По-английски парень изъяснялся вполне внятно.
Адам насторожился. Изъяснялся?
— Ты же не убил его? Гарри, скажи, что ты его не убил.
— Конечно нет. Но оставаться там мы уже не могли.
— Что ты говоришь!
— Вернулись к ней. Она очень расстроилась. Попросила побыть с ней, вот я и остался. И правильно сделал. Она отвезла меня на скутере. У нее «ламбретта».
— Гарри, меня не интересуют детали.
— Я теперь тоже собираюсь купить себе «ламбретту». Черную.
— За что? У тебя же ни гроша в кармане. Ты постоянно на мели.
Гарри усмехнулся:
— Ну вот, к счастью, ты сам поднял эту тему.
— Сколько надо?
— Не знаю. Сколько сможешь.
— Забирай все.
— Ну да?
— Я уезжаю в воскресенье, как и ты. Забирай, что останется.
Гарри помолчал, обдумывая новость.
— А ты почему уезжаешь?
— Хочу домой, к маме. Звучит, должно быть, по-детски, да?
— Нисколько, если мне достанутся все денежки.
К середине утра вилла подверглась нашествию небольшой армии. Грузовички и фургоны с трудом разъезжались во дворе, доставляя цветы и продукты, китайские фонарики и посуду. Двух поросят уже насадили на вертел.
Вся операция проводилась с военной четкостью и координировалась полудюжиной нанятых по такому случаю генералов. Общее руководство осуществляли синьора Доччи и Маурицио, которому на этот раз были переданы большие, чем раньше, полномочия.
Мария командовала — как всегда, строго и эффективно — прислугой и «остальными». В последнюю категорию она зачислила, не спрашивая их согласия, Адама и Гарри. Выполняя одно из многочисленных поручений, Адам в какой-то момент оказался в кухне, где его и нашла Мария.
