Виктор Полонский - Опасная игра Веры Холодной
— Спасибо. Знаю, — коротко отвечал Немысский.
— Вы уже знаете про Стахевича? — спросила Вера.
— Нет. А что с ним?
— Говорят, что его… — договорить не успела, потому что в прихожую, где висел на стене телефон, вышел Владимир.
— Говорят, что он отбыл следом за Корниеловским в Киев, — сказала она, маскируясь. — Все, Наденька, прощаюсь. Поцелуй маму и Сонечку.
— Непременно, — пообещала «Наденька» и отключилась.
— Что за Корниеловский? — поинтересовался Владимир. — Не Кондратий ли Савельевич, помощник начальника телеграфного управления?
— Нет, это совсем другой Корниеловский, — ответила Вера, — бывший папин сослуживец, преподаватель географии.
Лгать, как мужу, так и другим людям, с каждым днем становилось все проще. Порой даже задумываться не приходилось, как именно солгать, все получалось само собой. Сложность была лишь в том, что приходилось кое-что запоминать, чтобы в будущем не попасть в неловкое положение. Вот и сейчас Вера запомнила на всякий случай, что вместе с ее покойным отцом в гимназии служил преподаватель географии Корниеловский, который недавно переехал из Москвы в Киев.
13
«Вчера утром у Мясницких ворот полицией был задержан известный аферист Артищев-Грунский, о чьих делах нет необходимости напоминать нашим читателям. Невозможно не восхищаться самообладанием этого дерзкого преступника. Во время задержания он утверждал, что является агентом Санкт-Петербургского Охранного отделения, прибывшим в Москву с секретным поручением начальства, и требовал, чтобы его немедленно освободили».
Газета «Московские ведомости», 23 января 1913 годаУбийство Корниеловского отошло на задний план. На следующий день в ателье только тем и занимались, что обсуждали подробности убийства Стахевича. Некоторые просто смаковали их, как, например, Амалия Густавовна, с одной стороны, вроде бы жалевшая Стахевича, а с другой — обсуждавшая его смерть с видимым удовольствием. Впрочем, этой женщине, по складу ее характера, доставляла удовольствие любая новость, которую можно было не только обсуждать, но и дополнять своими соображениями.
— Это все прислуга! — убежденно трясла головой Амалия Густавовна. — Кочергой по голове — самый простонародный способ. От кочерги брызги во все стороны, можно испачкать одежду, а это — улика. Умный человек скорее воспользуется револьвером или ножом, чем кочергой.
У Веры, наслушавшейся рассказов Владимира, было на этот счет свое мнение, которого она, впрочем, оглашать не спешила.
— Если бы я была убийцей, то непременно пользовалась бы револьвером! — Амалия Густавовна взяла мундштук, вставила в него сигарету и притворилась, будто стреляет из этого импровизированного «оружия». — Револьвер — это очень удобно. Можно не подходить близко к жертве, за какую-то минуту можно убить несколько человек. Одно время я подумывала о том, чтобы обзавестись револьвером для защиты. Ведь я живу одна, прислуга не в счет. Кстати, о прислуге! Мужчины не очень-то осмотрительны в найме прислуги, и Владислав Казимирович не был исключением. Не иначе как взял какую-то девку без рекомендации, а она разнюхала, что у барина водятся деньги, и решила поживиться. Я почему так уверенно говорю насчет прислуги? Потому что Стахевич жил затворником, к нему никто, кроме прислуги, и не ходил. Разве что из ателье по работе, но зачем кому-то из наших убивать Владислава Казимировича, который жил сам по себе, никому не перебегая дороги? Ладно, если бы у нас был второй такой «кукольник». Тогда еще можно списать на ревность, на конкуренцию, но ведь второго Стахевича не было не только у нас, но и во всей Москве!
Амалия Густавовна сделала паузу для того, чтобы прикурить пахитоску, пыхнула ею и вдруг вздрогнула.
— Ой, знаете, что я подумала?! — Она хитро посмотрела на Веру. — Вот прямо сейчас озарение нашло. Владислава Казимировича могли убить конкуренты Александра Алексеевича, хотя бы тот же Тиман! Что, не верите? А почему бы и нет? Владислав Казимирович не раз получал предложения от других киношников, как из Москвы, так и из Петербурга, но всякий раз их отклонял. Возможно, на чье-то предложение он ответил резко или же кто-то решил сделать «ни нашим, ни вашим»…
— Амалия Густавовна! — В приоткрывшуюся дверь просунулась взлохмаченная голова Сиверского. — Там Анчарова с ума сходит, а вы здесь лясы точите!
— Лясы?! — возмущенно переспросила Амалия Густавовна.
— Прошу прощения, сорвалось, — повинился Сиверский. — Поторопитесь, будьте так любезны!
Дверь закрылась. «Что я вам, Иов многострадальный…» — донеслось из-за нее. Амалия Густавовна вытащила из-под стола саквояж, похожий на тот, с которым ходят доктора, заглянула в него и унесла раскрытым за портьеру.
— Поговорить толком не дадут! — ворчала она, раздраженно чем-то гремя. — Ни минуты покоя! Вы бы, Верочка, как-нибудь зашли ко мне домой. Мы бы с вами чудно скоротали вечерок. Я живу на Таганке, в Новоспасском тупике, доме Андроновой. Возможно, вы знаете этот дом, потому что там находится шляпная мастерская Лидочки Прозоровской…
— Знаю! — с преувеличенным оживлением воскликнула Вера. — И даже знакома с госпожой Прозоровской!
— В самом деле? — Амалия Густавовна высунулась из-за портьеры. — Лидочка — чародейка! Я зову ее «моя шляпная фея». Знаете, какую прелестную шляпку сшила она мне прошлой весной? Я вам сейчас набросаю фасон.
Поставив раскрытый саквояж на пол, Амалия Густавовна взяла лежавший на столе карандаш и, за неимением бумаги, нарисовала фасон шляпки на дне коробки с пахитосками, время от времени опасливо косясь на дверь — не явится ли снова Сиверский. Когда рисунок был окончен, Вера восхищенно позавидовала, сказав, что тоже хочет такую шляпку, хотя на самом деле не надела бы ее даже под угрозой смертной казни. Женщина улыбнулась и напомнила, что Прозоровская не шьет одинаковых шляпок. Вера притворилась огорченной.
— Не расстраивайтесь, милочка, — утешила ее Амалия Густавовна. — Я замолвлю за вас словечко, и Лидочка сошьет вам еще более красивую шляпку. Буду рада видеть вас у меня дома. Считайте это официальным приглашением, хотя нам с вами ни к чему разводить церемонии. А теперь, простите, я должна бежать к Анчаровой, а то от ее истерик нашего многострадального Иова хватит удар.
Предположения гримерши оказались верными. Во всяком случае, они совпали с мнением полиции, арестовавшей приходящую прислугу Стахевича и ее жениха, столяра с фабрики братьев Каган, что на Бутырке. Об этом Вере рассказал Немысский. У Веры уже стало входить в привычку из киноателье ехать не домой, а на Малую Грузинскую. А что поделать? Хочется же узнать подробности про Стахевича и про то, как прошел ночной визит к Ханжонкову. Да и о том, что услышала в ателье, надо рассказать. Хотя бы про версию Амалии Густавовны.
— Агриппина Корнакова и Яков Лузнецов, — повторила Вера имена горничной и ее жениха, желая запомнить их на всякий случай. — А что вы сами думаете об убийстве Стахевича, Георгий Аристархович?
— У меня слишком мало сведений для того, чтобы делать выводы, — честно признался Немысский. — Хотелось бы, конечно, узнать, что Стахевич и есть Ботаник. Случается, что агентов убирают свои же, для того чтобы спрятать концы в воду. Это будет хоть и незаслуженная, но удача — стало быть, наступили змее на хвост. Но пока даже предположить такого не могу. Полиция произвела тщательный обыск дома у Стахевича, но ничего интересного не нашла, так же, кстати говоря, как и мы у Ханжонкова.
— Совсем ничего — это тоже подозрительно, — заметила умудренная опытом Вера.
— Да, это так, — усмехнулся ротмистр. — Полное отсутствие чего-либо предосудительного может в ряде случаев навести на совершенно противоположные мысли, но не позволяет выбрать человека из толпы. У Ханжонкова можно было бы придраться к чересчур подробным картам Крыма, в том числе и Ялты с окрестностями, но я далек от мысли о том, что германская разведка намерена устроить покушение на государя. Как бы то ни было, но есть определенные принципы и определенная этика. Перефразируя известное выражение, скажу так: «шпиону — шпионское, революционеру — революционное». И я прекрасно помню, что Ханжонков собирается построить в Крыму огромное ателье. Так что карты ему, скорее всего, нужны для выбора подходящего места. К Стахевичу мы тоже наведаемся, возможно даже сегодня ночью, чтобы никто не мешал. Но предчувствие подсказывает мне, что мы тянем одну за другой пустые карты.
— Которые нам подсовывает Ботаник? — уточнила Вера.
— Или провидение, — пожал плечами Немысский. — Кто-нибудь всегда что-нибудь да подсунет…
Серебряные аксельбанты на его правом плече красиво при этом колыхнулись. Вера привычно пожалела о том, почему аксельбанты не полагаются всем военным — это же так красиво.
