Клод Изнер - Полночь в Часовом тупике
Эзеб направился к окошечку кассы, где сотрудница заклеивала конверты с помощью специального аппарата Дагена.
— Здравствуйте, Мартина, а Жерар здесь?
— Ты здесь! Ну-ка сделайся незаметным, не то тебя выкинут отсюда, если увидит кто-то из главных, он скажет, что ты пришел баламутить народ, и сожрет тебя с острым соусом.
— Так Жерар-то где?
— Там, внутри, возле пневматических аппаратов.
Пневматические аппараты — трубы с контейнерами, перемещающимися с помощью потока воздуха — были новым изобретением, восхитившим в свое время Эзеба. Сеть этих труб, помещенных в желоба, соединяла почтовые отделения. Он представил себя крохотным, летящим под землей со скоростью шестьсот метров в минуту. Уж тогда Кларисса его точно не поймает.
— Так, значит, из меня сделали козла отпущения? — спросил он своего друга, который в этот момент закладывал кипу писем в контейнер.
Вот уже четверть часа человек в тени остановки наблюдал за дверями здания, выглядывая Эзеба Турвиля среди непрерывного потока лиц.
А вот и он, под ручку с каким-то приятелем. Человек, следивший за Эзебом, безнадежно махнул рукой. Вот уже два раза подряд его план срывался, ничего не выходит, нужно с этим смириться. В этом деле следует проявить особенное проворство. Будет непросто. Но все получится, это точно.
Стоящие один впритирку к другому шале, в которых не было ничего швейцарского, теснились вдоль улицы Коленкур, их лестницы мелькали сквозь заросли кустов. Деревья, даже сухие, успокаивали страх Луи Барнава. В предыдущую ночь он не нарушил его покой своим присутствием, и целительный сон охватил его, без обычных кошмаров. Из тумана появлялся клинок, лезвие тянулось к нему, медленно погружалось в его горло. Он пытался закричать, но просыпался в поту, с пересохшим горлом. Он прошел рощицу, где карикатурист Шарль Леандр иногда организовывал какую-нибудь бучу. Жители протестовали против этой охоты на бродячих котов, улиток или черепах, которая обычно сопровождалась звуками рога и взрывами холостых безобидных выстрелов.
Луи Барнав дошел до сетки, которая огораживает Холм. На улице Корто он попал в стойло, принадлежащее скотоводу, который за несколько су продал ему стакан молока прямо из-под одной из своих коров. Затем прошел по улочке, вдоль которой тянулись заборы, исписанные народными мудростями. «Нини плюс Гастон равно любовь», «Легавые — сволочи», «Конопляный галстук по тебе плачет, Леонар», «Конец света назначен на завтра», «Филибер — сморчок» — примерно таким было содержание большинства этих надписей, выцарапанных на потемневшем дереве. Над заборами нависали кроны невысоких деревьев, в щели видны были потрескавшиеся стены домов.
Череда ведущих вверх улиц привела его на площадь Тертр, и он направил свои стопы в «Бускара».
Десятью минутами раньше туда решил зайти Жозеф. Он надеялся встретить там старого чудака, осаждающего кабаре «Небытие», и завести с ним беседу о том, что было пунктиком старика: о времени. Элегантно одетый мужчина, потягивающий в одиночестве пол-литру за пол-литрой, внезапно воскликнул:
— Ни хрена себе! Это же Жозеф Пиньо, знаменитый романист!
— С кем имею честь, мсье? — поинтересовался польщенный Жозеф. — Но простите, вы напоминаете мне Мориса Ломье!
— Я и есть этот всем известный дурень. Присаживайтесь.
— Дурень? Да ладно вам! Не вы ли владеете галереей, куда все сливки общества сбегаются, чтобы полюбоваться современной живописью?
— Я только управляющий, дорогой мой. Да, я стал респектабельным типом, это уж точно. Эх, незадача! Потерял всех своих старых друзей, а те, кто пришел на их место, ломаного гроша не стоят. А что касается высших материй: я скоро стану отцом.
— Прекрасная новость! Дети — это как глоток свежего воздуха, у меня двое, так что можете поверить мне на слово.
— Я бы предпочел подольше дышать менее чистым… Ну мы скоро сравняемся, Мими ждет близнецов, по крайней мере, так утверждает акушерка. Ну вот я и стал узником своей давнишней мечты: размеренное существование, кругленький счет в банке, семья. И это называют счастьем! Пшик! Судьба заковала меня в наручники, прощай, веселая жизнь.
— У вас просто такой пессимистический период, это бывает, пройдет. Вот возьмите этих двух бедолаг из Часового тупика, у них ведь вся жизнь была впереди! А кстати, не знаете, как мне встретиться с неким Луи Барнавом? Меня уверяли, что он захаживает в это заведение.
— Ну, вам повезло в этой игре, значит, в любви может не повезти, начинайте приглядывать за женой.
— Жена мне верна, у вас были шансы в этом убедиться, когда вы за ней ухаживали.
— Ну, зачем так сразу, это была только шутка. А вот он несется к нам, этот одержимый кометами. Я вас покидаю, на дух не переношу его пророчеств.
— Вот бандитская рожа! И явно уже поддал.
— Да ну, вы слишком во власти ваших детективных историй. Он работает тут ангелом-хранителем для пьяниц, разводит по домам, в общем, ничего страшного.
Тут Мориса Ломье как ветром сдуло — он вышел из «Бускара» за секунду до того, как туда ворвался Луи Барнав.
Жозеф подождал, пока тот плюхнется на стул за столиком, чтобы подойти. Старик встретил его мрачным, изучающим взглядом из-под кустистых бровей. Ножик с открытым лезвием лежал на столе перед ним.
— Даже не представлял, что буду иметь возможность с вами познакомиться, мсье Барнав! Я вовсе не уверен, что наш мир погибнет 13 числа этого месяца, столкнувшись с неумолимой кометой. Вы позволите мне предложить вам дискуссию и поделиться с вами гипотезами на эту тему?
Напыщенный слог этого обращения только разозлил ангела-хранителя.
«Еще один писака. Что им ни скажи, все исковеркают, сначала назойливо пристают с дурацкими вопросами, и если не нароют чего-нибудь эдакого, сами придумают, так и рождаются газетные утки!»
— Вы позволите присесть и поговорить с вами без обиняков? — стоял на своем Жозеф.
— Это частное владение! — рыкнул Барнав. — Ничего не могу поведать вам такого из ряда вон выходящего, у меня амнезия.
— Говорят, что вы рассказываете душераздирающие истории о конце света…
— Все это враки! Да концу света спасибо надо сказать! Прежде здесь вроде бы было море. И что они делают в течение десятков лет! Сооружают торты с кремом, чтобы просить доброго Боженьку спасти их от пруссаков, а теперь вот еще и от кометы! Но ей на них наплевать, этой комете, она летит своим путем. Если вы мне и правда поверите, только одна вещь сможет вас утешить — выпивка!
Сочувственная улыбка на заинтересованном лице его собеседника свидетельствовала, что он не особенно-то поверил в его слова.
— А откуда вы знаете, как меня зовут?
— Мне сказал мой друг, художник Морис Ломье.
— Этот пачкун мог бы и подержать язык за зубами! Ну, если вы деньжат подбросите, тогда другое дело. Большой кофе да стакан водочки к нему в придачу! И еще два ломтя хлеба с маслицем, а не со смальцем!
Официант издали кивнул, он слегка опасался этого бесноватого. Жозеф присел, стараясь дышать пореже: уж очень мощное амбре издавал заношенный плащ старика.
— Ну а вы-то примете на грудь маленько? Или так и будете сидеть, как у тещи на блинах?
Жозеф заколебался. От алкоголя он мгновенно терял голову.
— Баньюльс.
Луи Барнав на минуту замолк, оценивая выбор соседа по столу, затем склонился поближе к Жозефу и заговорщицки шепнул:
— Да это аптечное зелье, лекарством отдает, оно вредно для вашего здоровья.
— Уф… Ну, может быть, Пикон-фрез?
Луи Барнав шумно вдохнул воздух.
— Да это аперитив для девчонок! Вы неправы, нужно пользоваться моментом, прежде чем вы отправитесь на прогулку по мрачным полям Аида. А ждать осталось недолго! Хо-хо, халдей, давай пошевеливайся! Водку с черной смородиной вот этому незнакомцу! Это напиток, более подходящий для мужчины, если туда не набуровят слишком много сиропа!
Официант все записал и побежал выполнять заказ. Жозеф лишь слегка пригубил свой напиток.
— Ну так, ваше высочество, что побудило вас искать со мною встречи?
— Да вот ходят слухи, что вас радует грядущий крах всего на свете, мсье Барнав! А чем, интересно, Сатурн перед вами провинился?
— Сатурн? О Боги, да он явно не из моих дружков! Он мне всю жизнь изгадил. Будь у него время последить за временем, все дорогие мне люди не отправились бы на променад по бульвару Жмуриков.
На его шее вздулась вена. Он стукнул кулаком по столу, схватил нож, раскрыл лезвие и вонзил его в дерево стола.
— Скорей бы уж все кончилось, и все это человечество, все эти моллюски, которые лезут из кожи вон в надежде на то, что им удастся чем-то удивить соседа, прежде чем его удушить, уже скорее сдохнут! Да здравствует тринадцатое число! Чем больше будет жертв, тем я громче поржу! Что? Что такое? Вы шила моего испугались? Да то шило вовсе безобидно по сравнению с пулеметами да с пушками! Война всех выбивает из колеи. А скажите, любопытный мой господин, случалось ли вам вонзать штык в живот неприятеля?
