Виктор Полонский - Опасная игра Веры Холодной
Вера почувствовала, что у нее начинают гореть щеки.
— Я же видел, с каким любопытством вы наблюдали за Анчаровой, — продолжал Рымалов. — Просто глазами ее ели. Впору было предположить, что вы мечтаете оказаться на ее месте. Но оказалось, что вы преследовали совершенно иную цель. Примите мои восхищения! У вас есть актерский талант. Если бы мне не посчастливилось сегодня задержаться у Василия Максимовича, то я бы пребывал в заблуждении относительно вас.
Жаркое вкусно пахло, разжигая аппетит. Вера взяла приборы, оказавшиеся тяжелыми и неудобными для ее рук, и начала есть. Разговаривать за едой в определенном смысле удобно — пока жуешь, есть время для обдумывания.
— Итак, на кого вы работаете? — Рымалов откинулся на спинку стула и смотрел на Веру строго и испытующе.
— Вы уже сами догадались, — ответила Вера и не удержалась от шпильки. — Вы же такой сообразительный!
— Есть немного, — кивнул оператор. — Значит, на Тимана. Впрочем, этот мой вопрос тоже был риторическим. Кто еще, кроме Павла Густавовича, способен на такие кунштюки?[63] В России есть только два кинопромышленника suns peur et sans reproche[64] — Бонапартик и Тиман… Почему вы морщитесь? Каналья Антип не прожарил мясо как следует?
— Мясо в порядке, — ответила Вера, — просто я не люблю, когда людей называют уничижительными прозвищами, тем паче за глаза. Если Ханжонков Бонапартик, то вы тогда кто? Изабе?[65] Или Маршан?[66]
Унизила его нарочно, то был не столько бестактный, сколько проверочный, испытующий выпад. Шпиону, по мнению Веры, полагалось в ответ начать туманно намекать на свою значимость, а вот обычный кинооператор должен был оскорбиться, возмутиться, одним словом — отреагировать нервно. Но Рымалов удивил тем, что взял и рассмеялся. Да так громко, что на них начали оборачиваться другие посетители трактира. Вера продолжала есть как ни в чем не бывало, давая понять окружающим, что ей безразлично поведение спутника.
— Верный Маршан — это, скорее, Сиверский, — отсмеявшись, сказал он. — А в роли Изабе выступает Гончаров. Он, подобно Изабе, запечатлевает славные деяния Бонапартика, только делает это не на холсте, а на бумаге. Не верите? Он сам мне говорил, что, отойдя от дел, хочет написать историю российского кино и потихоньку собирает материалы. Однако селянка стынет.
Несколько минут ели молча. У Рымалова была редкая способность есть быстро, но прилично. Расправившись с селянкой, он кивнул официанту, чтобы тот нес жаркое, и спросил:
— А можно узнать, как вы собираетесь производить «ревизию» у Бонапартика? Сами? Днем? Или ночью? Лучше ночью, так гораздо спокойнее, нет риска, что вдруг зайдет Бонапартик или его верный Маршан. Сторож — не помеха. Заперев двери, он выпивает чарку-другую, ложится спать и спит так крепко, что его не добудиться. Имел несчастье убедиться на собственном опыте, когда понадобилось ночью попасть в ателье. Полчаса в дверь колотил, пока сторож не проснулся, все руки отбил. Проникнуть внутрь, минуя двери, несложно. Позаботьтесь заранее о том, чтобы одно из окон было не закрыто на задвижку.
Владимир Игнатович излагал так гладко, словно говорил о чем-то давно знакомом, хорошо обдуманном. У Веры создалось впечатление, что он наведывался тайком в кабинет к Ханжонкову. Интересно. Узнать бы зачем.
— Моя задача — сделать слепки, — честно призналась Вера. — Прочее меня не касается. И вы не так уж и ошиблись насчет меня. Я действительно мечтаю стать актрисой, причем кино привлекает меня больше, чем театр.
— Еще бы, — хмыкнул Рымалов. — С вашими-то данными!
— Будьте любезны объяснить, что вы имели в виду! — гневно сверкнула глазами Вера. — То, что вы застали меня не за самым благовидным делом, еще не дает вам права…
— Сделайте одолжение, посмотритесь в зеркало, — спокойно перебил Рымалов. — Пожалуйста. Я не шучу.
Испугавшись, что с ней что-то не так — уж не появились ли на лице пятна, как это бывает у некоторых беременных? — Вера достала из сумочки зеркало и внимательно осмотрела не только лицо, но и прическу. Все было в порядке, разве что только румянец на щеках был ярче обычного.
— У вас живое, выразительное, очень красивое лицо. — Слова оператора звучали по-деловому, нисколько не комплиментарно. — Вы созданы для кино, для крупного плана. Со сцены даже в первом ряду, не говоря уже о четвертом, не разглядеть и половины того, что видно на экране. К тому же отсутствие звука требует от киноактеров максимально возможной выразительности. Ну и, конечно, лицо, которое показывают крупным планом, должно быть красивым, чтобы на него было приятно смотреть. Вот это я и имел в виду, говоря о ваших данных. Только напрасно вы связались с Тиманом. Этот хищный остзейский волк любит рядиться в овечью шкуру. Он избавится от вас, как только вы выполните поручение. Зачем ему держать при себе людей, знающих его не с самой лучшей стороны? Никакого резона. Да и хватка у Тимана не та. Я бы на вашем месте поставил на Бонапартика. В нашем деле он признанный фаворит. Если хотите, то могу попытаться при случае замолвить за вас словечко. Он прислушивается к моему мнению. Ваше здоровье!
Рымалов выпил водки и вернулся к жаркому.
— Что вам от меня нужно? — спросила Холодная, не понимая, почему Рымалов тянет с оглашением условий своего молчания; неужели собирается свести все к интрижке?
— Расскажите мне о себе. Вкратце, в общих чертах, а то ведь я вас совершенно не знаю.
Ложь легко было разоблачить, поэтому Вера рассказала правду, напирая на то, что муж ее вечно занят делами, а ей скучно.
— Ну и свободные средства в своем распоряжении тоже хочется иметь, верно? — с усмешкой спросил Рымалов. — Чтобы не обращаться к мужу за каждым рублем?
Вера ответила утвердительно. Владимир Игнатович выдержал паузу, а затем сказал, глядя ей в глаза:
— Пока что мне от вас ничего не нужно, Вера Васильевна. Помните только, что вы передо мной в долгу. Настанет час, и я обращусь к вам с просьбой, заведомо рассчитывая на ваше согласие.
— Но только… — начала было Вера, но Рымалов не дал ей договорить.
— Я — дворянин, офицер и человек чести! — отчеканил он. — Можете не беспокоиться, ничего бесчестного я от вас не потребую!
Вера подумала, что границы честного и бесчестного каждый определяет для себя сам, но говорить ничего не стала. Подозвала кивком официанта и попросила рассчитать ее. Официант недоуменно посмотрел на Рымалова. Тот сделал круглые глаза и велел, чтобы счет принесли ему. Прикинув, сколько мог стоить ее обед, Вера выложила на стол радужную трешницу, кивнула своему спутнику и ушла.
Извозчику, увезшему Веру с Житной, было о чем рассказать жене или приятелям за вечерним самоваром. Вначале молодая женщина громко (мало ли кто слышит?) приказала отвезти себя на Пятницкую, к магазину галантерейных товаров Крестовникова, то есть домой. Когда сани свернули с Житной, велела извозчику ехать в Петровский пассаж. Выйдя на Петровке, она дала извозчику рубль и сказала, чтобы он подъехал к входу со стороны Неглинной и ждал ее там. Прошлась по пассажу, заглянув наугад в два магазина и не задерживаясь там более чем на минуту, вышла, села в сани и велела ехать к Тверской заставе. Когда отъехали немного, сказала извозчику, чтобы он ехал на Малую Грузинскую. Бедный ванька так запутался, что, довезя Веру до места, дважды спросил, не угодно ли ей будет ехать куда-нибудь еще.
Холодная ехала наугад, не зная, застанет ли Немысского на месте. Но она торопилась отдать слепки, а кроме того, по телефону все равно о делах рассказывать нельзя. В конце концов, можно изложить все в письме и попросить передать Немысскому. И во время разговора с Рымаловым, и по дороге Вера все гадала — он или не он, но так и не смогла определиться с выводами. С одной стороны, застав ее за снятием слепков, Рымалов не стал поднимать шума и дал понять, что поступил так не из благородства, а с дальним расчетливым умыслом. Шпион не упустит возможности обзавестись еще одним союзником при помощи шантажа, особенно если этот союзник — молодая и красивая женщина. С другой стороны, подобное поведение выглядит неосторожным. Станет ли Ботаник рисковать, раскрываясь перед незнакомым человеком? Ладно, пусть не до конца, но все же раскрываясь, давая почву для каких-то подозрений. Какие услуги могут понадобиться обычному оператору? Кстати, Немысский прав — Рымалов живет на широкую ногу. Носит дорогие костюмы, посещает дорогие трактиры… А ведь деньги ни на кого манной с неба не сыплются. Ох, прямо хоть на картах гадай — он или не он!
Георгий Аристархович был у себя. Увидев слепки, радостно просиял, а выслушав Веру, надолго задумался, а потом сказал:
— Не могу пока решить, будет ли нам от этого какая-нибудь польза или один только вред. Скажу только одно — повадка у Рымалова самая что ни на есть шпионская. Но для Ботаника он ведет себя чересчур вызывающе. Обычный человек в такой ситуации потребовал бы за свое молчание денег или… кхм… благосклонности. В каких еще услугах с вашей стороны может нуждаться скромный оператор из киноателье?
