Александр Омельянюк - Високосный, 2008 год
— «Да это у тебя они огромные, не промажешь! А у меня они маленькие, не попадёшь!» — уел он Гаврилыча неожиданно с другой стороны.
Тот не ожидал такого поворота и не смог ничего ответить, дабы не отвергать комплимент Платона по поводу размера его, Гудина, яиц.
Нападать теперь на Платона ему было незачем. Да и Надежда уже вмешалась, прерывая дискуссию о яйцах:
— «Ну, хватит Вам!».
Но Гаврилыч не унимался.
Закончив о яйцах, он перешёл на другое:
— «Вон он наше полотенце взял вместо тряпки вытирать!».
На что провинившийся возразил:
— «Так надо скорее вытирать молоко-то! А то потом оно разложиться, вонять тебе тут будет!».
В ответ теперь уже высказался Гаврилыч:
— «Вон тряпка перед тобой лежит, очки сними!».
— «Да у меня их нет!».
Тогда Гудин приоткрыл занавеску и показал тряпку на подоконнике, тут же добавив, обращаясь уже к Надежде:
— «Небось, его Ксюха постирала полотенца? Надо у него там взять чистое. Чего он нашим-то вытирает?».
Опять говно пёрло из него во все щели.
Фу, какой мерзкий тип, этот мстительный Гаврилыч! — мысленно резюмировал Платон.
Позже Надежда спросила его об этом инциденте, на что тот неожиданно для неё ответил:
— «Да я пролил молоко, наверно, потому, что Гаврилыч мне под руку гадости говорил?! Оговорил за то, что я ем, якобы, всё подряд. Ну, ты же слышала!? Так ему и надо, козлу… молока!».
А потом и Алексей в шутливой форме спросил Платона:
— «Иван Гаврилович обижается, что ты на его стол молоко пролил?!».
На что Платон не менее шутливо ответил:
— «Да-а! Для козла молока! Чтоб хоть польза была!».
И эта история имела продолжение.
Через день Платон попросил Алексея, игравшего в углу за компьютером на месте Гудина, передать ему вскипевший чайник, стоявший за ним дальше.
Так сидевший рядом Гаврилыч вскочил, как уже ошпаренный, и отшатнулся в сторону, оправдываясь, и задираясь к Платону:
— «Ещё обольёт?!».
— А-а! Ссышь?!» — с полуслова понял его Платон.
— «Конечно! Башка же не работает!» — довольный своей речевой находкой, съязвил Гудин.
— «Так, а ты не выключай её, чтоб батарейки не садились!» — посоветовал ему Платон.
Но на следующий день Иван Гаврилович всё же не выдержал мучений осознания своей обобранности Платоном на свой же день рождения, и поделился заветным знанием сразу со всеми:
— «Платон, вон жрёт как?! Он в мой день рождения больше всех заказал!».
— «Ваньк! Ты что мелишь-то? Я наоборот тебя пожалел. Решил тебя, нищего, не разорять. Все кофе заказали, а я нет! Что ты всё мучаешься, смотришь, сколько я съел! Я все заказы брал самые дешёвые, да и сумма моего заказа была меньше среднего на мой день рождения! Так что ты не прав!».
По этому поводу Ксения вечером на даче предложила Платону говорить в будущем Гудину её коронное:
— «Когда Иван Гаврилович тебе будет ещё что-нибудь подобное говорить, ты осади его короткой фразой: Ваньк, много текста!».
— «Тогда уж лучше Ванёк! Это больше соответствует действительности».
— «Хорошо!» — согласилась жена.
— «Я вообще впервые вижу глупого человека, который со всей своей безмозглостью лезет в сатирические и даже трагикомические герои моего романа. Он даже не лезет, а просто рвётся, распихивая всех локтями и гадким языком!» — прорвало на эмоции мужа.
В общем, для Платона Гудин, как персонаж, весь уже вышел в тираж.
А количество героев романа Платона всё возрастало и возрастало. Вместе с этим и возрастало количество их высказываний, в том числе мудрых и смешных. И Платону теперь часто приходилось пользоваться их фразами в повседневной жизни. Совершалась, как бы обратная связь.
Он теперь цитировал своих героев, которых сам же и выдумал, их слова, мысли и выражения. Получилось, что эти высказывания героев в романе Платона в совокупности стали как бы кладезем, банком, хранилищем мудрых и смешных мыслей, историй, анекдотов, случаев и прочего.
А Платон уже так возненавидел единственного в Мире человека, с которым у него были плохие отношения, что стал даже мечтать, чтобы тот когда-нибудь нарвался на его толчок телом, мощный и беспощадный. Естественно физический толчок, а не туалетный.
А кстати о толчках — вспомнил пересмешник, как говорила Ксения, свою любимую туалетную тему!
В бытность его работы методистом в одном офисе, сотрудников консультируемой им фирмы донимали звуки туалета, расположенного поблизости.
Из-за этого многие работники и гости стеснялись вовремя и полностью испражняться, по-возможности сдерживая естественные порывы тела.
Так именно ему тогда пришла в голову до гениальности простая идея, создать шумовой фон между сортиром и офисом. Задумано — сделано!
Около дверей туалета поставили две колонки музыкального центра, и постоянной, негромкой, разнообразной музыкой заглушали звуки ню!
Но идея неожиданно дала и обратный эффект, вышла боком.
Считая, что теперь их не слышат, испражняющиеся полностью расслабляли свои ягодицы, в результате чего на фоне различных музыкальных па слышался то звук канонады, а то и писк скрипки, вызывая смешки коллег.
Со временем все всё поняли и продолжали сдерживать «души прекрасные порывы» своего тела.
Так Надежда Сергеевна стала теперь для него этим самым шумовым фоном против Гудина и Ляпунова — решил философ.
И вот теперь Платон решил изменить тактику взаимоотношений с Гудиным. Постараться с ним вообще не общаться и не разговаривать.
Но когда тот будет задираться и оскорблять его, то бить гада словом метко и беспощадно.
И на работе Платон как-то осадил болтуна:
— «Ванёк! Занялся бы ты делом! Глядишь, и шиздить бы меньше стал!».
Да! В моё отсутствие Иван Гаврилович так нахлебался моей работы, что теперь стал ещё лютей меня ненавидеть, не разговаривая со мной, и бурча по любому поводу, придираясь при этом, боясь меня! — сделал Платон вывод.
А-а! Значит, в моё отсутствие Надя ставила меня в пример Гаврилычу, как самого быстро соображающего! Так что теперь всё понятно! Он пытается доказать обратное! В моё отсутствие Гудин, видимо, лишний раз убедился, что они без меня не могут. И случись чего, например, если будет сокращение штата, он будет первым кандидатом на увольнение, а не я! — домыслил он.
Вот потому, злыдень, и взъелся на меня в бессильной злобе, пытаясь как-то уколоть, уесть, унизить! — добавил Платон к своей мысли.
Ведь плебеи всегда громко разговаривают, даже кричат, пытаясь хоть этим возвыситься над патрициями, или вообще, над другими, хотя бы над пролетариями! — вспомнил он суть сентенции древних римлян.
Да, в этот високосный год не повезло не только с погодой. Однако Платон не унывал. Ему было грех жаловаться.
И не только потому, что он был оптимистом, но и события повернулись так, что в чём-то ему компенсировались потери, то есть повернулись в положительном плане.
Он почти два месяца отсутствовал на рабочем месте и хорошо отдохнул не только от самой работы, но и от своих коллег по ней. Платон это заметил после возвращения из отпуска и больницы. Его отношения с коллегами по работе стали какими-то другими. Гудин, например, не допускал теперь по отношению к Платону амикошонства и не поддавался на его шуточки и прибауточки. А Алексей, тем более, не тяготел к общению с Платоном.
После отпуска и больницы Платон понял, что теперь Гудин сдружится с Алексеем, но против него. Хотя самому Алексею было наплевать на Гудина, на то, что тот заискивает перед ним. Ведь никакой практической пользы он от этого не получал. Ему было лишь приятно ощущать своё превосходство над стариком.
Надежда даже как-то спросила Платона:
— «А что ты теперь называешь Гаврилыча и Лёшку дружками? Небось, ревнуешь?!».
— «Да ты что?! Мне наоборот, хорошо! Говно теперь отлипло и уплыло от меня!».
— «А ты теперь с Гудиным, что? Не общаешься?» — пыталась всё же прояснить вопрос начальница.
— «Конечно! Я с низкими людьми не общаюсь! А общаюсь только с благородными, рождёнными во благе, а не в грехе, как он! Причём дважды в грехе! От немца и внебрачно! А проще говоря, в двойном грехе! У Гаврилыча не русский характер. Нет в нём благородства и широты русской души, а только одна немецкая пунктуальная расчётливость».
Надежда Сергеевна, как начальница и женщина, старалась сразу, в зародыше погасить возникающий, или искусственно раздуваемый конфликт между мужчинами, точнее между сладкой парочкой и мужчиной.
Как только капризный Алексей или зловредный Гудин начинали высказывать претензии Надежде на Платона, причём даже в его присутствии, та сразу пресекала это, сама объясняя дурачкам правильность действий Платона, или причину их временного отсутствия.
