Наталья Александрова - Тьма над Петроградом
– Через Сундукова? – удивленно переспросил Борис, вспомнив безобидного старичка в пенсне, указавшего ему черный ход. – При чем тут Сундуков?
– Так он у нас энтот… квартирный ополоноченный.
– Уполномоченный?
– Во-во, и говорю – ополоноченный. Это значит – ночей не спит, все думает, как бы на кого донести, как бы соседям гадость какую сделать и соседскую жилплощадь к рукам прибрать…
– А с виду такой безобидный старичок!
Старуха хотела продолжить свой рассказ, но вдруг в дверь ее комнаты постучали, и грудной женский голос проговорил:
– Меланья Захаровна, можно к вам?
– Притащилась, окаянная! – тихонько буркнула Меланья, с неприязнью глянув на дверь, и тут же громким слащавым голосом проговорила: – Заходи, девонька! Заходи, красавица!
Дверь открылась, и в комнату протиснулся внушительный бюст, а вслед за ним и его хозяйка, молодящаяся особа с пышно взбитыми золотисто-рыжими волосами, облаченная в кокетливо запахнутый шелковый китайский халат, расписанный драконами и цветами.
– Ах, Меланья Захаровна, вы не одна! – воскликнула дама в притворном смущении и кокетливым жестом попыталась плотнее запахнуть свой халат. Халат при этом непостижимым образом распахнулся, на короткое время продемонстрировав Борису свое бело-розовое содержимое. – Ах, извините, это ведь ваш племянник! – И бело-розовая особа стрельнула в Бориса глазами. – Извините, това-арищ… а мы с вашей тетушкой большие, большие друзья! – Дама продемонстрировала широким жестом полных округлых рук, какие они большие друзья, и продолжила: – А я ведь, Меланья Захаровна, к вам по делу… сегодня ко мне должен зайти Владимир Орестович, так вы уж, будьте любезны, откройте ему парадное…
– Не волнуйся, красавица! Не впервой! – ответила Меланья, делая глазами какие-то странные движения, словно пытаясь о чем-то предупредить Бориса.
Дама тем временем повернулась к Борису и проворковала:
– А вы, това-арищ, случайно, не разбираетесь в электрических приборах? Что-то у меня люнетка барахлит. Вы бы не взглянули?
– Люнетка? – переспросил Борис.
– Ну, настольная лампа! Точнее, ночник! – пояснила дама томным голосом. – Я вижу, това-арищ, что вы непременно должны разбираться в электрических приборах!
Меланьины глаза буквально вылезали из орбит, настолько она пыталась предупредить Бориса о какой-то опасности. Однако он решил пренебречь этим предупреждением и попытаться что-нибудь выяснить, разговорив кокетливую даму.
– Что ж, – сказал он, – пойдемте взглянем на вашу люнетку!
Дама, чрезвычайно обрадовавшись, выпорхнула из Меланьиной комнатки (если, конечно, слово «выпорхнуть» может быть применено к особе ее комплекции) и подошла к двери, расположенной по другую сторону коридора.
– А вот и мое скромное гнездышко! – проворковала она, открывая дверь и впуская Бориса в свою комнату.
В отличие от Меланьиной эта комната была довольно велика, хотя и казалась тесной от всевозможных вещей и вещиц, заполнявших ее, как лавку старьевщика. Здесь были разнообразные кресла и креслица, шкафы и шкафчики, пуфики и диванчики – все это такое пышное и безвкусное, как будто позаимствованное в третьеразрядном парижском борделе. Все свободные места были заставлены розовыми фарфоровыми купидонами и пастушками, а также вазочками и светильниками, щедро уснащенными бронзовыми украшениями и позолотой. Кроме того, стены комнаты украшали гравюры фривольного содержания и несколько выцветшие дореволюционные театральные афиши.
– Не правда ли, у меня мило? – проговорила дама, с гордостью оглядывая свое жилище. – Здесь бывали очень, очень понимающие люди, и все они отмечали, что мое гнездышко обставлено с большим вкусом!
– Да, вкус здесь чувствуется! – польстил ей Борис. – А вот эти афиши – они ведь здесь не случайно?
– Ах, молодой человек, вы сразу раскусили мою маленькую тайну! – Хозяйка комнаты кокетливо погрозила Борису пальчиком и красиво округлила рот. – Признайтесь, вы ведь знали?
– Знал – что?
Дама опустилась в одно из кресел, откинулась, так что халат эффектно обрисовал ее грудь, и воскликнула с романтическим вздохом:
– Ах, я была актрисой! Очень известной актрисой! Вам знакома такая фамилия – Жасминова? Полина Жасминова?
– Да, разумеется, – подтвердил Борис, хотя ему никогда не приходилось слышать эту фамилию. – Неужели это вы? – И он изобразил на своем лице восторженное изумление.
– Да, это я! – гордо произнесла дама. – Полина Леопольдовна Жасминова, но для друзей, к которым, я надеюсь, вы присоединитесь, – Полли!
Видимо, она ждала, что гость в ответ тоже представится, и Ордынцев, слегка поклонившись, проговорил:
– Борис.
– Я вижу, вы настоящий театрал! – вздохнула Полина. – В наше время так редко встретишь такого человека! Вообще, мне кажется, Борис, мы с вами люди одного круга… как приятно встретить человека, с которым можно поговорить о театре, об искусстве…
Она закинула руки за голову и томно взглянула на гостя.
Борис сделал вид, что не замечает этих маневров. Он окинул взглядом афиши. Все это были афиши незатейливых водевилей с соответствующими названиями – «Веселая куртизанка», «Ревнивый султан», «Сестры-одалиски», «Племянница маркиза»… Как ни странно, только на одной из этих афиш присутствовала фамилия Жасминовой, и то набранная самым мелким шрифтом.
Проследив за взглядом гостя, несколько разочарованная Полина скромно сообщила:
– Я была известна… – при этом она потупилась, – я была очень известна! Провинциальная публика меня просто обожала! Меня встречали овацией! Особенно когда я появлялась на сцене в дезабилье… помню как сейчас, в Саратове в тысяча девятьсот… Впрочем, это было в другой жизни… – Она шумно вздохнула и продолжила: – На этой афише – вы видите – моя фамилия даже напечатана. На остальных же – обратите внимание, внизу – «и другие». Так вот это про меня…
Бориса не очень интересовали ее театральные воспоминания, он хотел выудить из Полины какую-нибудь ценную информацию и для начала спросил:
– Вы хотели, чтобы я попробовал починить какую-то лампу. Которую из этих?
– Ах, как вы милы… – вздохнула бывшая артистка. – Ну, мне даже как-то неудобно… право, это совсем не обязательно… впрочем, если вы настаиваете, кажется, вот эта… или та…
Борис взял указанную ему лампу и принялся ее изучать. В то же время он спросил Полину:
– А кто этот Владимир Орестович, которого вы сегодня ожидаете?
– Ах, Борис, а вы ревнивы! – Дама погрозила ему пальчиком. – Вольдемар, конечно, человек не нашего круга… я вам больше скажу, – она сделала страшные глаза и перешла на шепот, – он служит в гепеу! Впрочем, что я шепчу – об этом и так все знают. Но что делать, дорогой Борис, у слабой женщины должен кто-то быть, должно быть плечо, на которое можно опереться… так вот, Вольдемар – это именно такой человек. Он навещает меня… иногда, по вечерам. Так вот ваша тетушка, – Полина выразительно взглянула на Бориса, – ваша тетушка так любезна, что открывает ему парадную дверь квартиры. Дело в том, что стена ее комнаты находится возле входной двери. Вольдемар приходит после работы и стучит в стенку. Меланья Захаровна открывает ему дверь…
– Я не совсем понял, – прервал ее Борис. – Во-первых, я видел, что входная дверь с улицы заколочена. И вообще, почему все жильцы ходят через черный ход, если существует парадный?
– Ах, Борис, это такие вульгарные люди! – вздохнула Полина. – Они устроили общее собрание жильцов и на нем постановили не пользоваться парадным входом…
– Но почему?
– Во-первых, чтобы не мыть лестницу.
– Но разве у вас нет дворника?
– Дворник-то есть, но он теперь не моет лестницы.
– А что же он делает?
– Ну, Борис! – Полина томно потянулась. – Вы как с луны свалились! Дворники сейчас посещают собрания, изучают марксизм-ленинизм и подают в гепеу сведения о жильцах. Это раньше, во времена нещадной капиталистической эксплуатации, они мыли лестницы, сейчас, слава Богу, этого больше нет.
– А кто же моет лестницы?
– Жильцы, конечно! Но им этого делать не хочется, поэтому они и постановили не пользоваться парадным. Кроме того, комиссии по уплотнению… не всякая комиссия сможет подняться по черной лестнице, а которые и смогут – подумают, что мы и так живем в ужасных условиях и уплотнять нас ни к чему… а Вольдемар – приличный человек, партиец, не будет же он пользоваться черным ходом! Это даже как-то неприлично в его положении! В общем, он потребовал у квартирного уполномоченного товарища Сундукова ключ от парадной двери в квартиру, Сундуков не посмел ему отказать, ведь все знают, где служит Вольдемар… короче, этот ключ передали вашей тетушке… Звонок давно сломан, а если бы и работал, все равно им нельзя пользоваться – тогда жильцы узнают, что мой гость пользуется парадным подъездом, и меня будут обсуждать на общем собрании и заставят мыть лестницу!
