Дороти Иден - Темные воды
Она вдруг, совершенно внезапно, осознала его интерес и была поражена и слегка обеспокоена.
— Почему вы спрашиваете меня об этом?
— У меня любознательный характер, — приятным голосом ответил он.
Фанни снова нахмурилась.
— Знаете, ваш, как вы это называете, любознательный характер кажется мне слегка самонадеянным. Теперь вы знаете без всяких сомнений, что я бедная родственница. Можете ли вы предложить мне лучшее положение?
— Кузина Фанни, кузина Фанни! Маркус съел все свое печенье.
В их маленькую дуэль ворвался требовательный голос Нолли. Ибо это была настоящая дуэль, и Адам, кажется, был рад вмешательству. Он отошел, чтобы посидеть у постели Нолли.
— Когда вы совсем поправитесь, как бы вы отнеслись к пикнику на вересковой пустоши? Мы могли бы взять корзину с едой. Вы видели местных пони? Они приходят за коркой хлеба.
— Они едят сандвичи, как мы? — спросила Нолли.
— Да, конечно. У них очень развитые вкусы. Но все они нуждаются в том, чтобы щетка и скребница прошлись по их гривам и шкурам.
Нолли радостно рассмеялась. Маркус шумно потребовал:
— Я тоже. Я тоже поеду.
— Естественно. И, конечно, кузина Фанни. Выберем день, чтобы ярко светило солнце.
У него есть способность вызывать у людей обожание к себе, холодно подумала Фанни. Не только у детей, но и у взрослых, таких как Амелия. Даже у тети Луизы. Но этот странный разговор, который только что произошел между ними, подтвердил ее подозрения относительно него. Теперь она знала, что ему нужно.
Он смотрел на нее, чтобы узнать, разделяет ли она энтузиазм детей по поводу предложенного пикника.
— Мне жаль, если вы разочарованы тем, что я не наследница, — сказала она. — Боюсь, никакие сомнительные предположения не смогут этого изменить. — Она собиралась продолжить и сказать, что ему придется удовлетвориться Амелией, пойти на компромисс, который, казалось, не был ему неприятен.
Она не была готова к его грозному гневу.
— Я должен был быть очень бестактным, чтобы заслужить подобное замечание. Уверяю вас…
Но в этот момент ворвалась Амелия.
— Мистер Марш, мама настаивает, чтобы вы остались к обеду. Мы не собираемся переодеваться. Скажите, что вы останетесь.
Он утвердительно наклонил голову.
— Ваша мать очень добра.
— Тогда пойдемте вниз. — Она как собственница взяла его за руку. Терпеливые наставления мисс Фергюсон об этикете и скромности, казалось, улетучились из ее маленькой взбалмошной головки. — Я думаю, это прелестно, что вы так заинтересовались моими маленькими кузенами, — услышала Фанни ее слова, когда они уходили. — Но вы не должны позволять им захватывать вас полностью.
Именно в этот момент Фанни решила: он никогда не должен получить удовлетворение от сознания того, что он с ней сделал.
Вопреки вежливому приказу Амелии, что никому не следует переодеваться, поскольку Адам был в костюме для верховой езды, Фанни в этот вечер затратила много сил на свой внешний вид. Она была в своем платье из серой тафты, конечно не новом, но она позволила линии ворота упасть на ее плечи как можно ниже, и она решила, после размышлений, надеть сапфировый кулон, который подарил ей дядя Эдгар. Больше всего она не хотела, чтобы Адам Марш испытывал к ней жалость. Она расчесала свои волосы до состояния бархатной мягкости и, вместо того, чтобы завить их колечками, что было всеобщим повальным увлечением, она сплела их низко, на уровне шеи, так что ее уши и весь ее округлый белый лоб оказались видны.
Она спустилась поздно, так поздно, что гонг уже прозвенел, и все как раз собирались пройти в столовую. Все посмотрели на нее. Тетя Луиза собиралась поворчать, когда дядя Эдгар увидел сапфир и просиял от удовольствия.
— И он очень хорошо смотрится на этой хорошенькой шейке, — прошептал он таинственно, но так, тем не менее, чтобы слова его вполне можно было расслышать.
— Мне пришло в голову надеть его, — пробормотала Фанни. — Почему-то я почувствовала себя счастливой. Дети поправились, и стоит лето, и все так красиво.
Она неопределенно взглянула в окно, относя свое замечание о красоте к саду и к деревьям с тяжелой листвой середины лета. Однако ее медлительный взгляд обошел комнату.
— Можно, я спою вам попозже, дядя Эдгар. Сегодняшний вечер, кажется, специально предназначен для пения, я едва ли знаю почему.
— Конечно, можно, моя дорогая.
— У Фанни очень приятный голос, мистер Марш, — сдержанно сказала тетя Луиза.
— Лучше мы выйдем наружу и, может быть, услышим соловья, — сказала Амелия. — Вы любите слушать соловья, мистер Марш?
Вот теперь он оказался в ловушке между ними двумя. Фанни обнаружила, что ожидает его ответа скорее с удовлетворением, чем с болью. Боль должна была прийти позже, когда он исчезнет в теплом, темном, благоухающем саду с Амелией, как он неизбежно должен был поступить, в то время как она будет петь для дяди Эдгара, или леди Арабеллы, дремлющей в своем кресле, или для Джорджа с его обожающими глазами… или для безразличной луны.
— Возможно, если открыть окна, мы услышали бы обоих соловьев.
— Браво, мистер Марш! Ответ, достойный дипломата, — зааплодировала леди Арабелла.
— Вы трус, мистер Марш! — пробормотала Фанни.
Глаза Адама встретились с ее глазами над завитой золотистой головкой Амелии. В них был странный сосредоточенный блеск, который разбил всю ее решимость и заставил ее молчать весь остаток трапезы.
Но позже, на середине песни, когда ветер из открытого окна заставлял оплывать горящие свечи, она осознала, что он и Амелия исчезли.
— Не останавливайтесь, дорогая, — сказал дядя Эдгар. Он был призрачной объемистой фигурой в кресле с подголовником. — Но, возможно, вы изобразите нам что-нибудь… э-э-э … более веселое.
Руки Фанни опустились на клавиши с резким диссонирующим аккордом. Она увидела, что комната была пуста, за исключением леди Арабеллы, погруженной в свою обычную мягкую послеобеденную дремоту, и дяди Эдгара. Даже Джордж не остался. Но Джордж был равнодушен к музыке. Его можно было простить. Никого другого нельзя было.
— Большинство песен печальные, — сказала она.
— Однако не во всех поется о смерти. Хотя, конечно, — дядя Эдгар пил свой второй бокал портвейна, — мы должны быть реалистами и осознавать свою неминуемую участь. И это напоминает мне, что теперь, когда вам почти исполнилось двадцать один, Фанни, дорогая, вы должны написать завещание.
— Завещание! Но мне нечего оставить кому бы то ни было.
— Составить его требуют приличия. В конце концов, где бы оказались вы сами, и, конечно, где оказались бы Оливия и Маркус, если бы ваши разные отцы не оставили распоряжений относительно вас. Правда, у вас нет детей. Нет и состояния. Но у вас все же есть кое-какие украшения, моя дорогая, некоторые из которых представляют определенную ценность. И ваша тетя и я рассчитываем увеличить их число. Так что однажды что-нибудь и наберется. Простите, то, что я говорю, звучит отвратительно. Некоторые думают, что, подписывая завещание, слышат стук молотков, забивающих гвозди в их гроб. Джордж составил свое перед тем, как отправиться в Крым, и, естественно, Амелия тоже сделает это позже. После того, как было написано мое собственное завещание, я прожил уже тридцать лет, и посмотрите на меня! Никаких гвоздей в мой гроб.
Фанни была ошеломлена, испытывая скорее удивление, чем отвращение.
— Что заставило вас подумать о таких вещах именно сейчас?
— Ваша песня о смерти. И то, что вы надели этот сапфир сегодня вечером. Вам, естественно, захочется самой выбрать человека, к которому он перейдет.
В этом была ирония, жуть, веселье, даже некоторая лесть, поскольку это показывало, что она не совсем была лишена собственности. Она спустилась вниз с намерением быть такой веселой, захватить все вечера в свои руки, и вот что получилось. Между ней и дядей Эдгаром состоялась захватывающая беседа о смерти!
Амелия и Адам вошли как раз в тот момент, когда она смеялась с неподдельным весельем.
— Что здесь случилось? — требовательно спросила Амелия. Весь вечер она краснела и слегка надувалась, зная способность Фанни незаметно перехватывать инициативу. — Я только успела повести Адама в сад, чтобы заставить его понюхать эту новую красную розу, которой так гордится Уильям, и, стоило нам уйти, вы с папой начинаете шутить втайне от других.
— О смерти, — сказала Фанни. — Очень веселая тема. Хотя я не думаю, что Чинг Мей нашла ее таковой. Едва ли я… — она замолчала — и что же она собиралась сказать? Ветер из раскрытого окна заставил ее сильно задрожать, и это вышибло у нее все мысли. Погасла одна из свечей, стоявших на пианино. Комната показалась слишком темной, все лица слишком сосредоточенно смотрели на нее.
Джордж и тетя Луиза тоже вернулись в комнату и собирались спросить, что происходит, но слова замерли у них на губах. Это был странный застывший момент, без всякого смысла и причины. Почувствовал ли кто-нибудь, кроме нее, что совершенно неожиданно Даркуотер предательски превратился в проклятое место?
