Валентин Лавров - Кровавая плаха
Однажды у Полуляхова заболели зубы. На Верхне-Красносельской улице, что за Николаевским вокзалом в Москве, видит вывеску: «Зубоврачебный кабинет Беккера. Удаление, пломбирование, протезирование».
Вошел Полуляхов в приемную. Кругом картины, зеркала, вазы с цветами — красота и изящество. Во всем чувствуется довольство и солидность.
Заметим, что сам Полуляхов одевался с большим шиком, носил модные костюмы, узконосые лакированные штиблеты, массивный золотой перстень с крупным бриллиантом.
В приемной встретил его лакей, с поклоном принял канотье и трость. Пока доктор делал Полуляхову пломбу, тот задумался: «Место тут глухое, дом одноэтажный и есть что „слимонить“».
Спустился с крыльца Полуляхов, а там дворник метлой чистоту наводит. Высокий такой парень, сытый, гладкий — под стать всей обстановке. Обратился к Полуляхову:
— Простите, сударь, у вас спички не найдется?
— Нет, братец, не курю и тебе не рекомендую.
— Это верно, одно баловство.
— А что, хозяин твой богатый?
— Есть чем жить, ему нечего тужить!
— Капитал, поди в банке держит?
Дворник подозрительно прищурился:
— Это мы знать не могим. А вам, сударь, для чего это?
— Это я так, для разговору. На, возьми полтинник — на табак.
Крикнул лихача:
— Гони к «Мадриду!»
В ресторане уже сидел Казеев. Полуляхов сказал ему:
— Надо «брать» хату врача! Завтра сходишь, как бы с зубом пришел, оглядишься…
— Да у меня зубы — во! Как один! Я ими пивные бутылки раскупориваю.
— А мы тебе гвоздем расковыряем, — расхохотался Полуляхов, довольный своей сообразительностью.
Сказано — сделано. Отправился Иван на Верхне-Красносельскую. Зашел по соседству — в церковь Алексеевского монастыря, помолился Николаю Угоднику, попросил удачи. Да, видать, не внял Угодник сей просьбе…
Едва лакей пошел докладывать о пациенте, как Иван бросился к дверям угловой комнаты. Приоткрыв дверь, увидал два небольших диванчика. Решил: «Тут спальня!» И задал деру — стоматолога он боялся сильнее прокурора.
…Вечером два друга вырабатывали план действий. О своем позорном побеге Иван не обмолвился ни словом!
Убийство на кладбищеВ половине третьего ночи приятели тихо подходили в дому Беккера.
— Тута, в угловой, — спальня! — объяснил Иван.
— Ясно, полезем с другой стороны! — И тут же Полуляхов пошутил: — Ночь-матка — все кроет гладко. Люди горох молотить — воры замки колотить!
Иван держал Полуляхова на своих богатырских плечах, а тот обмазал медом стекло, приклеил газету и по периметру обвел алмазом. Затем мягко надавил — стекло беззвучно высадилось. Высокий класс воровской работы!
Едва Полуляхов забрался в помещение, как раздался истошный женский крик:
— Караул! Во-оры!
Оказалось, что простодушный Иван гостиную за спальню принял!
Что тут началось! Дом взорвался криками, зажгли повсюду свет, залаяли псы, раздались трели полицейских свистков. Иван дал деру в сторону железнодорожных путей — до них два шага. Полуляхов сиганул из окна — и полетел в противоположном направлении. Такова договоренность — на случай «шухера».
Бог весть откуда взявшаяся среди ночи толпа обывателей, полицейские, дворники гурьбой неслись за Полуляховым. Тот напряг всю прыть молодых ног, оторвался от погони. И лишь один мужик, тяжело пыхтя, не желал отставать.
Полуляхов перебежал дорогу, нырнул за ограду Алексеевского кладбища. Он запетлял среди могил. Больно расшиб ногу, грохнулся через гранитное надгробие.
На него в ярком мертвенном свете полной луны шел… тот самый дворник, которому он прошлый раз дал монетку.
— Попался! — со злобой проговорил дворник. — Вот я тебе… — Он вынул из кармана свисток и начал дуть в него.
Полуляхов поднялся с земли, сквозь зубы проговорил:
— Зачем свистишь? Ведь не украл я, почему хочешь засадить меня? Этакая ты сволочь! — Он достал из бокового кармана револьвер и три раза выстрелил дворнику в живот. Тот, задыхаясь и хрипя, повалился на могильный холм.
Полуляхов ушел в сторону Сокольников. На другой день в вечерней газете прочитал: «Неизвестным злоумышленником застрелен тремя выстрелами 23-летний дворник зубного врача Беккера»…
— Хорошо, что «пушка» выручила, — говорил Полуляхов Ивану, засовывая в карман газету — «на память», — а то хана, опять пришлось бы канать на кичу. Пора идти на крупное дело. Хочу взять 25 тысяч и открыть торговое дело. Соскучился я по торговле. И надо Машке брошь с бриллиантами подарить.
«Машка» — это 18-летняя Мария Пирожкова, очередная любовь Полуляхова, которую он сманил из хорошего дома, где она служила горничной, обещанием жениться.
Сейф с сокровищамиДрузья на время разъехались в разные стороны. Полуляхов с Пирожковой отправился в Ялту — поправлять нервную систему, расшатанную вредной работой. Казеев был командирован по городам — искать «фартовую хату», которую был смысл обворовать.
Однажды портье гостиницы, где поселился Полуляхов, принес ему телеграмму-молнию: «Приезжай Луганск вместе. Есть купец. Можно открыть торговлю. Иван».
Смысл послания был ясен. Прихватив из соседнего номера чужой чемодан, Полуляхов с подругой двинулся в Луганск.
…В этом городе действительно произошло событие, наделавшее много переполоха. Член судебной палаты Арцимович, живший всегда скромно, вдруг приобрел большой несгораемый шкаф. Обыватели шушукались:
— Наследство получил! Гро-омадное, целых семьдесят пять тысяч ему привалило. По наследству от брата-сенатора из Петербурга. Вот и понадобился сейф!
Уже на третий день приятели сидели вместе в трактире и составляли план действий. На другое утро Пирожкова прибыла к госпоже Арцимович.
— Не нужна ли горничная? Имею хорошие рекомендации. Служила в лучших домах Москвы и Петербурга.
Хотя рекомендации (их сочинил Полуляхов) были написаны одной рукой и почти в одинаковых выражениях, добрая мадам Арцимович сердечно улыбнулась:
— Очень кстати! Мне как раз нужна такая помощница.
…Ах, какую ошибку вы совершили, мадам!
Труп под кроватьюПирожкова поселилась у Арцимовичей, а друзья — в гостинице под видом купцов. Под любым предлогом Пирожкова норовила прибежать к Полуляхову. Угощая его конфетами, щебетала:
— Это меня барыня балует! Такая добрая. И ейный сынок, восемь лет ему, такая милая крошка! Все рисует картинки и мне дарит. А вот барин злой. За каждую мелочь ругается, плохие слова употребляет…
— Ну, паразит, кровосос! — распалял себя Полуляхов. — Измывается. Я ему припомню! — Он уже решил, что без «мокрухи» здесь не обойтись. Но сообщникам до последнего мгновения ничего не говорил.
Казеев сумел познакомиться с дворником Арцимовичей: привлек к «делу».
— Пусть помогает! Хоть сам не зашумит, сделает вид, что спит.
И вот назначили день. Дворника пригласили в гостиницу — погулять с проезжими «купцами». Гость торопливо глотал большими стаканами дармовую водку, грязными руками рвал колбасу. Полуляхов с нескрываемым презрением следил за ним.
И вот когда дворник в очередной раз запрокинул голову, Полуляхов вдруг вцепился ему в глотку. Тот лишь пару раз трепыхнулся и навсегда затих. Позже убийца свой внезапный поступок объяснил так:
— Уж очень он мне омерзителен стал! Его в хороший дом впустили, а он на любую мерзость готов. Народец! Если тебе доверяют, а ты обманываешь — значит, ты законченный подлец. Такому лучше не родиться. Меня прямо тошнит, когда вспоминаю, что в детстве у дяди воровал. Тьфу! Меня Бог за это и наказал. Вот горе мыкаю…
В тот вечер труп дворника закатили под кровать, даже одеялом не стали накрывать. Знали: через несколько часов их не будет в городе. В кармане лежали билеты на ночной скорый поезд.
Пусть ищут ветра в поле!
Мимо денег…За полночь подошли к дому Арцимовичей. У калитки уже ждет Пирожкова, вся дрожит, и страшно ей, и стыдно. Обнял ее Полуляхов:
— Не пугайся, дурочка! Через десять минут станем богачами.
Полуляхов двинулся вперед. За ним — Иван. Преодолели коридор. Полуляхов свернул направо — тут комната, в которой спит хозяин. Ногой в кромешной темноте нащупал кровать. От Пирожковой знал, что Арцимович спит головой к окнам. Прикинул — махнул топором, промахнулся, попал в подушку. Судья проснулся, испуганно спросил:
— Кто тут?
Полуляхов ударил «на голос». Что-то хрястнуло, словно полено разрубил. Затем отправился на кухню. В не-. зашторенное окно ярко светила луна. На кровати темнела голова Анюты — 30-летней кухарки, кормившей своим заработком стариков родителей. Анюта тихо похрапывала. Что снилось ей в последние мгновения жизни? Полуляхова обуяла жалость: «Её-то за что?» Но стукнул топором — по подушке расползлось большое черное пятно, липким брызнуло на руки Полуляхова.
