Татьяна Романова - Сизые зрачки зла
– Очень рада, капитан! Меня зовут Вера Александровна Чернышева, бабушка подарила мне Солиту, так что я останусь здесь жить. Вы присаживайтесь к столу, может быть, хотите позавтракать, выпьете чаю или кофе?
– От кофе не откажусь, – обрадовался исправник, – здесь он – большая редкость, а я его люблю.
Марфа молча поставила перед Щегловым чашку и налила в нее кофе.
– Не холодный, Петр Петрович? – шепнула она, не поднимая глаз.
– В самый раз, спасибо, Марфа Васильевна. Я бы хотел объяснить, что привело меня в Солиту. Хорошо, что и Лев Давыдович здесь, сразу всем хозяевам имений и расскажу о наших загадках. Дело в том, что в овраге, отделяющем ваше имение от Хвастовичей, нашли застреленного человека. Его опознали, это – шорник из уездного городка, пропавший полгода назад. Я веду опросы людей во всех окрестных деревнях, но пока безрезультатно. Вам бы, Вера Александровна, не мешало охрану к дому приставить.
Веру, привыкшую к тому, что в Москве, почти не скрываясь, шалит разбойный люд, его рассказ не впечатлил, и она отказалась:
– Спасибо за заботу, но в моем флигеле уже есть охранник, а для Марфы и ее отца мы что-нибудь придумаем.
– Ну, воля ваша, как хотите, – отозвался Щеглов. Он поблагодарил за кофе и сообщил: – Я отправляюсь в Хвастовичи, хозяин имения пока не приехал, предупрежу управляющего и начну там опрашивать дворовых.
– А что, разве в Хвастовичи приедут хозяева? – вклинился в разговор до сих пор молчавший Бунич. – Там уже больше двадцати лет никого не было.
– Управляющий письмо получил, что хозяин собирается в отставку и приедет сюда на постоянное житье, – пояснил исправник, поднимаясь из-за стола.
Бунич тоже поднялся, он вдруг отчего-то покраснел, но продолжал засыпать исправника вопросами:
– С чего же это Горчаков в отставку выходит? В таких чинах ходил! Может, из-за младшего брата? Тот ведь, как говорят, в восстании участвовал, теперь и старшего заодно из армии погонят. Да и то, правда – как можно кавалергардами командовать, коли ты сам ненадежен.
Услышав название полка, Вера насторожилась – неужели Бунич рассказывал о том командире, что отказался просить за Боба? А причем тут младший брат? Или у того высокомерного красавца, приезжавшего к ним в дом, брат так же арестован, как и у нее самой? Неужто в чем дело?!
Ее размышления прервал исправник:
– Вера Александровна, вы уж об охране не забудьте, – напомнил он и, попрощавшись, вышел. За ним заторопился Бунич, и девушки остались одни.
– Марфа, что это наш Лев Давыдович так заволновался из-за несчастий соседа? Он, конечно, человек добрый и приятный, но для такого смятения чувств должна быть личная причина.
– Не знаю, Вера Александровна. В Хвастовичах на моей памяти никогда хозяева не жили, отец рассказывал, что это имение граф Обольянинов в приданое единственной внучке отдал. Но при чем тут Бунич не скажу…
– Да, бог с ним, – отмахнулась Вера и вернулась в разговоре к собственным делам.
Они с Марфой уже понимали друг друга с полуслова и так же слаженно работали. Этим утром, пронизанным золотистым апрельским туманом, обе рвались на поля. Кони уже ждали их, и через пару минут девушки выехали со двора Солиты.
Глава 11
Оставив позади двор Солиты, Бунич отправился к себе, но потом передумал и решил догнать исправника. Это было вдвойне полезно: он мог узнать что-нибудь новое о тревожном событии, случившемся в округе, да и на Хвастовичи поглядеть хотелось. Лев Давыдович погонял коня, а разворошенная память, как нарочно, подкидывала одно за другим болезненные воспоминания: с Катенькой Обольяниновой они родились в один год, да и росли вместе. Отец чуть ли не каждый день брал Леву с собой в дом старого графа, где с рождения воспитывалась его единственная внучка. Катенька росла сиротой: отец ее погиб в очередной войне то ли с персами, то ли с турками, а мать вновь вышла замуж.
Дети очень дружили. К шестнадцати годам Катенька превратилась в настоящую красавицу: синие глаза, черные как вороново крыло кудри и белоснежная кожа делали ее изысканным экзотическим цветком. Лева любил эту яркую, как крылья бабочки, юную графиню со всей нежностью первой любви, и ему казалось, что и она, когда немного повзрослеет, разделит его чувства. Но этим мечтам не суждено было сбыться: старый граф устроил брак своей наследницы с сыном своего друга. Две знатные семьи объединили свои богатства, и синеглазая Катенька стала княгиней Горчаковой. Но даже не это оказалось самым страшным. Когда, уезжая в столицу, Катенька нежно поцеловала друга детства на прощание, Лева увидел в ее глазах лишь радостное предвкушение. Та сама рвалась замуж, здесь ее ничто не держало. Он все выдумал, она никогда не любила его, и то, что он принимал за намек на возможное чувство, было лишь пустым кокетством: юная женщина оттачивала на нем свое умение очаровывать. Он смотрел вслед отъезжающей карете, а в мозгу стучало:
«Все ложь! Я никогда не был ей нужен».
Это разочарование навсегда излечило Бунича от иллюзий по отношению к противоположному полу. Впрочем, он вполне удачно женился на милой и богатой женщине, но всегда хотел, чтобы Катеньке в столице было плохо, чтобы она наконец-то поняла, как в свое время ошиблась. Какую приятную новость привез сегодня капитан Щеглов! Старшего сыночка Катеньки выкинули из армии, а младшенький уже давно сидит в крепости. Учитывая, что два ее средних сына мертвы, комплект несчастий стал полным.
«Эти сыновья должны были стать моими, а раз их мать предпочла другую судьбу – так пусть они теперь хлебают горе полной ложкой», – злорадствовал Бунич.
Но прошлое – прошлым, а сегодняшние дела взволновали Льва Давыдовича гораздо сильнее. Труп в соседском овраге мог выбить из колеи кого угодно! Бунич хотел выяснить у исправника все подробности и постараться обезопасить свое имение от любой угрозы. Впереди он заметил Щеглова, тот уже повернул на липовую аллею, ведущую к большому светло-желтому барскому дому в Хвастовичах. Это был единственный на всю округу уцелевший во время войны дом. За красоту его выбрал любимец Наполеона – маршал Мюрат. Тот дважды останавливался в этой усадьбе и, уходя, распорядился ничего не жечь. Вслед за исправником Бунич свернул на подсохшую под апрельским солнцем аллею и догнал капитана уже у крыльца.
– Я с вами, Петр Петрович, похожу, послушаю, что люди говорят, а то уж больно странные дела у нас в уезде творятся.
– Вот и отлично, вдруг что-нибудь важное заметите, – обрадовался Щеглов, и они вместе вошли в вестибюль.
Дом поразил Бунича: тот совершенно не изменился и как будто заснул в ожидании своей синеглазой хозяйки. Так же сверкал паркет, темный бархат штор обрамлял проемы высоких окон, и картины висели на прежних местах. Как это было несправедливо – ведь дом Бунича сгорел, не сохранилось ничего, связанного с его юностью, а здесь через распахнутые двери гостиной он видел большой портрет пятнадцатилетней Катеньки в первом «взрослом» платье. Бунич не удержался и подошел поближе. Художник, как видно, и сам пришел в восторг от своей модели, Катенька получилась, как в жизни – яркой, прекрасной и полной огня. И на этом портрете она очень походила на девушку, занимавшую теперь все мысли Льва Давыдовича – на графиню Веру Чернышеву. Наконец-то жизнь сделала круг и вернула Буничу то, что он не смог получить в юности, и он не собирался упускать свой шанс.
По ступеням крыльца легко взбежал управляющий Татаринов – умный и оборотистый мещанский сын из Смоленска. Увидев гостей, он дружелюбно поздоровался и поинтересовался:
– Чем обязан, господа?
Исправник вновь рассказал о найденном теле, потом по очереди опросил всех дворовых, но никто и слыхом не слыхивал о шорнике из уездного городка.
– Да, незадача, никто ничего не видел и не слышал, – подвел капитан неутешительный итог. – Теперь только ваши Дыховичи остались. Поедемте к вам, Лев Давыдович.
Буничу перспектива искать убийц среди своих мужиков показалась забавной, и он расхохотался, но спорить не стал, а лишь предупредил:
– Да ради бога, милости прошу. Только если бы в Дыховичах хоть один человек что-нибудь знал, мне это сразу же доложили бы. Мой Поляков – лучший управляющий во всей губернии: в кулаке всех держит, мужики только подумают – а он уже все знает. Бесполезно это…
Попрощавшись с Татариновым, они отправились в Дыховичи. Бунич, как всегда, оказался прав, толку от этой поездки было столько же, сколько и от предыдущей. Четыре часа спустя, не услышав ничего нового, исправник уехал в уездный город. По дороге он так ничего и не смог придумать ничего путного. Не было ни одной идеи… Что за бестолочь такая? Никто ничего не видел и не слышал…По всему выходило, что убийство бедолаги шорника, так и останется нераскрытым. Настроение у Щеглова сделалось хуже некуда. Можно сказать – просто мрак!
