Бюро темных дел - Фуасье Эрик

Глава 2. Гран-Жезю

На веревках болталось не меньше дюжины этих тварей. Жирные и тощие. Серые и почти черные. Они раскачивались в воздухе, сталкивались, крутились вокруг своей оси, ударяясь друг о друга в омерзительной пляске смерти.

На веревках висели дохлые крысы.

Здоровенные крысы, набитые соломой, были привязаны к длинному шесту, который нес на плече бродячий торговец: для него они были рекламной вывеской. Человек этот, продававший, судя по всему, мышеловки и крысиный яд, неспешно шагал по улице Сен-Фиакр вдоль ограды особняка Юзесов. Миновав его, он остановил взгляд на первой же попавшейся подворотне и направился к ней шаркающей походкой, выдававшей накопленную за день усталость.

Когда он уже собрался попытать счастья, занеся руку, чтобы постучать в калитку, из темноты арки прямо у него перед носом выступил человек, которого до этих самых пор не было видно. Бедолага-торговец вздрогнул от неожиданности, чуть было не выронив свою коллекцию грызунов.

– Проваливай отсюда, чучело.

В голосе, произнесшем эти слова, было что-то мальчишеское, и вместе с тем приказ прозвучал настолько сурово и властно, что крысолов невольно попятился.

– Чего это вы так? – жалобно проговорил он. – Я честный труженик. Продаю мышеловки и капканы на любой вкус.

Незнакомец, столь грубо велевший ему убираться восвояси, был молодым человеком двадцати трех лет. В сером рединготе [5] и полосатых панталонах со штрипками, в цилиндре, низко надвинутом на лоб, и с элегантной тростью в руке. У него были узкие бедра и широкие плечи, а в пронзительных серых глазах как будто таилось буйное пламя. Тонкие, изящные черты редкой, неизбывно печальной, почти болезненной красоты лица наводили на мысль, что и не человек это, а некое небесное создание, заплутавшее среди смертных. По крайней мере так казалось на первый взгляд. Ибо при внимательном рассмотрении за возвышенным, эфемерным обликом угадывалась суровая решимость и твердость характера, неколебимая воля, смертоносная, как острие шпаги. И становилось ясно, что ангел этот из тех, кто не расстается с мечом, а во всей его фигуре чувствовалось незримое напряжение замершего перед прыжком хищника.

Молодого человека, чье дерзкое поведение впечатлило бы и самых свирепых бандитов, звали Валантен Верн, и он занимал должность инспектора во Втором бюро Первого отделения Префектуры полиции. Бюро это чаще называли службой надзора за нравами.

– Проваливай отсюда, я сказал! Ты привлечешь ко мне внимание!

– Ладно, ладно… – пробормотал бродячий торговец, продолжая пятиться. – Чего вы так раскипятились? Мы, честные труженики, и в другом месте подзаработать можем… – Он торопливо зашагал прочь, то и дело боязливо поглядывая назад через плечо, и, лишь рассудив, что его отделяет от молодого человека безопасное расстояние, проворчал себе в бороду: – Чертовы легавые! Вечно цепляются к простым работягам! – И продолжил путь, покачивая, как погремушкой, своей мрачной коллекцией крысиных трупов.

Валантен Верн огляделся и, удостоверившись, что никто на улице не заметил это небольшое происшествие, снова отступил в тень под аркой.

Здесь, в подворотне, он провел уже больше часа, наблюдая из своего укрытия за тем, как заключаются тайные сделки между корветами [6] и их клиентурой. Улица Сен-Фиакр, наряду с набережными от Лувра до Пон-Руаяль и бульваром между улицами Нёв-де-Люксамбур и Дюфо, была излюбленным местом сбора педерастов. Юноши-проститутки не очень-то скрывались, но свои услуги предлагали только после обмена тайными знаками, помогающими определить заинтересованное лицо. Все действовали по одной и той же схеме. Корвет стоял, подпирая фонарь и делая вид, что читает газету, или неспешно фланировал туда-обратно по мостовой. Какой-нибудь одинокий месье, как правило хорошо одетый, замедлял шаг, поравнявшись с ним. Следовал обмен взглядами. Если прохожего все устраивало, он отворачивал правой рукой лацкан собственного пальто или редингота, поднимал его на уровень подбородка и едва заметно кланялся. Свои распознали друг друга – дальше следовал непродолжительный торг приглушенными голосами. Обычно им удавалось быстро сойтись в цене, и оба исчезали за дверью какого-нибудь невзрачного дома с меблированными комнатами на той же улице.

За время, проведенное под аркой, инспектор Верн стал свидетелем полудюжины подобных торгов. Одна парочка даже успела полностью обделать дельце. Клиент вышел из отеля и быстрым шагом направился к бульвару Пуассоньер, пройдя совсем рядом с укрытием полицейского, так что тот успел рассмотреть и дорогое пальто, и высочайшего качества ботинки, и респектабельную упитанность господина, а также морщинистое лицо и седеющие бакенбарды. Парнишка, чью благосклонность он только что купил, уже вернулся на улицу и продолжил ожидание других клиентов. На вид ему было не больше пятнадцати.

Валантен Верн почувствовал во рту знакомый горький привкус и, чтобы унять закипавшую внутри ярость, достал из кармана жилета часы – попытался разглядеть в полутьме, которую уже сгустили подступавшие вечерние сумерки, расположение стрелок на циферблате. Сровнялась половина шестого, и, если его осведомитель не ошибся, скоро должен был показаться тот, кого инспектор Верн высматривал все это время.

Награда за терпение и правда не заставила себя ждать. Минут через десять стало ясно, что объект приближается – Верн почуял это еще до того, как увидел. Атмосфера на всей улице вдруг ощутимо накалилась, как бывает перед грозой. Поведение корветов вроде бы не изменилось, но они явно занервничали – принялись обмениваться издалека беспокойными взглядами, судорожно приглаживали волосы пятерней, лихорадочно расправляли воротники. А потом раздались тяжелые шаги, эхо которых заметалось между фасадами.

Инспектор Верн подался вперед, осторожно выглянув на пол-лица из прикрывавшей его арки. Человек в пальто-каррике с тремя пелеринами показался со стороны улицы Жёнёр и неспешно двинулся по Сен-Фиакр в направлении бульвара. Был он приземист и упитан, поперек себя шире – этакий бочонок на двух коротких ножках. Он останавливался возле каждого юноши, лениво переговаривался о чем-то, а перед тем как продолжить путь, всякий раз протягивал жирную лапу, и собеседник что-то клал ему в ладонь. Толстяку понадобилось не меньше четверти часа, чтобы вальяжной поступью обойти всех проституток на улице и преодолеть расстояние, отделявшее его от подворотни, где скрывался полицейский.

– Похоже, день у тебя нынче задался, – процедил Верн сквозь зубы, когда бочонок на ножках наконец докатился до арки. – Неплохую дань собрал, а, Гран-Жезю?

Если сутенер и удивился тому, что кто-то дерзнул остановить его на собственной территории, он и виду не подал, лишь поросячьи глазки цепко ощупали сумрак под аркой.

Валантен Верн сделал шаг вперед и вышел на свет.

– Уделишь минутку должностному лицу при исполнении? – поинтересовался он. – Я быстро управлюсь. Знаю, что твое время бесценно.

Теперь лицо толстяка приняло озадаченное выражение. Он проворно окинул взглядом всю улицу – возможно, хотел убедиться, что никто из его подопечных не наблюдает за ними, но скорее проверял, не прячутся ли поблизости другие полицейские. Видимо, не заметив ничего подозрительного, он изобразил на жирном лице улыбочку.

– Должностному лицу, стало быть? – повторил сутенер медовым голосом, и шевельнувшиеся сальные губы неумолимо напомнили Верну двух мерзких липких слизней. – А лицо, часом, не с улицы Иерусалима [7] явилось? Нравы или сыск?

– Служба надзора за нравами. Инспектор Верн. У меня к тебе пара вопросов.

Тот, кого молодой полицейский назвал Гран-Жезю, недоверчиво прищурился. Он выказывал напускное добродушие, поглядывал то злобно, то заискивающе, но за всем этим чувствовались коварство и жестокость.