Виктор Полонский - Опасная игра Веры Холодной
— Затем, что не существует пленки бесконечной длины. — Сиверский достал часы, недорогие, серебряные, без крышки, взглянул на них и обреченно вздохнул. — Хорошо, пойдемте в монтажную, там сейчас Стахевич должен монтировать «Стрекозу и Муравья».
«Стахевич! — мысленно ахнула Вера. — Неужели?!»
— Во всяком случае, он просил до часу оставить монтажную за ним. — Сиверский убрал часы, машинально сунув их не в жилетный, а в правый пиджачный карман. — Только в монтажной прошу не шуметь. Лучше совсем не разговаривать, тихонечко посмотрим и уйдем. Процесс монтажа — крайне скучное дело, ассистент показывает «куски», режиссер решает, что пойдет в картину, а что нет, и говорит, где склеивать. Съемки не в пример интереснее.
Интереснее всего был Стахевич. Не шуметь? Не разговаривать? Еще чего! Увидев на экране «картины из жизни насекомых», она не сможет сдержать бурного восторга и выскажет Стахевичу свое восхищение в самых лестных выражениях! Против восхищения не устоит никто! Каким бы он ни был букой, знакомство состоится. А если к восторгам добавить немного кокетства, то можно рассчитывать и на приглашение. Он же поляк, а поляки известные «куртуазники»[67].
— Монтаж не сугубо технический процесс, — объяснял по дороге Сиверский. — Элемент творчества тоже присутствует. По-разному сочетая куски, можно добиваться разных впечатлений…
Вера его не слушала — репетировала в уме сцену бурного восторга. Начать с не слишком громкого «невероятно!», причем произнести это слово с придыханием, затем «браво!» и аплодисменты, а когда Стахевич обернется или же подойдет к ней, восторженно выдохнуть: «Сударь, вы — волшебник!» — и посмотреть на него сияющим взором… Широко раскрыв глаза, Вера посмотрела таким взором на проходившего мимо нее кудрявого юношу в кургузом поношенном пиджаке и узких брюках. Юноша покраснел и споткнулся на ровном месте, едва не выронив большой жестяной чайник, который нес в правой руке. По чайнику Вера догадалась, что это был Мишенька из «самоварной» комнаты. «Какой милый мальчик», — подумала она.
Монтажная оказалась пуста. Сиверский первым делом подошел к проектору и потрогал его ладонью.
— Холодный, — пояснил он Вере. — Значит, Стахевич не приезжал! Вот разве можно так? Просил же заранее, вчера перезванивал, напоминал, а сам не приехал! Сейчас пусто, а потом будет густо — сойдутся трое сразу и начнут спорить, доказывая, кому из них монтажная нужнее! Разве я Иов многострадальный, чтобы разбирать их споры?!
Пока Сиверский возмущался, Вера оглядывала монтажную. Ничего интересного. Проектор, рядом с ним стол, на котором лежат стопкой круглые коробки для пленки, в беспорядке валяются ножницы разных размеров, кисточки и мелки разной толщины, стоят какие-то пузырьки, похожие на аптекарские. На стене растянуто полотно экрана. Четыре стула, одно кресло, небольшой шкаф в углу — вот и вся обстановка.
— Чем тут пахнет?! — поморщилась Вера, уловив странный кисловато-едкий запах.
— Нагоняем, который получит Владислав Казимирович! — раздраженно ответил Сиверский. — Некоторые привилегии еще не означают вседозволенности!
— Но, может быть, он заболел? — предположила Холодная. — Или просто опаздывает?
— Не хочу в это вникать! Что я, Иов многострадальный, чтобы со всеми нянчиться? В другой раз ради двух часов в монтажной ему придется побегать за мной три дня! Прошу прощения, я должен идти, у меня срочные дела.
Сиверский ушел, оставив Веру в монтажной, где ей совершенно нечего было делать. На всякий случай Вера тоже потрогала рукой проектор, убедилась в том, что он действительно холодный, и вышла в коридор. Владения Амалии Густавовны были рядом, так что над тем, куда направиться дальше, размышлять не пришлось.
У гримерши сидела бледная, болезненного вида дама. Длинный нос, близко посаженные глаза и скошенный подбородок делали ее похожей на крысу. Вера вспомнила, что видела ее в костюмерной.
— Знакомьтесь, Вера Васильевна, это Наина Юрьевна, — представила «крысу» Амалия Густавовна. — Впрочем, в сравнении с вами, дорогие мои, я так стара, что могу звать вас Верочкой и Наиночкой. Наиночку я так и зову, а вас, Вера Васильевна…
На щеках Амалии Густавовны играл румянец, глаза влажно блестели, а в воздухе отчетливо пахло ликером.
— Ах, конечно же, зовите меня Верочкой! — разрешила Холодная, садясь на свободный стул. — Я ничего не имею против, и вообще лишние церемонии только все усложняют.
Амалия Густавовна одобрительно улыбнулась и сказала Наине:
— Верочка изучает производство кинокартин. Уверена, что она станет русской Эмилией Пате!
Молодая женщина скромно улыбнулась, не спрашивая, кто такая Эмилия Пате. Может, Амалия Густавовна «переделала» в сестру младшего из братьев Пате[68], которого зовут Эмилем? Впрочем, какая разница? Хоть горшком назови, только в печку не ставь.
— Наиночка приходит ко мне глотнуть свежего воздуха! — Теперь Амалия Густавовна обращалась к Вере. — Она имеет несчастье работать под началом Галины Мироновны, а эта женщина, да будет вам, Верочка, известно, — настоящий монстр! Ее даже Александр Алексеевич побаивается. Характер у нее, что напильник. Правда, прозвище Кляча она получила не за характер, а за внешность. Но это она только с виду такая худосочная да слабосильная, на самом деле силой ее бог не обидел. Однажды Аркадин-Чарский напился до такой степени, что вздумал — нет вы только представьте! — ущипнуть Галину Мироновну. Дело было в коридоре, возле костюмерной. Галина Мироновна, вместо того чтобы возрадоваться и записать этот небывалый случай в своих moleskines,[69] дала ему такую оплеуху, что бедняга отлетел на три сажени в сторону и сшиб с ног проходившего мимо Мишеньку, у которого в руках был чайник с кипятком…
— Я должна идти. — Наина вскочила и громко шмыгнула носом. — Простите…
— Вот! — многозначительно сказала Амалия Густавовна, когда за Наиной закрылась дверь. — Даже за глаза не то чтобы обсуждать Галину, слушать плохое о ней боится. Это же надо так затерроризировать человека! Но чего еще ожидать от Клячи? Ах, давайте сменим тему, а то у меня скоро мигрень случится! У меня от Галины Мироновны всегда мигрень! Надо срочно принять лекарство.
С этими словами Амалия Густавовна выставила на стол графинчик с ликером и две рюмки. Вера от «лекарства» отказалась, а пока Амалия Густавовна цедила его мелкими глоточками, пожаловалась на судьбу-злодейку, которая помешала ей познакомиться с «самым интересным режиссером ателье».
— С Владиславом Казимировичем такое часто бывает, — сказала гримерша. — Увлечется работой и забудет обо всем на свете. У нас, знаете ли, не так уж и много пунктуальных людей. Творческие натуры не любят наблюдать часы, их это тяготит. «Пунктуалистов» в ателье можно пересчитать по пальцам — Александр Алексеевич, Бачманов, Рымалов, я да Мишенька. Одной руки достаточно.
От очередной порции ликера Амалия Густавовна пришла в совершеннейшее благодушие, поэтому Вера решила пойти ва-банк.
— Рымалов — загадочный, — будто бы про себя сказала она, глядя в сторону. — Интригует. И чувствуется в нем нечто опасное…
— Для вас он вряд ли опасен! — хмыкнула собеседница. — Если, конечно, вы не питаете страсти к картам! Что вы на меня так смотрите? Да, Рымалов — игрок, и очень удачливый. Он состоит в нескольких клубах, играет по-крупному, но здесь, в нашем муравейнике, старается этого не афишировать. Однако все об этом знают, и если у кого-то случается срочная нужда в деньгах, идут к Рымалову. Небольшие суммы, рублей до пятидесяти, он одалживает легко и, в силу своей деликатности, не любит напоминать о долге.
«Он!» — убежденно подумала Вера. Одалживать деньги налево и направо, обязывая тем самым людей, есть одна из главных шпионских черт. Уж что-что, а это она понимала.
— Но благоволит он не всем, — продолжала гримерша. — Покойный Корниеловский говорил, что Рымалов скряга. Нет, не «скряга», а «скупой рыцарь»! Да, так — скупой рыцарь. Не помню точно, в связи с чем зашел у нас тогда разговор о Рымалове, но эти слова врезались мне в память.
«Не далее как в пятницу Валентин хвастал, что скоро получит много денег благодаря своей наблюдательности. Уж не шантажировал ли он кого?..» — вспомнила Вера.
— Или вы поигрываете? — хитро прищурилась Амалия Густавовна. — Нынче многие дамы играют, взять хотя бы Джанковскую. Но ее, к слову будет сказано, пристрастил к картам Рымалов. У них одно время был роман, довольно бурный. Некоторые даже думали, что Рымалов оставит жену ради Леночки, но что-то у них не сложилось. Теперь у Леночки другой фаворит, Павел Оскарович Дидерихс, наша белокурая бестия. Вы еще не познакомились с ним? О, будьте осторожны, милая, заклинаю вас! Павел Оскарович — это тот тихий омут, в котором во множестве водятся черти! Погубитель сердец и сокрушитель репутаций, хотя на первый взгляд флегматичен, как снулая рыба. Но это только на первый взгляд.
