Александра Девиль - Чужой клад
— Меня сегодня снова чуть не убили!
Гликерия в этот момент сидела перед зеркалом в мужском гриме. Быстро отцепив усики и стянув с головы парик, она оглянулась на Настю и Дениса и испуганно воскликнула:
— О боже, это какой-то злой рок!..
— Это не злой рок, а злые люди, — сказала Настя. — Не знаю, зачем им нужна была моя жизнь, но, если бы не Денис Андреевич, быть бы мне убитой в чулане недостроенного дома.
Настя сбивчиво рассказала о происшествии. Гликерия слушала, округляя глаза и без конца вскрикивая. Подошел Илья и тоже начал испуганно сокрушаться. Узнав, что похитителями были Устин и Юхим, Гликерия хмуро заметила:
— Недаром же мой отец говорил, что управляющий в Напрудном — плут и мошенник, каких мало. Ходили слухи, что раньше он продавал девушек татарам, а те везли их в Турцию.
— Странно, почему же Вера не знала таких подробностей о своем управляющем? — удивился Денис.
— А женский пол, не в обиду ему будет сказано, вообще плохо разбирается в управителях, — заметил Илья, тяжело опустившись на стул. — Вот и тетушка моя, Татьяна Степановна, еле- еле научилась управляться со своими работниками, чуть совсем не дошла до разорения.
— Не клевещи на женский пол, — шутливо хлопнула его по руке жена. — Просто такой хитрец, как Устин, кого угодно мог обмануть.
— Но кто же те «хозяева», о которых говорили Устин и Юхим? — задумчиво спросила Настя. — Если это татары, которые увозят девушек в гаремы, так зачем они собирались меня убить?
— Кто знает, для кого сейчас выполнял работу этот мошенник и его недоумок-помощник, — вздохнула Гликерия и многозначительно перевела взгляд с Насти на Дениса. — У такой красивой девушки, как ты, всегда найдутся враги. Не правда ли, Денис Андреевич?
— Но не каждый враг пойдет на убийство, — заметил Денис.
— Подумать только, какой опасности избежала наша сестра! — воскликнул Илья, и они с Гликерией принялись обнимать Настю.
Потом столь же дружно Боровичи обратились к Томскому со словами благодарности.
Настя после объятий родственницы слегка измазалась ее гримом и, вытирая лицо, спросила:
— А ты для какой пьесы гримировалась, Ликера?
— Да ведь Иван Леонтьевич поручил мне роль хитрого слуги Транио в вашей английской комедии. Говорит, что я справлюсь лучше актера мужчины. А мне, признаться, даже обидно это слышать. Ведь я же все-таки женщина! — И Гликерия кокетливо рассмеялась, стрельнув глазами в Дениса.
— А знаете, Гликерия Харитоновна, вам очень идут усики и мужской парик, — заметил Томский. — Вы просто очаровательны в образе мужчины и могли бы быть очень модной при императорском дворе.
— Увы, мы с Ильей, при нашей бедности, не скоро попадем ко двору, — вздохнула Гликерия. — А здесь, в Глухове, такие переодевания мало кто поймет.
— По правде сказать, и я не вижу ничего хорошего, когда бабы рядятся в мужчин, а мужчины — в баб, — грубовато заявил Илья. — Вся эта глупая мода пошла от французских и италийских куртизанов.
— Не только куртизаны, иные дипломаты подхватили эту моду, — заметил Денис. — Вот известный шевалье де Бомон[18], выполняя тайное поручение Людовика XV, недавно явился в Петербург в женском костюме и вел переговоры с императрицей. Наши придворные до сих пор гадают, к какому полу он принадлежит.
Насте показалось, что Денис нарочно перевел разговор в игривую светскую болтовню. Она решила, что он старается отвлечь трусоватых Боровичей, дабы они не догадались о Настином отъезде и не помешали ей.
— Останьтесь у нас на ужин, Денис Андреевич, — попросила Гликерия. — Мы непременно должны отпраздновать чудесное спасение Насти.
За ужином Денис тоже старался избегать разговоров об убийствах и опасностях, а все больше болтал о вещах, которые могли бы составить ему репутацию легкомысленного придворного сплетника.
Зато Остап Борисович Новохатько был занят в своем доме делом отнюдь не шуточным. Он писал серьезное и даже слегка сердитое письмо Татьяне Степановне Криничной. От душевного расстройства буквы прыгали у него перед глазами и плохо складывались в строки:
Я бы не стал беспокоить Вас, достопочтенная Татьяна Степановна, но давнее знакомство и добрые чувства к Вашему семейству не позволяют мне равнодушно наблюдать, как невинное создание развращается, поддавшись влиянию порочного человека. Не так давно в Глухов явился некий господин Т. Он приехал из Санкт-Петербурга, а до этого побывал во многих европейских столицах. И повсюду на его пути оставались обманутые, брошенные в плачевном положении девушки и женщины. Это человек без всяких христианских понятий, он спит даже с собственной теткой. Уж не знаю, какой ереси, каких сатанинских навыков набрался он за границей, но только влияние его на женский пол поистине гибельно. Даже Ваша дочь, известная своей строгостью, поддалась его дьявольским чарам. А ведь он не смотрит на таких, как она, всерьез. Он из тех столичных щеголей, для которых все мы — провинциалы, хуторяне, хохлы, черкасы и просто нестоящие людишки. Знаю, что Вы, уважаемая Татьяна Степановна, ни за что бы не отпустили свою дочь в Глухов, если бы могли предвидеть, какому испытанию подвергнется здесь ее гордость и добродетель. Умоляю Вас как можно скорее приехать за дочерью и увезти ее подальше от чужого, порочного и надменного совратителя, который поступит с ней так же безжалостно, как и с предыдущими жертвами.
Преданный Вам Остап НовохатькоДовольный своим эпистолярным талантом, «синьор Казанова» запечатал и немедленно отправил письмо с нарочным.
Глава десятая
Бродячий философ
Ленис и Настя не отступили от задуманного и утром следующего дня покинули Глухов. Для Веры Денис придумал складное объяснение своему отъезду: будто направляется он в Чернигов смотреть старинные рукописи, найденные в одной из тамошних церквей. Он взял в дорогу не «тетушкиного» кучера, а своего давнего слугу Еремея, который сопровождал его от Петербурга. О том, что между Денисом и Настей существует своеобразный заговор, Вера не заподозрила: ведь «племянник» выехал из города рано утром, когда Настя и Боровичи еще только собирались на репетицию в театр. Она даже обрадовалась, что научные дела отвлекли Дениса от общества красавицы казачки.
Настя надеялась, что никто не свяжет между собой ее отъезд и Томского, поскольку Чернигов и село Кринички возле Полтавы располагались по разные стороны от Глухова.
Иван Леонтьевич, с которым Денис накануне обо всем договорился, проследил за тем, чтобы исчезновение Насти из парка прошло незамеченным. Боровичи занимались в музыкальном павильоне, Яков сказался больным и ушел, других актеров и слуг Шалыгин под разными предлогами удалил. Единственный, кто встретил Настю возле ворот, был Тарас.
— Вы куда-то поспешаете, панна? — спросил он с удивлением. — А я тут хотел вам сказать…
— Я должна уехать в Кринички, это очень важно, — ответила Настя, с тревогой поглядывая по сторонам. — Но ты никому о том не говори раньше времени. После Иван Леонтьевич объявит, ему все известно. А у тебя какие новости, Тарас? Рассказывай, только быстро.
— Я уговорил-таки Мотрю назвать мне имя того разбойника, которого пан Томский застрелил. Это, оказывается, конюх Гаврила из имения ваших родичей. Мотря его видела, когда приезжала с панами в село. Говорит, он ей сразу показался разбойником.
— Отчего же она не назвала его раньше? — удивилась Настя.
— Боялась, что его дружки ей отомстят. Она думает, что этот самый Гаврила и поджег конюшню в панском имении.
— Ах да, конюшня… — вспомнила Настя. — Ведь Харитон Карпович вернулся в имение из-за этого пожара. Ну, пусть хоть теперь Мотря всем расскажет о Гавриле.
— Нет, теперь она еще больше боится, — вздохнул Тарас. — Говорит, теперь ее будут ругать за то, что сразу промолчала.
— Вот беда… И надо бы мне в этом разобраться, да пора ехать. Ладно, Тарас, вы уж с Мотрей до моего возвращения ничего не затевайте. Приеду — тогда все и обдумаем. А самое главное — старательно учите слова из пьесы, чтобы потом самим не опозориться да Ивана Леонтьевича не подвести. Ну, бывай, Тарас. Помни об осторожности, все примечай и Мотрю береги.
Расставшись с Тарасом, Настя выпорхнула на улицу и стремительно понеслась вперед, к тому месту, где под укрытием раскидистых дубов ее ждала дорожная карета, запряженная парой лошадей. Быстро оглядевшись по сторонам, девушка юркнула в заранее распахнутую дверцу. Задернутые шторы создавали внутри кареты полумрак, из которого загадочно и призывно блестели глаза Дениса.
— Доброе утро, мадемуазель, прошу вас, — сказал он скороговоркой и чуть отодвинулся, приглашая девушку сесть рядом.
Однако Настя, словно не заметив его жест, уселась напротив. Рядом с собой она положила небольшой узелок, в который были собраны мелочи, необходимые каждой женщине даже в самой короткой дороге.
