Дороти Иден - Темные воды
Амелия широко раскрыла глаза.
— Самодовольной? Но почему? Мистер Марш не женат, и мы ожидаем часто видеть его этим летом — кстати, он собирался осмотреть Херонсхолл — и, в конце концов, меня считают завидной добычей. Это не значит быть самодовольной, Фанни. Это значит просто рассматривать вещи такими, какие они есть.
Фанни плотнее запахнула шаль на своих плечах. Ветер был прохладным. Из-за нее Адам приехал сюда! Не из-за этой яркоглазой девочки, ее кузины, этого пухлого наивного создания, едва покинувшего классную комнату.
Но тогда в Лондоне он еще не знал об Амелии. Он представлял себе в мечтах ее, Фанни, избалованной дочкой богатого семейства… Как сказала Амелия, приходится рассматривать вещи такими, какие они есть.
— Будьте же немного более сочувственной, Фанни. Иначе я буду не в состоянии рассказывать вам о своих сердечных делах.
Фанни открыто и громко рассмеялась.
— Надо же, сердечные дела! Вы еще только ребенок.
Амелия возмущенно вспыхнула:
— Мистер Марш так не думает. Он сделал мне комплимент по поводу того, как я выглядела. Вы бы только видели выражение его глаз. — Она уже позабыла свой гнев на Фанни и унеслась прочь в своих счастливых воспоминаниях. — Он такой мужественный. Он заставляет меня на самом деле чувствовать себя взрослой женщиной. Только один другой… человек когда-либо вызывал у меня такое чувство. — Глаза Амелии внезапно обратились внутрь нее и смотрели странно. — Вы знаете, — сказала она торопливо, — все время в церкви я думала о той несчастной китаянке, похороненной снаружи. Иногда я боюсь…
Фанни уставилась на нее.
— Почему? Потому что беглый заключенный может вернуться?
Амелия покачала головой.
— Сэр Джайлс говорит, он боится, что он окончательно сбежал. Во Францию, в Бельгию или в Голландию. — Ее следующие слова были едва слышны, — Я думаю, что боюсь именно поэтому…
Джордж, похлопывая хлыстиком по ноге, сказал Фанни:
— Вы ведь не потеряли тоже голову из-за этого парня, Марша, не так ли?
— Я думаю, что моя голова достаточно надежно прикреплена.
— Мама и Амелия ведут себя так, будто никогда раньше не видели человека из города. Он, должно быть, смеется над ними. — Глаза Джорджа, с их выражением лихорадочного возбуждения, смотрели на Фанни с настойчивостью, которой она начинала бояться. — Вы не позволите ему смеяться над вами, правда?
— Я не думаю, что он над кем-нибудь смеется.
— Я видел, как вы смотрели на него вчера. Не делайте так больше, Фанни. — Его голос звучал очень мягко. — Я не хочу, чтобы вы так смотрели на другого мужчину.
— О, Джордж, оставьте меня одну! Я не могу вынести это ваше хозяйское отношение. Оно душит меня. Вы привыкли дразнить и презирать меня. Будьте снова таким. Пожалуйста!
— Никогда! — сказал Джордж. — Никогда!
— Вы будете таким, когда выздоровеете.
— Я люблю вас, Фанни. Выздоровление этого не изменит.
Фанни была близка к слезам от гнева, усталости и напряжения.
— Тогда, если вам необходимо любить меня, значит любите. Но, пожалуйста, не преследуйте меня, или мне придется сказать вашему отцу.
Неописуемо хитрое выражение появилось в глазах Джорджа.
— Это не принесло бы большой пользы, вы знаете. По крайней мере с бедным старым папой.
Затем он повернулся и оставил ее, когда-то красивый молодой лейтенант 27-го Уланского, который без стыда флиртовал с каждой хорошенькой девчонкой, теперь молодой человек с неровной походкой, чья когда-то безукоризненная одежда теперь всегда была в легком беспорядке, а дыхание частенько несло в себе пары бренди.
Джордж был трагедией. Но надолго ли может хватить терпения и выдержки при трагедии такого рода! Как долго можно было без опасности поступать так? Фанни не могла постоянно не думать о смерти Чинг Мей и о том, как удобно было обвинить в ней бежавшего преступника. Видел ли еще кто-нибудь Джорджа той ночью в саду? Дядя Эдгар? Иначе почему Джордж начал говорить о своем отце с жалостью и презрением? Бедный старый папа…
В конце концов, не похоже было, чтобы Адам Марш смеялся над Амелией, видя насколько она восхищена им. Потому что в скором времени он и в самом деле пригласил ее осмотреть его будущую собственность, Херонсхолл. Они поехали верхом через вересковые пустоши. Амелия ездила верхом почти так же хорошо, как Джордж. На своей кобыле, Джинни, она отбрасывала свою хандру и кокетливость и представляла собой картину, на которую стоило посмотреть. Они представляли собой прекрасную пару, когда уезжали верхом. Фанни едва могла смотреть, как они едут.
Позади нее раздался шаркающий звук.
— Очень подходящая пара, — произнес хриплый голос леди Арабеллы. — Вы не согласны?
— Амелия едва достает ему до плеча.
— Она как раз на уровне его сердца В дни моей молодости это было обычным делом. Разве теперь у девушек нет этих романтических представлений?
— Вы знаете, что у Амелии вся голова забита романтическими мечтами, — раздраженно сказала Фанни.
— А вы? Вы слишком практичны для подобных вещей?
Фанни отвернулась.
— Вы ведь знаете, что нет, — сказала она негромко, как будто слова из нее вытягивали силой.
Леди Арабелла похлопала ее по руке.
— Ваш черед придет, моя дорогая. Не отчаивайтесь.
Фанни отняла свою руку. Доброта старой леди показалась ей более невыносимой, чем ее сарказм. Как она могла не отчаиваться, когда Амелия и Адам ехали вдвоем через медовую сладость воздуха над вереском, разговаривая, возможно откровенно, возможно касаясь друг друга руками. Было бесполезно гадать, что Адам Марш увидел в такой пустоголовой трещотке, как Амелия. Он должен был обнаружить, что у нее красивые маленькие белые руки, что ее желтые кудри падают поперек ее горла, когда их растреплет ветер. В подобной ситуации мужчина не ищет высокого интеллекта.
Они вернулись обратно ближе к вечеру. Амелия взлетела по ступенькам наверх, крича:
— Фанни! У мистера Марша есть кое-что для детей. Они достаточно хорошо себя чувствуют, чтобы встретиться с ним? О, и вам следовало бы посмотреть на этот божественный дом. Вещи мистера Фаркуарсона уже увезли, и комнаты стоят пустые, но можно точно представить себе, что там необходимо. У мистера Марша есть замечательный арабский ковер, который, он говорит, как раз подойдет в гостиную. По обеим сторонам лестницы должны быть портреты. Она такая легкая и просторная но сравнению с темными лестницами в этом доме. А из спальни хозяев открывается самый красивый вид на вересковые пустоши.
— Вы и ее тоже обставили?
— Фанни! Какие вещи вы говорите! Мы просто обсуждали, что можно было бы сделать. И все это было совершенно пристойно, так как экономка мистера Фаркуарсона все еще там. Иначе мама, естественно, не разрешила бы мне поехать. Так можно мистеру Маршу подняться?
Фанни хотелось отказать ей, чтобы не видеть Адама в детской, но это должно было доставить удовольствие детям. Она сказала, что он может зайти на пять минут, не больше.
Ветер вызвал румянец на его бледной коже. Хотя он улыбался, но выглядел странно серьезным. Он принес имбирное печенье, купленное утром в деревне у старой миссис Поттер.
— Это нашим инвалидам, — сказал он. — Надеюсь, они быстро поправляются. Видите, миссис Поттер сделала пятнышки и на пряничных человечках.
Дети рассматривали фигурки, щедро побрызганные цветным сахаром, и смеялись от радости.
— Маркус первый заболел корью, мистер Марш, но пятнышек у меня было больше, — заявила Нолли.
— У меня было больше пятнышек, — сказал Маркус.
— Не у тебя, кузина Фанни сказала, что у меня было больше. И, по крайней мере, на моем пряничном человечке пятнышек больше, чем на твоем.
— Нет, не на твоем. На моем больше.
— Тогда посчитай их. Иди сюда, я научу тебя считать. Пока они пререкались, Адам повернулся к Фанни.
— Мисс Амелия много рассказывала мне о вас.
— Обо мне! — в изумлении воскликнула Фанни. Она едва могла поверить, что во время этой долгой поездки через вересковые пустоши они не могли найти другой темы для разговора, кроме нее. Она не смогла сдержать моментальной улыбки и появления ямочек на щеках. — Амелия обычно считает самым захватывающим предметом самое себя.
— Возможно, это потому, что я задавал ей вопросы.
— Вопросы какого рода? — лицо Фанни отвердело.
— Ну, как вы оказались в этом положении.
— Да, я полагаю, вы обнаружили, что оно очень отличается от того, что вы себе вообразили, когда мы встретились в Лондоне.
— Амелия говорит, что ваши родители умерли, когда вы были совсем маленькой. Ваша мать… ваш отец… расскажите мне, что вы о них знаете.
— Я знаю так мало. Мой отец умер от чахотки. Мне кажется, он был художником. Я совсем не могу его вспомнить. — Фанни нахмурилась, чувствуя давно знакомое разочарование. — Моя мать была ирландка, из настоящего, но бедного дворянства, так мне говорил дядя Эдгар. Ее звали Франческа, как меня. Я пытаюсь вообразить, какой она была, но знаю о ней так мало. Я чувствую себя так, как будто с неба свалилась. Что я точно знаю, — закончила она торопливо, — это то, что на папину болезнь ушли все его деньги. Именно поэтому он оставил меня на попечение дяди. Если говорить совсем точно, дядя Эдгар мне не дядя, а троюродный брат.
