Николай Свечин - Мертвый остров
– За что прислан?
– Убил по пьяному делу.
– Часто запивает?
– Случается. Но старательный! Боится, шельма, место потерять. Потому как в Корсаковске еще два повара имеются. Больше суток не пьет. Или прикажете заменить?
– Нет, пусть пока остается. Посмотрим. Кто следующий?
– Следующая у нас горничная, зовут Нюня [38], – Ялозо закатил глаза и причмокнул самым пошлым образом. – Баба – рафинад! Двадцать четыре года, грудью двери вышибает! До ее молочного хозяйства руки так и тянутся!
Лыков скривился:
– Зачем мне горничная?
Титулярный советник сально ухмыльнулся:
– Как зачем? Для здоровья! Доктора рекомендуют, хи-хи…
– Вы вот что, Фома Каликстович. Нюню свою уберите с глаз моих долой.
– Что, даже смотреть не будете? Зря, ей-богу зря! Как увидите, сразу и согласитесь!
– Повторяю: девку убрать.
– Дозвольте взять ее пока к себе? – вкрадчиво попросил титулярный советник.
– Да пожалуйста! – великодушно разрешил Лыков. – Но почему пока?
– Ипполит Иваныч вернется – отберет. Но хоть попользоваться…
– Валяйте. Дальше кто?
– Дальше личный камердинер. Зовут Ельпидифор Ажогин. Трезвого поведения, в воровстве не замечен. Прикажете позвать?
– Я уже привез с собой человека, Ивана Збайкова. Видели его на пристани?
– Так точно-с.
– Вот он и будет моим личным камердинером.
– Ажогина прикажете обратно в тюрьму?
Лыков задумался. Лишить человека, которого ни разу прежде не видел, хорошей жизни?
– Нет. Пусть будет у Збайкова в помощниках. Казна от этого не разорится?
– Никак нет-с! Тут даже поручики держат по три прислуги…
– Быть по сему. Следующий кто?
– Два лакея, первый и второй. Бывают гости-с, одному трудновато…
– Да уж не уголь рубить, действительно трудновато! Пусть войдут.
Лыкову надо было освободить место для Буффаленка. Поэтому он отставил второго лакея за неблагообразную наружность. Всех остальных – кучера, дворника, кухонного мужика и конюхов – утвердил. Совещание закончил приглашением позавтракать. Ялозо был очень доволен. Однако, когда к столу позвали еще и Фельдмана, он попытался отговорить начальника от этого жеста.
– Воля ваша, Алексей Николаевич, но молод пока Степка для такой чести! У нас, знаете ли, принято, что сахалинские «князья» столуются друг с дружкой, а более ни с кем.
– Сахалинские «князья»?
– Так точно-с! Этим титулом называют только двух человек в округе: самого начальника округа и смотрителя тюрьмы. Все другие им не ровня-с. И господин Белый, коего вы изволите временно замещать, придерживался такого обычая.
– Я сам разберусь, с кем мне обедать.
Ялозо обиделся. Ну и черт с ним! Алексей уже решил, что будет вести себя как первое лицо. Кому не нравится, пусть терпит до осени. А подлаживаться под тот сброд, что называется сахалинской администрацией…
Позавтракали втроем. Фельдман, довольный оказанной ему честью, держался скромно. А ведь должность у него не рядовая! На Сахалине нет ни своего отделения Окружного суда, ни прокурорского надзора. Расследование преступлений и вынесение наказаний по ним поручено не судебным органам, а административным. Поэтому секретарь полицейского управления даже ведет следствие и готовит по нему проект приговора. Наказания средней тяжести выносятся на месте. Хабаровский Окружный суд рассматривает только тяжкие преступления. В этих условиях чиновник имеет много соблазнов. Легко и зазнаться, получив такую власть… Пока Фельдман Алексею нравился. Он решил приблизить молодого человека и посмотреть на него внимательнее, в деле. Ялозо же вызывал антипатию. Хотя он правая рука, первый помощник! Как нарочно, титулярный советник обрушился на доктора Пагануцци, который вчера освободил от телесного наказания какого-то кавказца.
– Опять гуманности развел! Прошу вас взять этого итальяшку на заметку! Всю каторгу нам развинтит, они и бояться перестанут!
В устах Фомы Каликстовича слово «гуманности» звучало как матерная брань.
После завтрака Лыков долго подписывал накопившиеся бумаги. Большая часть их касалась перевода каторжных из разряда в разряд. Пять человек он произвел из испытуемых в исправляющиеся без раздумий. Люди снимут кандалы – уже хорошо. Двух поселенцев смотрители требовали посадить в карцер. Исполнение этих рапортов Алексей отложил, так же как и полдюжины ходатайств о телесных наказаниях. Ялозо он объяснил:
– Хочу перенять систему Бутакова. Он у себя в Тымовском округе знает каждого человека. И решает не по бумагам, а по характеру. С завтрашнего дня я начинаю прием просителей. Наказания, налагаемые моей властью, временно приостанавливаю – пока не войду в курс дела.
Титулярный советник скис. Он вежливо поинтересовался: почему наказывать заглазно нельзя, а миловать можно? У него на виду Лыков демонстративно завизировал прошение крестьянина из ссыльных о переезде на материк. И лишь потом ответил:
– Если наши тюремные администраторы лично ходатайствуют о милости, то как им откажешь?
– Но вот тут они же просят дать мерзавцу сто розог!
– Буду разбираться.
– Но почему?
– Если вы сами этого не понимаете, то затрудняюсь объяснить. И учтите, господин титулярный советник: я зверств ненужных не люблю. В случае чего нам трудно будет служить вместе. Понятно?
Расстались они холодно. Ялозо уехал на разгрузку парохода. Когда новые корсаковцы были приняты и посчитаны, на пристани появился Лыков. Он пошел вдоль шеренги, говоря семенящему сбоку Фоме Каликстовичу:
– Нужен второй лакей. Но благообразный! У вас глаз на этих мошенников наметанный, давайте помогайте. Может, вон того, кудрявого?
Наконец Алексей увидел Буффаленка. Тот стоял в арестантском халате, с наполовину обритой головой. У сыщика сжалось сердце… Дойдя до парня, он ткнул в него пальцем:
– Как зовут?
– Фридрих Гезе, ваше высокоблагородие!
– Немец?
– Так точно!
Лыков обернулся к своему помощнику:
– Немцы – нация аккуратная. И на лицо годится. Как находите, Фома Каликстович?
Ялозо придирчиво оглядел арестанта и спросил:
– За что прислан?
– За подозрение в сбыте фальшивых банкнот, ваше благородие!
– Подозрение… Раз суд решил, значит, сбыт, а не подозрение!
Лыков задумчиво почесал нос.
– Ошибка молодости, бывает… Но не убийца, не изнасилователь, так?
Титулярный советник, поняв, к чему склоняется начальство, подобострастно поддакнул:
– Так. Думаю, Алексей Николаевич, немец подходит. А не справится – заменим. Вон их сколько!
– Ну, Фома Каликстович, полагаюсь на вашу опытность. А ты, Гезе, отходи в сторону. Будешь при мне за второго лакея. С испытательным сроком! Чуть что не так – разжалую в древотаски.
Шеренга вполголоса зашумела. Вот подфартило колбаснику! В барак прийти не успел, а уже попал на ваканцию. Так на тюремном языке назывались все теплые должности, освобождающие от тяжелых каторжных работ. Ваканция – мечта любого арестанта, особенно кандального. Поэтому вперед сразу же выскочил мужичонка с растрепанной бородой.
– Дозвольте спросить, ваше высокоблагородие, а не надо ли для вашей милости воды носить али там дрова колоть?
– Таких дармоедов без тебя хватает! – рявкнул Ялозо. – А ну встать в строй, моторыга, острожное мясо!
И ударил мужика кулаком по лицу. Лыков даже растерялся: как быть? Ему очень хотелось вернуть удар своему помощнику, но делать этого было нельзя. Сыщик молча пошел дальше. Нужно взять в прислугу еще одного человека. Только что на глазах у всех надворный советник из толпы выбрал Фридриха Гезе. Почему именно его? Могут заподозрить. Парня требовалось кем-то разбавить. Вот хоть бы этим, с добродушным взглядом и большим недочетом в зубах.
– Кто таков?
– Зот Денежкин, банщик.
– Банщик?
– Так точно, ваше высокоблагородие! В Москве в торговых банях Исправникова служил.
– И парить умеешь?
– И парить, и мозолю срезать, и косточки размять.
– А что, Фома Каликстович, есть ли у нас банщик? – обернулся Лыков к Ялозо.
– Есть один, но он сейчас в карцере. Да и то сказать, малоспособный…
– Возьмем этого?
– Как ваше высокоблагородие распорядится.
– А! Берем! Выходи из строя, борода, – ублаготворил.
Снова все зашумели, снова кто-то пробовал привлечь внимание щедрого начальства:
– А я воду искать умею! А я лошадиные заговоры знаю!
Но начальство больше никого не выбрало. Колонна пошла в тюрьму, а двое счастливцев – в дом из пяти комнат на другом конце площади.
