Дональд Томас - Шерлок Холмс и крест короля
— Боюсь, что нет.
— Тогда поспешим в контору господ Куков. Чем быстрее мы там окажемся, тем скорее получим ответ.
5
Телеграмма из Сент-Панкраса пришла в тот же вечер. Фабрика, изготовлявшая вакуумные очистители для ковров, открылась всего годом или двумя ранее, хотя само устройство было не ново. Холмс, в очередной раз обратившись к неисчерпаемому источнику фактов, хранящихся в его памяти, сообщил мне, что автор изобретения получил патент в Америке еще в 1869 году. Первоначально пользоваться машинкой должны были два человека: один раздувает мехи для создания вакуума, а другой держит длинный шланг, всасывающий пыль. Мой друг, всегда интересовавшийся подобными новомодными приспособлениями, даже процитировал мне статью из журнала «Хардвермен» [30]за прошлый май. В ней говорилось, что благодаря замене мехов на мотор агрегат станет работать чище. Я же только слышал об этих вакуумных диковинах, но ни разу не видел ни одной из них.
Когда мы уселись за столик в кафе «Флориан» на площади Святого Марка, Холмс наконец-то приоткрыл завесу тайны:
— Легкие отпечатки, которые вы увидели на бумаге, Ватсон, оставлены проволочной сеткой.
— Вполне возможно. Но при чем здесь вакуумный очиститель ковров?
— Чтобы рисунок получился настолько четким, лист должны были закрепить на сетке при помощи скрепок и гвоздиков и удерживать так достаточно длительное время. К тому же включенный вакуумный очиститель сам по себе притягивал листок к решетчатой поверхности. Металл легко отпечатывается на мягкой и рыхлой тряпичной бумаге.
— Разве подобные манипуляции могут ее состарить?
— После такой процедуры как будто выцветают чернила.
— Неужели вакуум их видоизменяет?
— Вспомните рецептуру, записанную на обратной стороне квитанции от скобаря, — терпеливо подсказал Холмс. — Это рецепт для приготовления небольшого количества железо-галловых чернил, которыми в двадцатые годы пользовались Джеффри Асперн, лорд Байрон и их современники. Теперь такими давно не пишут. Посудите сами, кому и зачем могли понадобиться железо-галловые чернила в ноябре тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года?
— Но для того чтобы узнать, как они приготовляются, вам не нужно было отправлять телеграмму на фабрику вакуумных очистителей!
— Разумеется, нет, мой дорогой друг, — удивленно ответил Холмс. — Вооружившись мехами, можно создать вакуум и без помощи очистительного устройства, однако с большим трудом. Телеграмму я послал для того, чтобы узнать у этих благодетелей рода человеческого (преимущественно женской его половины), не было ли одно из чудодейственных изделий продано мистеру Хауэллу, проживающему в западной части центрального Лондона, на Саутгемптон-роу, девяносто четыре.
— И какой ответ вы получили?
— Отрицательный.
— Выходит, вы ошибались!
— Не совсем. Они доставили устройство по такому адресу. Только покупатель назвался мистером Асперном. — Щелкнув пальцами, Холмс подозвал официанта и заказал еще кофе. — Тряпичная бумага, на какой писал Байрон, плохо впитывает чернила. А затем они начинают медленно «ржаветь» от окисления. Если же буквы остались черными и яркими, рукопись не выглядит старой.
— Это ясно любому школьнику.
— Секунду терпения! Мягкая бумага с еще не просохшими строчками осторожно и терпеливо обрабатывалась с обратной стороны вакуумным очистителем: это ускоряло впитывание чернил, а значит, и их старение. Таким образом, можно, я полагаю, заключить, что Байрон не имел намерения отправлять Дон Жуана «по стопам Томаса Джефферсона». Зато мы с вами проделали небезуспешный путь по следам сестер Бордеро и их мошенника-поверенного.
6
Следующим утром мы получили от Лестрейда письмо, а точнее, газетную вырезку. Инспектор без пояснений вложил в конверт объявление из спортивного еженедельника «Виннинг пост», выпускаемого издательской конторой Роберта Стэндиша Сивера, что на Пэлл-Мэлл:
С прискорбием сообщаем читателям о кончине известного ловкача и обманщика Огастеса (или Гасси, как многие его именовали) Хауэлла, чьи бренные останки были погребены третьего дня на Бромптонском кладбище. На похоронах присутствовали кредиторы покойного, а также красавицы с улицы Пикадилли, надевшие по такому случаю траурные чулки из черного шелка. Поэт А. К. С. написал на смерть Хауэлла элегию, быстро распространившуюся в светских кругах:
Грязнейшая из душ
Уж не смердит средь нас.
Но ад во веки не был
Зловонней, чем сейчас.
В пятницу после скачек, в шесть часов пополудни, первейшие лондонские мошенники и шулеры соберутся в баре «Сент-Лежер», чтобы почтить намять усопшего.
— На сей раз он и вправду мертв, — сказал я.
— Жаль, — холодно произнес Холмс. — Он мог бы сперва оказать нам услугу, а уж затем умирать столько раз, сколько ему вздумается.
Примерно час спустя мы приступили к изучению последней связки документов, датированных 1845–1855 годами. Нам попалось несколько стихотворений, написанных от руки на осьмушках бумаги. Взяв один из листков, я пригляделся к аккуратному почерку, лишенному байроновских петель и завитков, и понял, что передо мной драматический монолог. Это была речь фанатика-реформатора Савонаролы, обращенная к городскому совету, который приговорил его к смерти.
ВОЗЗВАНИЕ САВОНАРОЛЫ К СИНЬОРИИ 24 мая 1598 годаПриму я чашу благодарно,
И прежде чем в мученьях страшных
Навеки голос мой затихнет,
Пусть прогремит он на прощанье
Для флорентийцев, что так жаждут
Отпраздновать мою кончину…
— Роберт Браунинг! — восторженно воскликнул я. — Это может быть только он. Я не знаток поэзии, но готов поручиться, что монолог написан им. Нам посчастливилось найти одно из тех стихотворений, которые не вошли в сборник «Мужчины и женщины» редакции тысяча восемьсот пятьдесят пятого года.
— Вы, как всегда, правы, дорогой Ватсон, — вяло ответил Холмс.
— В том, что это творение Роберта Браунинга?
— Нет! В том, что вы не знаток поэзии.
Уязвленный колким замечанием своего друга, я все же продолжил чтение, и с каждой новой строкой моя надежда крепла.
Синьоры! Если б человекам
Был свыше знак, уверивший бы всех
В блаженстве праведных по смерти,
Любой из вас и за любую цену
Мое бы занял место на костре.
Но эта боль дарована лишь мне.
Пусть плоть моя сгорит во славу Божью!
— Тон и стиль…
— К черту тон и стиль! Их может подделать любой шарлатан, — проворчал Холмс, рассматривая ровные аккуратные строчки через лупу.
— Допустим, — упорствовал я. — А каково письмо?
— Неплохо, — нехотя признал он. — Это работа мастера, который изучал и копировал рукописи автора до тех пор, пока не научился воспроизводить его почерк быстро и свободно, добиваясь немалой убедительности. Посмотрите на эти хвостики, соединяющие конец одного слова с началом другого: легкие штрихи протянулись от «был» к «свыше» и от «любой» к «из», словно перо скользило, почти не отрываясь от бумаги. Подобные мелочи встречаются в хорошо подделанных документах.
— Равно как и в подлинных.
— Поверьте, это фальшивка.
— А что вы скажете о чернилах?
— Они, разумеется, уже не железо-галловые, а обыкновенные сине-черные с примесью индиго. Такие гораздо менее подвержены выцветанию.
— То есть и почерк, и чернила выглядят вполне правдоподобно?
— Одну минуту.
Перебрав стопку осьмушек, Холмс отложил в сторону несколько писем, причем гораздо менее пожелтевших, чем байроновские. Написаны они были, очевидно, той же рукой, что и монолог Савонаролы. Первый из этих документов оказался посланием Роберта Браунинга к Элизабет Барретт, вернее, если судить по зачеркиваниям и вставке, его черновиком. Оно относилось к 1846 году, когда поэт тайно ухаживал за своей возлюбленной, которая была тяжело больна и жила в заточении в доме отца. Будущие супруги каждый день писали друг другу. Не стану раскрывать секреты их корреспонденции. Скажу лишь, что письма Браунинга были пронизаны глубочайшим почтением к «дорогой Ба», в свою очередь призывавшей на него благословение Небес. Мне показалась чудовищной самая мысль о том, что свидетельства столь глубоких и сокровенных чувств можно распродать с молотка, дабы утолить жадность торговцев и потешить любопытную толпу. Кто знает, сколько реликвий выставлено с подобной целью на всеобщее обозрение в аукционных залах всего мира?
Холмс обернулся ко мне.
