Катерина Врублевская - Первое дело Аполлинарии Авиловой
В 1887 году Ефиманов выходит в отставку, в чине статского советника, и вместе с супругой переезжает в ее поместье под N-ском. У них также имеется роскошный особняк в городе, в котором он живет один (жена предпочитает оставаться в поместье). Он вовсю занимается благотворительной деятельностью, становится попечителем института благородных девиц, жертвует на N-ский дом призрения и женский монастырь Успения Богородицы. Дружит с губернатором и предводителем дворянства. В 1889 году становится вдовцом, а недавно до меня дошли слухи, что его убили и убийца не найден. Верно ли это, Лазарь?
О том, знакомы ли Ефиманов и Кобринский, мне доподлинно ничего неизвестно, хотя то, что граф и г-жа Ефиманова родом из N-ска, наводит на мысль, что они могут быть знакомы. Документально же это нигде не отмечено.
Вот это все, что мне удалось найти.
Надеюсь, что хоть чем—то тебе смог помочь.
Твой друг Илья Окулов.
* * *Аполлинария Авилова, N-ск — Юлие Мироновой, Ливадия, Крым.
Юля, доброго тебе дня.
Продолжу скорбную летопись. Каждый раз новое событие, и чаще всего, ужасное, заставляет меня браться за перо и писать тебе. Вот и на этот раз…
Но обо все по порядку.
На званом обеде у тетушки Марии Игнатьевны в честь графа Кобринского, приехавшего из Санкт-Петербурга навестить старую приятельницу, произошла досадная неприятность: под крышкой сырницы, которую нам подали на десерт, оказалась записка угрожающего содержания. В ней было следующее: «Убирайся прочь, а то подохнешь!» В записке не было указано, к кому обращалось сие послание, но так как сырницу подали на стол, за которым сидел гость, то понятно было, что послание предназначалось ему.
Кобринский попросил Николая выяснить, кто автор сей записки, и оказалось, что пропал один из лакеев, нанятых на вечер. Никто не смог сказать, кто он и откуда, так как все происходило в спешке и хозяин ресторана просто нанял людей на стороне, так как у него не хватало своих работников, говорящих по-французски. Этот пропавший лакей и был из тех, кого наняли на поденную работу и не спросили имени.
Граф Кобринский приехал не за тем, чтобы навестить тетушку или полюбоваться красотами нашего N-ска, а для того, чтобы получить от меня дневник моего мужа, написанный им во время путешествия по Африке. Он обманывал и меня, и Марию Игнатьевну, говоря, что готовит к изданию книгу моего покойного мужа, а на самом деле он хотел получить все его документы. Мне пока еще не известно, для какой цели, но я обязательно узнаю.
Тогда я решила его перехитрить. Взяла старую тетрадь из архива отца, и переписала дневник, изменив многие детали. Потом я сбрызнула его водой, немного пожгла переплет, подержала на солнце, чтобы бумага выгорела и стала ломкой, и запаковала в оберточную бумагу. Я обещала графу отдать его в собственные руки.
В полдень я отвезла дневник графу, раскланялась с ним, почаевничала с тетушкой и вернулась домой. Весь день лежала, читала новый французский роман, а поздно вечером, около десяти, прибежал, Прошка, кухонный слуга Марии Игнатьевны, и сообщил, что барин помер. Не поверив своим ушам, я кинулась собираться, и, когда вбежала в дом, там был полный переполох.
Тетушка лежала у себя в комнате с сердечным приступом, у нее был доктор. В зале уже сидел Кроликов и опрашивал слуг. Увидев меня, он повернулся и сказал:
— Ну, вот и вы, мадам. Рад, очень рад. Без вас ни одно преступление не обходится. Знаете ли вы, что были последней, кто видел графа в добром здравии?
— Как так? — удивилась я. — Я видела его только утром, а потом вернулась к себе!
— Получив от вас некий сверток, Викентий Григорьевич поднялся к себе в комнату, заперся, и даже отказался спуститься к обеду. Когда же к нему в дверь постучали, он не ответил и слуги выломали дверь. Граф Кобринский был мертв.
Мне стало нехорошо. Если я видела графа последним, это сразу же означает, что его убила я. Но как? Я только отдала ему дневник и вскоре ушла. Но кто в это поверит? Никто даже не видел, что граф Кобринский поднялся к себе. Я схватилась за голову, так как почувствовала головокружение.
Очнулась на козетке в той же зале. Надо мной склонился испуганный следователь — он обмахивал меня своим планшетом, куда записывал показания. Тетушкин доктор щупал мне пульс и считал секунды.
— Слава Богу, — выдохнул Кроликов, прекращая махать, — вы пришли в себя. Как вы могли подумать, что я обвиняю вас в убийстве? Я же русским языком сказал — граф отказался от обеда. Слуги слышали его голос из-за двери. Обед подают в семь, а вы ушли в час пополудни. Полицейский доктор уверяет, что с момента смерти прошло не более двух часов. Так что успокойтесь и расскажите все по порядку.
— Мне особенно нечего рассказывать. Викентий Григорьевич вчера спросил меня, если уж он тут, навещает тетушку, то не смогу ли я заодно передать ему дневник моего покойного мужа, дабы привосокупить его к книге, издаваемой на средства географического общества? Я ответила согласием: на следующий день, то есть сегодня, принесла ему дневник и поблагодарила за теплое отношение ко мне и моему бедному мужу.
— Как выглядел дневник?
— Такой помятый, потрепанный, в коричневой коленкоровой обложке, немного прожженой с одной стороны.
Кроликов удивленно взглянул на меня:
— Весьма любопытно. При обыске комнаты дневника не нашли, хотя все носильные вещи, деньги и ценности графа на месте.
— Скажите, а как он убит? — с опаской спросила я.
— Задушен тонким шнуром.
Мне стало страшно. Вдруг отчетливо и ясно я поняла, что следующей жертвой буду я. Как избежать этой участи? Нужно понять связь между убийством попечителя, мадам со шрамом, Любой и графом. Все — разные люди, и непонятно, что может быть общего у секретаря географического общества и проститутки, которую он никогда не знал. Очень странный «Джек-потрошитель» — убивает либо бывших институток, либо их попечителей. Впрочем, нет, Кобринский не имел отношения к институту! Тогда в чем дело? Может, это разные преступления? Но в нашем патриархальном N-ске вот уже более двадцати лет, с тех пор, как я родилась, а позже проявила интерес к отцовским бумагам, убивали все больше по пьяному делу, либо из ревности, и убийцу находили в течение суток, а чаще он сам приходил в участок с повинной. А тут столько времени прошло, а преступник до сих пор не найден. Нет, надо попытаться раскрутить этот узелок и понять, чего же он хочет? Начнем с последнего убийства. Если граф убит, а из комнаты ничего не пропало, остановимся на предположении, что убийца не маньяк — он ищет то, что спрятано в дневнике моего мужа, а я не знаю, что именно.
Мои мысленные рассуждения прервал помощник Кроликова, который, топоча, сбежал вниз по лестнице.
— Что разузнали? — спросил следователь.
— Преступник сбежал через окно! — отрапортовал полицейский.
— Как через окно? Там же второй этаж ампирного особняка, высокие потолки и темнота, хоть глаз выколи. Он что, по воздуху полетел?
— На подоконнике следы ботинок, внизу примятая клумба. Больше ничего пока не удалось узнать. Темно.
— Понятно, завтра обследуем скрупулезнее. Можете идти.
Полицейский развернулся и бегом поднялся на второй этаж, а Кроликов обратился ко мне:
— Вот такие дела, Аполлинария Лазаревна. Преступник, аки мартышка из ботанического сада, по стенам прыгает, а мы его поймать не можем. Чем не «Убийство на улице Морг» мистера По? — я удивилась, узнав, что простоватый на вид следователь в курсе детективной беллетристики. А может, он книжки читает по служебной надобности? — Как, на ваш взгляд, продолжит ли сей деятель начатые зверства?
— Продолжит, — мрачно кивнула я, — и следующей буду я. У меня предчувствие.
— Интересное предчувствие. И на чем оно основано?
— Преступник взял только дневник моего мужа. Следовательно, его интересует нечто, записанное в той тетради.
— А вам известно, что именно интересует преступника?
— Не имею ни малейшего понятия, — ответила я искренне. — Это личный дневник моего мужа, в котором он описывал свои странствия, рассказывал о том, как скучает по мне, и не более того. Нет в нем никаких тайн и загадок.
— Если преступник найдет то, что он искал, то заляжет на дно, смерти прекратятся, и тогда уже поймать его будет еще сложнее, — Кроликов испытующе посмотрел на меня. — Вы хотите, чтобы смерти прекратились?
— Конечно, хочу! — воскликнула я. — Кто же этого не хочет в нашем городе?
Кроликов встал с места и начал прохаживаться по гостиной. На его лице отразилось мучительное сомнение: он дергал себя за висячий ус и молчал. Наконец, приняв некое решение, он снова уселся и вперил в меня взгляд:
— Я прошу вас помочь следствию, дорогая Аполлинария Лазаревна. Вы многое пытались сделать по своей воле, часто мешали, но теперь я прошу вас пойти нам навстречу.
