Александр Арсаньев - Похищение
– Перт, у вас пистолеты с собой? – спросила я, потому что мое оружие осталось дома.
– Да, господин Поздняков выдал мне пару пистолетов, – ответил Петр. – Но неужели вы, Екатерина Алексеевна…
– А что вы предлагаете делать? Я больше, чем уверена, что в этом доме находится сейчас его сестра, или жена, кто она ему там на самом деле… А может, и ребенок. Я все еще надеюсь, что Ника жив, понимаете? А поскольку он звал меня с собой, то можно предположить, что он рискнет от них избавиться… И этого я боюсь больше всего! Я не прощу себе, что с Никой… – я не договорила, потому что Петр, во все время моего монолога смотревший в окно, схватил меня за руку и заставил выглянуть.
Хорошо, что он держал меня довольно крепко, иначе я вряд ли смогла бы усидеть на месте. Из дома вышли два человека, одним из которых, без сомнения, была женщина. А другой, мужчина, держал на руках… Свет из раскрытых дверей падал им в спины, но я видела! Неужели?! Слава Богу, Ника был жив!
– Петр, – зашептала я, – нужно действовать немедленно! У нас два пистолета, мы прекрасно стреляем!
– Вы с ума сошли! – крикнул Петр. – Как вы себе это представляете?
– Просто! – ответила я. – Посмотрите, он уже устроил ребенка в санях?
– Да они там уже все устроились! – воскликнул Петр.
– Опоздали! – простонала я, когда, выглянув, увидела, что возок направляется в сторону Дегтярной площади. – Господи! Что же делать?
– Подождите-ка, – что-то сообразив, сказал Петр, – на углу Дегтярной площади находится участок. Там мы и найдем помощь!
– Хорошо, – согласилась я, так как ничего другого нам просто не оставалось. У Лопатина был малыш и его жизнью мы не имели права рисковать.
Оказавшись у Дегтярной площади, Петр велел остановить около участка, вышел, а я поехала дальше, следом за возком. Возок свернул на Большую Садовую улицу. Мы были уже на самой окраине города – дальше только Солдатская слободка и все. Я изрядно нервничала, не зная, сколько понадобится времени Петру, чтобы убедить своего знакомого поднять на ноги полицейских. Но хуже было то, что я не знала, что предпримет Лопатин, место здесь было уже пустынным, а дальше и вовсе начнутся поля, ехать за ним становилось опасно: он мог меня обнаружить, и как он поступит в таком случае с Никой оставалось совершенно неясно. Я нервничала все больше и больше. Наконец, лопатинский возок выехал к Волге. Антон, смекалистый малый, притормозил у крайнего дома и постучал мне в стеночку.
Я выглянула. Оказывается, Сергей Анатольевич вовсе не собирался убивать своих подопечных. Я вздохнула с облегчением. Его возок приблизился к точно такому же, поджидавшему, видимо, долгонько, поскольку лошади были покрыты попонами. Лопатин вывел из своих саней ребенка и Натали и пересадил их в ожидавший «экипаж». Сам же, видимо, расплатившись с кучером, вернулся в свой возок и отправился в обратном направлении. А Ника и Натали поехали вниз по течению реки. Когда Сергей Александрович проехал мимо меня, я возблагодарила Господа, теперь его можно было арестовывать, ничуть не опасаясь за жизнь Ники.
Я решила еще какое-то время проехать за ним, в надежде, что он окажется в районе Дегтярной площади, где уже вполне могли собраться полицейские, во главе с Петром Анатольевичем. Так, в принципе и оказалось. На углу Дегтярной уже собрался отряд из дюжины полицейских, они оседлали лошадей и двигались нам навстречу. Лопатин, по всей видимости, не желал с ними сталкиваться, и его возок свернул на небольшую Дегтярную улицу, как бы разрезавшую площадь пополам. Я же притормозила, выскочила из саней и, дождавшись жандармов, указала им направление. Жандармы разделились надвое, и первая половина кинулась следом за Лопатиным, а вторая решила поджидать его у Дегтярного переулка, таким образом, надеясь перехватить его, поскольку иначе, как через этот переулок, никак невозможно было выехать на Большую Сергиевскую улицу, по которой затем и оказаться в городе.
Мы же с Петром Анатольевичем, которому я наспех передала увиденное, решили двинуться за Натали и, прежде чем они смогут уехать далеко за пределы города, остановить их и вернуть ребенка. Для меня сейчас ничего не было важнее, нежели увидеть, наконец, Николая Валерьевича живым и невредимым.
* * *Мы догнали их у Солдатской слободки, так как ехали они не спеша, по всей видимости, кучер рассчитывал силы лошадей, а путь предстоял, скорее всего, неблизкий.
Поравнявшись с возком, Петр выглянул из окна и крикнул кучеру, чтобы тот остановился. Из окошка возка выглянула Натали и, ничего не понимая, но, по всей видимости, испугавшись, велела ехать дальше. Петр обратился к ней и сказал, что он по поручению Сергея Александровича. Натали немного помолчала, сомневаясь, а потом все-таки приказала остановиться.
Петр, прежде чем выйти из нашего возка, сказал мне, чтобы я ждала, когда Натали выйдет из своего и только тогда выходила сама. Он не хотел ее пугать, зная из наших с Поздняковым рассказов, что она не совсем владеет своими нервами. Я осталась, находясь в сильном волнении и слыша, как он уговаривает Натали выйти. Та подчинилась далеко не сразу. Она долго спрашивала, кто он такой и что ему надобно, а Петр Анатольевич отвечал, что он старый приятель Лопатина, и тот просил его кое-что сообщить ей. Однако, спустя какое-то время, Натали все же вышла из возка и я, не удержавшись, тут же последовала ее примеру.
Выйдя, я увидела, что Петр отвел ее немного в сторону, в сгустившихся сумерках их силуэты темнели чуть поодаль от возка. Я кинулась к саням, в надежде обнаружить маленького Нику и, замирая от страшных предчувствий, что терзали меня всю дорогу. Метнувшись к возку, я услышала, как Натали вскрикнула и, наверное, кинулась ко мне, но Петр задержал ее и довольно громко проговорил:
– Именем закона вы арестованы!
– Да кто вы такой?! – воскликнула она.
– Я Петр Анатольевич Вольский и я знаю все о вас, госпожа Калинникова!
Я слышала отчаянный крик Натали, но сейчас меня совершенно не интересовала ее судьба, я полностью положилась на Петра, а сама, открыв дверцу возка, крикнула в темноту:
– Ника! – и не услышала никакого ответа.
Тогда я, с холодеющим сердцем, стала шарить руками по сидению, так как в темноте совершенно ничего не могла разглядеть и наткнулась, наконец, на маленькое тельце. Вытащив ребенка, я прижала его к себе и попыталась разбудить его, если он спал. Боже, какие мгновения я пережила!
Николай Валерьевич не приходил в себя! Я прислушалась, сдернула с головы шляпу и придвинулась к нему… Слава Богу, он дышал! Дыхание было слабым, но ровным, скорее всего, его чем-то опоили. Я метнулась к своему возку.
– Ему нужен доктор! – крикнула я Петру, который пытался совладать с борющейся с ним Натали. Она вырывалась из его рук и в тот момент, когда я укладывала ребенка на сидение, ей это удалось.
Она кинулась ко мне с нечеловеческим воплем и схватила меня сзади.
– Нет! – кричала она. – Я его не отдам! Это мой ребенок! Мой!
В ней обнаружилась изрядная физическая сила, и ей удалось оттащить меня от возка, она дернула меня сзади так, что мы обе упали в снег. Натали вцепилась мне в горло, и если бы не подоспевший Петр, я вряд ли писала бы эти строки. Ее хватка была хваткой отчаянного человека, которому уже нечего терять, Петр пытался разжать ее пальцы, но она только сильнее сжимала мое горло. Еще мгновение и я перестала бы дышать, но тут как нельзя кстати оказался Антон, он подскочил с другой стороны и потянул Натали на себя, а Петр, изловчившись, дал ей пощечину, за которую потом очень долго выпрашивал прощения у священника. Ударить женщину для него было ужасным позором. Он даже выпросил себе епитимью, но как бы там ни было, именно эта пощечина спасла мне жизнь. В глазах у меня уже начало темнеть, и тут Натали ослабила свою хватку. Видимо, Петр Анатольевич так был испуган за меня, что не соразмерил свои силы. Натали затихла и меня без труда освободили от ее цепких пальчиков.
Я, кое-как отдышавшись, первым делом снова кинулась к возку.
– Петр, – хриплым голосом говорила я, – Петр, ему нужен доктор! Они его опоили! Петр! Петр! Если он умрет! – и мое отчаяние вылилось наружу вместе со слезами.
Петр, все еще не пришедший в себя после инцидента, все же велел Антону немедленно везти нас с Никой к доктору в город, а сам, взяв на руки Натали, которая, по всей видимости, лишилась чувств, понес ее к другому возку. Его кучер во все время происшествия так и сидел на облучке, по всей видимости, изрядно перепугавшись. Как потом рассказывал мне кузен, он приказал везти их в участок и тот мгновенно повиновался, находясь, как говорят французы, в paralysie e'motionnelle.
Я же от страха за Нику совершенно не чувствовала боли, хотя потом снова слегла на две недели с горячкой кроме всего прочего, не могла говорить из-за синяков и кровоподтеков на шее. Но тогда я не чувствовала ничего, кроме страха за Никину жизнь. Я то и дело выглядывала из окна, крича Антону:
