Валентин Лавров - Триумф графа Соколова
Процентщица упала навзничь и с топором в голове.
Кровь хлещет фонтаном — жуть! А убийцу хоть и трясет всего, а все ж собирает что поценнее. Две тысячи ассигнациями нашел, которые старуха в старом чулке среди грязного белья прятала. Тетрадку с фамилиями закладчиков мелко порвал и в печку швырнул. (Скажу, что полиция не догадалась в печь заглянуть, позже сам убийца указал на бумажные обрывки, лежавшие среди золы.)
Без шума и хлопот покинул место преступления, а чтоб никто в дом не зашел, отыскал в сенях старинный винтовой замок времен Иоанна Васильевича и замкнул снаружи. Ключ положил в карман, хотел позже выбросить, да в суматохе запамятовал о том…
Мартынов, с неподдельным интересом слушавший товарища министра Сахарова, воскликнул:
— Ну подлец, ну ловкач! Пора, коллеги, выпить! А то горячая закуска стынет.
Лакеи сделали перемену блюд.
Соколову не терпелось отправиться на допрос Тюкеля. Он малость поторопил приятеля:
— Что дальше было, Евгений Вячеславович?
Сахаров продолжил:
— Дальше случилось то, что с неотвратимостью рока преследует преступников — несчастный случай. Тем вечером, когда Тюкель заливал душу в простонародном трактире Шустова, что на углу Остоженки и 1-го Зачатьевского переулка, где в громадном зале на сотню столов под гармонь плясало человек сорок, вот как раз во время пляски убийца с ужасом спохватился: «Ах, где вид на жительство?» Стал у себя по карманам шарить — тщетно! И вдруг его словно жаром обдало: «Черт дери! У старой ведьмы-ростовщицы на столе забыл!» Что делать? Кумекает убийца: «Старуха одиноко жила, место там глухое. Кто и придет, увидит замок и подумает: дескать, старуха в отлучке. А я ключ не выбросил, вот он, тихо в дом войду и вид на жительство заберу. А может, еще чего ценное обнаружу. Старуха, поди, во все щели золота натолкала. Потом задами-огородами выйду на платформу Виндавского вокзала. И будто пассажир с прочими приехавшими смешаюсь, выйду на площадь Крестовской заставы, сяду на извозчика — и след мой простыл!»
Злодей весьма остался доволен своим планом, решил рискнуть.
Сахаров прервался, чтобы махнуть в рот водки. Пока он хрустел маринованным огурчиком, Соколов сказал:
— Преступники, словно женщины, в своих рассуждениях и планах в расчет берут только выгодные стороны предприятия. Они, как правило, не умеют и не любят взглянуть на предмет со всех сторон. Отсюда их неизбежные провалы, если, конечно, сыщик хорошо ищет. — Подбодрил Сахарова: — Ну, ваше превосходительство, что дальше было? Поперся он на место преступления?
— Да! Но убийца человек хитрый. Он решил все надежно обставить, без сучка-задоринки. Тюкель по летнему Указателю железнодорожных сообщений выяснил: варшавский поезд номер восемьдесят прибывает в половине одиннадцатого. Любезное дело! Загодя пришел задами к дому, вокруг тишина. В окнах старухи, понятно, темно. Поднялся на крыльцо, дверь своим ключом отомкнул. Зажег карманный фонарик, спокойно проник в дом. В горнице старуха на полу мертвая, лужа черной крови засохшей вокруг. Даже удивился Тюкель: откуда, мол, в столь тщедушном теле столько «кваса». Это «мясники» и прочие преступники на воровском жаргоне так кровь называют. Луч на стол направил, а там и впрямь — вид на жительство. Сунул убийца его в карман, стал повсюду лазить, золото искать — ничего нигде нет! Спешить прочь надо бы, скоро варшавский к перрону подойдет, но натура алчная свое взяла. Думает убийца: «Столько добра напрасно пропадет! Что я, зря рисковал?»
Собрал узел разных вещей, забрал даже ношеный старухин салоп — в потемках ничего толком не разобрать. Вышел осторожненько на воздух — тишина, народ в округе рано спать ложится, редко в каком окошке огонек светится. Только собаки где-то вдали гавкают да маневровые паровозы короткие сигналы подают — прекрасно! Взвалил Тюкель узел на плечи и задами вдоль путей пробирается к вокзалу — рукой до него подать. Все по плану удалось: забрался со стороны путей на дальний конец перрона. Варшавский литерный только-только подошел. Смешался Тюкель с пассажирами, вышел на площадь. Извозчики услуги предлагают. Уже взобрался на сиденье, как его по спине городовой похлопал, видать, что-то заподозрил: «Ваше благородие, извиняйте, нынче проверка — паспорт предъявите».
Соколов, с интересом слушавший историю, произнес:
— Так у него вид на жительство вроде самый натуральный?
— Это точно, Аполлинарий Николаевич! Он спокойно протягивает городовому, знает, что все приметы совпадают: возраст, рост, цвет волос и глаз. Городовой уже хотел отпустить пассажира, вдруг кровавое пятнышко свежее разглядел на паспорте. Думает: «Проверить тщательней никогда не вредит!» С хитростью говорит:
— Все правильно, только, сударь, полиции вы содействовать должны. Нам понятой нужен, задержали одного железнодорожного вора.
Стал отговариваться Тюкель. Дескать, домой срочно надо, то да се. Только эти отговорки еще сильнее городового насторожили. Он дал знать своему знакомому агенту, тот подскочил, и вдвоем они убийцу в участок доставили. Дежурный офицер взглянул на паспорт, спрашивает:
— Почему тут кровь?
Убийца не растерялся, врет напропалую:
— Палец когда-то был обрезан!
— Откуда прибыл?
— Знамо дело, из Варшавы!
— Что в узле?
— На толкучке тамошней всякое за гроши купил.
Стали смотреть, а в узле и впрямь всякая ерунда — старая юбка, ношеные туфли, шаль, молью побитая, вытертый салоп.
— Зачем такую ветошь из Варшавы везти? — Дежурный поморщился. — Ну, господин хороший, можете забирать это, — брезгливо ткнул пальцем, — и идите восвояси!
Обрадовался убийца, начал торопливо запихивать вещи, да из салопа вдруг на пол конверт выпал. Поднял его городовой, дежурному протянул. Тот смотрит, глазам не верит. На конверте адрес: «Ее благородию госпоже Т. А. Милютиной, Москва, Крестовская застава в собственном доме».
— Говоришь, в Варшаве купил? А это откуда — тут штемпель вчерашнего числа? — Дежурный офицер нарочно так спрашивает. Письмо на самом деле полугодовой давности.
Тюкель ничего ответить не умеет, мычит что-то.
Решили свериться. Дежурный командует городовому:
— Беги, братец, по адресу, что на конверте означен. Спроси хозяйку, ничего у нее не пропадало?
Тот через десять минут вернулся, весь бледный. Задыхаясь, говорит:
— Ой, там такое… Дверь закрыта, я толкнул окно, оно открылось. Месяц полный, светит ярко. Вижу, на полу — мертвый труп!
Тюкеля отправили в тюрьму. Долго он упирался, никакие доводы на него не действовали, ни в чем не признавался, но, в конце концов, вывели его на чистую воду. Сделали обыск в «Ницце», все уворованное обнаружили. Тюкель теперь суд в Бутырке дожидается, лет десять на Сахалине кандалами бренчать будет. Вот так-то, господа, до чего азартные игры доводят!
Молчаливое признаниеСоколов усмехнулся:
— Твоя, Евгений Вячеславович, история занятная. Однако хочется вернуться к старому разговору — о террористах, уничтоживших прокурора. Не верится, чтобы печь из-за границы в Россию тащили. Не тот предмет!
Сахаров нахмурился:
— Это лишь одна из восьми версий, и мы ее будем проверять.
Соколов продолжал:
— Ведь ты, ваше превосходительство, не станешь спорить, что самое заинтересованное лицо в этой истории — я сам. Как не найти печь, если меня в ней обещают живьем сжечь? Я люблю тепло, но не до такой же степени! Так что приложу все силы, дабы с любителями саламандры повстречаться, причем в ближайшее время и в тюремной камере.
Сахаров погрозил пальцем:
— Ты это искренне сказал? По глазам вижу, что думаешь: «Сделаю все, чтобы увидать их в гробу!»
Соколов не удержал улыбки:
— Тогда уж в урне!
— Нет, ради пользы дела постарайся доставить их живыми. Они нам дадут важные показания. — Почесал задумчиво затылок. — Дело серьезное, не изображай из себя Дениса Давыдова. Тут партизанщина не годится. Давай разработаем план, я выделю людей, а ты возглавь операцию.
Соколов произнес:
— Твой рассказ, генерал, про убийцу-картежника подал мне полезную мысль. Я навещу его в Бутырской тюрьме. Кстати, совет твой нужен. Мне в руки попало письмо известного думца Малиновского Ленину в Краков. Копию я снял и отправил Джунковскому. Как лучше воспользоваться оригиналом?
— При случае передай письмо автору — Малиновскому. Он станет тебе доверять.
Не успел Сахаров ответить, как показалась процессия.
Впереди шел Егоров.
За ним двое официантов торжественно, через весь зал несли громадный серебряный поднос. На нем лежали три крупные стерляди, фаршированные крабами, черной и красной икрой.
— «Граф Соколов-с»! — на весь зал провозгласил Егоров.
Блюдо было сказочной красоты и божественного вкуса.
