Фрэнк Толлис - Смертельная игра
— Господь всемогущий… — В голосе Хаусмана слышалась смесь благоговения и ужаса.
Комната была большая, с высоким потолком, украшенным лепными гирляндами и парящими херувимами. Внимание Райнхарда сразу привлек массивный круглый стол, вокруг которого были ровно расставлены десять тяжелых стульев. В центре стола стоял вульгарный серебряный канделябр. Свечи в нем догорели, и длинные восковые сосульки свисали с его богато украшенных подсвечников.
Постепенно в полумраке стали видны и другие предметы интерьера, среди них — кушетка в дальнем конце комнаты. Поначалу на ней можно было различить лишь неясный силуэт, который, однако, быстро обрел черты лежащей женской фигуры.
— Хаусман, — сказал Райнхард, — откройте шторы, пожалуйста.
Помощник не ответил — его взгляд был прикован к кушетке.
Райнхард повысил голос:
— Хаусман!
— Да?
— Шторы, пожалуйста, — ответил он.
— Да, господин инспектор.
Хаусман обошел стол, не отрывая взгляда от тела. Он отодвинул одну штору, и в комнату проник слабый свет. Когда он протянул руку ко второй шторе, Райнхард сказал:
— Нет, достаточно, — ему показалось, что будет нехорошо, если тело осветить еще больше.
Райнхард прошел вперед, осторожно ступая по потертому персидскому ковру, и остановился рядом с кушеткой.
Женщина была чуть старше двадцати пяти и очень красива. Длинные белокурые локоны лежали на худеньких плечах. На ней было синее шелковое платье с глубоким вырезом, две нити жемчуга покоились на высокой белоснежной груди. Могло показаться, что она спит, если бы не темное пятно запекшейся крови вокруг отверстия с неровными краями над остановившимся сердцем.
Было что-то странное, почти неестественное, в ее позе: она лежала, словно натурщица. Одна рука вытянута вдоль тела, другая — откинута за голову.
— Господин инспектор…
Хаусман указывал на что-то на столе. Райнхард подошел и рассмотрел листок бумаги, исписанный изысканным почерком: «Господи, прости меня за то, что я сделала. Существует запретное знание. Он заберет меня в ад, и надежды на спасение нет».
Казалось, автора послания толкнули, как только он дописал последнее слово — до правого нижнего угла страница была перечеркнута кривой линией. После более внимательного осмотра Райнхард также заметил, что писавший сделал ошибку в заключительном предложении: перед «меня» было решительно зачеркнуто какое-то слово.
— Самоубийство, — произнес Хаусман.
Райнхард ничего не ответил. Хаусман пожал плечами и, обогнув стол, подошел к кушетке.
— Она очень красива.
— Да, — сказал Райнхард. — Поразительно красива.
— Фройляйн Лёвенштайн?
— Скорее всего. Я думаю, нужно пригласить сюда Розу Зухер для опознания тела. Хотя она так расстроена… Нет, наверное, не стоит.
— Но это может избавить нас от некоторых хлопот, господин инспектор.
— Это правда. Но чтобы быть хорошим полицейским, недостаточно просто принимать целесообразные решения, Хаусман. — Помощник казалось, был задет замечанием, которое инспектору пришлось смягчить примирительной улыбкой.
— К тому же, — добавил Райнхард, — фройляйн Лёвенштайн ожидала гостей сегодня вечером, возможно, среди них окажется какой-нибудь господин, который нам поможет.
На первый взгляд комната показалась довольно богатой, но при более внимательном рассмотрении выяснилось, что это иллюзия. Краска кое-где облупилась, пол был потертый, а от сырости под одним из окон образовалось коричневое пятно. Над простым мраморным камином висело щедро декорированное зеркало в венецианском стиле. Райнхард заподозрил, что это подделка. В нишах по обе стороны от камина висели полки с выстроенными в ряд предметами: дешевая фарфоровая фигурка пастушки, пустая чаша, две вазы и керамическая кисть руки с прорисованными на ладони основными линиями. Другой конец комнаты был отгорожен большой ширмой, украшенной вышивкой. В общем, это помещение производило угнетающее впечатление чего-то потертого и потрепанного.
— Нужно будет подшить к делу план комнаты, вы можете это сделать, Хаусман?
— Да, господин инспектор.
— И опись всех предметов.
— Слушаюсь.
Райнхард продолжал внимательно осматривать комнату.
Дождь стучал в окна, вода струйками стекала вниз. Снаружи ставень все также бился о стену. Открыв задвижку, инспектор распахнул окно, от которого исходил раздражающий стук, и выглянул наружу. Холодный воздух ударил ему в лицо, порывистый ветер начал трепать шторы. Дорога превратилась в разлившуюся реку, стремительный беспорядочный поток. Инспектор посмотрел вниз — отвесная стена.
Райнхард закрепил болтающийся ставень и закрыл окно. Платком вытер капли дождя с лица, изучил свое отражение в зеркале и слегка поправил усы. От его довольного выдоха зеркало запотело.
— Господин инспектор.
В слегка дрогнувшем голосе молодого человека слышалась неуверенность. Стены продолжали вибрировать от несмолкающей небесной канонады.
— Да?
— Вам стоит взглянуть на это.
За ширмой находился большой лакированный ящик, украшенный японскими иероглифами. Райнхард попробовал открыть крышку, ларец был заперт.
— Вскроем его?
— Не надо. Нужно спросить у Розы Зухер, где ее хозяйка хранила ключ.
— Сейчас?
— Нет, пока не надо, Хаусман. Давайте немного поразмышляем, а?
Хаусман кивнул и постарался сделать такую мину, которую, по его мнению, инспектор мог принять за выражение задумчивости.
Райнхард снова переключил свое внимание на тело. Он медленно приблизился к кушетке и опустился на колени, чтобы осмотреть рану. Случайно задев тонкие и уже застывшие пальцы женщины, инспектор машинально чуть не сказал «простите», но вовремя сдержался. Райнхард прикрыл влажным платком рот и нос. От тела исходил очень неприятный затхлый запах мочи и уже начавшегося разложения. Дважды сверкнула молния, и застывшие капельки крови вокруг раны блеснули, как зернышки граната.
— Невозможно, — Райнхард прошептал это слово почти неосознанно.
— Простите, инспектор?
Гром проревел, как захваченный в плен великан.
Райнхард встал и в смятении оглядел комнату.
— Господин инспектор? — В голосе Хаусмана послышалось беспокойство.
Райнхард подошел к двери и проверил, в замке ли еще ключ. Он был там — большой, черный. Райнхард обернулся. Хаусман во все глаза смотрел на него, склонив голову набок.
— Как вы думаете, что здесь случилось? — спросил Райнхард.
Хаусман сглотнул и ответил:
— Фройляйн совершила самоубийство.
— Очень хорошо. Восстановите события — расскажите мне, как она это сделала.
Хаусман выглядел озадаченным.
— Она застрелилась, господин инспектор.
— Это очевидно. Но давайте с начала.
— Должно быть, фройляйн вошла в эту комнату вчера вечером — я это могу предположить, учитывая то, как она одета. Заперла дверь, села за стол и начала писать предсмертную записку. Она явно была сильно расстроена и бросила это занятие, написав только несколько строк.
— И что вы можете сказать по поводу этой записки?
Прежде чем продолжить, Хаусман подошел к столу и посмотрел на записку:
— Это какое-то признание. Она чувствовала, что совершила нечто плохое и должна искупить свою вину, убив себя.
— Продолжайте.
— Затем, возможно, после некоторого размышления — кто знает? — фройляйн села на кушетку, откинулась на спинку и выстрелила себе в сердце.
— Попятно, — сказал Райнхард. Он ждал.
Хаусман поджал губы и подошел к кушетке. Он посмотрел на ее рану, затем перевел взгляд на ее руки. Опустившись на колени, он заглянул под кушетку и произнес:
— Но…
— Точно, — сказал Райнхард, — оружия нет.
— Но оно должно быть.
Хаусман поднялся и выдвинул ящик стола.
— Что вы делаете? — спросил Райнхард.
— Ищу пистолет.
— Хаусман, — терпеливо проговорил Райнхард. — У фройляйн прострелено сердце. Вы в самом деле думаете, что с такой раной она могла бы, во-первых, спрятать оружие, а во-вторых, снова лечь на кушетку?
— А, может, она упала обратно на кушетку?
Райнхард покачал головой:
— Я так не думаю.
— Но дверь, — сказал Хаусман, почти обиженно, указывая на поврежденный дверной проем. — Она была заперта изнутри. Пистолет должен быть где-то здесь!
Райнхард отдернул другую штору.
— Все окна были закрыты. Да и кто в здравом уме решит скрыться этим путем?
Сквозь дождевые потоки на стекле Райнхард увидел размытое очертание одинокого экипажа, с трудом пробирающегося по дороге. Извозчик сидел, ссутулившись под своим непромокаемым плащом.
— Но тогда… — начал Хаусман с энтузиазмом, но потом смущенно улыбнулся и замолчал.
