Клод Изнер - Полночь в Часовом тупике
— Может, это дальний родственник? — предположила матушка Ансельм.
— Дальний или близкий, какая разница. Если Рене прослышит про это дело, парню не поздоровится! — отметил Илер Люнель.
— Ну вот будет драчка! Ну хоть Рене Кадейлан за ум возьмется, а то его собака то и дело оставляет свои дары возле магазина, ну, посмотрим, я готова взять билет в партер, и без больнички не обойдется! — заметила вдова Фулон, пожав плечами.
Глава одиннадцатая
Виктор не мог отказаться от удовольствия проехать через парк Монсо, где редкие кормилицы располагались с колясками — день был холодный, почти как зимой. Он ностальгически припомнил их прогулки в этих местах в 1889 году, когда он ухаживал за Таша, но еще не добился успеха. Он прошел мимо ротонды, последней опоры Шартра[43] на бульваре Курсель, легко поднялся на улицу Фальсбург, потом на улицу Кардине до бульвара Мальзерб, где находился лицей Карно. Он попросил портье предупредить директора, что журналист из «Паспарту» хотел бы задать ему несколько вопросов.
— Вы неудачно попали, — ответил портье. — Г-н директор, который, заметим вскользь, уже дал кучу интервью этим всем господам из газет, сидит возле супруги, прикованной к постели. Заходите в следующий раз.
— А могли бы вы дать мне его адрес?
— Конечно, но для это нужно, чтобы мне захотелось, — ответил мужчина, закрывая окошко.
Разочарованный Виктор стоял на тротуаре, пытаясь найти способ проникнуть в здание.
— Тс-с! Мсье! — шепнул кто-то за его спиной.
Он обернулся и увидел подростка лет пятнадцати, волосы растрепаны, щеки в веснушках.
— Я ученик Шарля Таллара. Вы не по моему поводу здесь, а? Меня зовут Гийом Массабьо.
— Почему вы не на занятиях?
Гийом Массабьо выдал в ответ первую пришедшую в голову чушь, выражавшую между тем его потаенные стремления.
— Это из-за отца, он вчера скончался от апоплексического удара.
— Соболезную, мой мальчик, — сказал Виктор, весьма удивленный, что сиротинушка ничем не показывает своего горя. — Поскольку директор вашего лицея сегодня не пришел на работу, не могли бы вы показать мне, где жил ваш преподаватель?
— Ну вот это вряд ли, зато я знаю, где он торчал целыми днями: в кафе на улице Жоффруа, называется «Фасоль». Развлекался там с Вилфредом Фронвалем, старым похотливым чемпионом по домино.
Виктор поблагодарил подростка, который оказался вполне неплохо осведомлен о привычках покойного, и тут вновь удивился, почему парнишка не носит траурную повязку.
Гийом Массабьо посмотрел ему вслед.
— Гори в аду, Шарль Таллар. Это тебе расплата за то, что ты издевался надо мной и даже выгнал на три дня из школы.
«Фасоль» больше напоминала кабаре, винный погребок. На ярко-алом фасаде выделялись черные двери, покрытые рисунками в виде нот и скрипичных ключей. Повсюду были расставлены и развешены арфы, флейты, гитары и сверкающие золотом трубы. Для всех и каждого, чтобы знали, под названием был написан девиз заведения:
Если выпить к нам бокал заведет дорога —
Знай, что музыку у нас нужно чтить, как Бога.
В небольшом зальчике три одиноких постояльца потягивали свои напитки. Аппетитный запах риса с креветками защекотал ноздри Виктора. Он подозвал официанта в голубом переднике. Тот, невзирая на то, что ему было явно за пятьдесят, хотя его и молодили соломенный чубчик и улыбка во весь рот, с юношеской резвостью подскочил к Виктору. Передвинув аккордеон на бедро, он исполнил:
Кто же поздно к нам зашел,
Кто же, милые друзья,
Был он весел, вижу я,
Только вот ни с чем ушел…
— Извините, что?
— Это я в стихотворной форме предупреждаю вас, что, если вы хотите поужинать, ничего не выйдет!
— Ну что поделаешь, довольствуюсь бокалом вермута с черной смородиной, — ответил Виктор, хотя желудок его протестовал изо всех сил.
Выпьем вместе, выпьем тут,
На том свете не дадут,
— пропел официант.
Вдруг откуда-то раздался высокий пронзительный голос:
— Корнелиус, спойте лучше этому запоздалом клиенту:
Люблю я галеты, люблю пирожок,
Куснуть бы его за румяный бочок!
Крупная женщина в красном потрепанном парике, одетая в национальный бретонский костюм, выскочила из кухни. Она не собиралась лишить себя удовольствия покрутиться в обществе такого симпатяги с тонкими усиками и блестящими глазами,
Это Анна Бретанская,
Королева в сабо,
— промурлыкала она, усаживаясь перед Виктором. Потом неожиданно воинственным тоном бросила вызов:
— Какая тональность? Давайте, отвечайте!
— Ну…
Она принялась искушать:
— Если угадаете, будете накормлены… Ну, прислушайтесь, сосредоточьтесь…
На волынке играя,
— Итак, какая тональность?
— До минор, — предположил Виктор.
— А вот и нет! Проиграли.
Возвращалась домой, —
С издевкой в голосе допел официант Корнелиус.
— Должен ли я после этого понять, что вы напечете мне блинов? — угрюмо спросил Виктор.
— Без вопросов, очаровательный невежда, вы находитесь во дворце дамы-тартинки, урожденной Каролины Монтуар, чей дед по матери был уроженцем Дуарнене, но все предки по отцу из Севильи, оле!
У любви как у пташки крылья,
Ее нельзя ни-и-икак поймать…
— пропела она, достигнув редчайшей пронзительности на верхах. А затем устремилась на кухню.
— Эмма Кальве по сравнению с ней микроб! — с уверенностью заявил Корнелиус.
Пальцы его пробежались по клавиатуре аккордеона.
— Хозяйка сама приготовит вам порцию паэльи, это честь, которой удостаиваются только высокие гости.
Трое других клиентов только смиренно вздохнули. И пяти минут не прошло, как Каролина Монтуар появилась с блюдом, завернутым в полотенце. Корнелиус принес приборы, и тарелка Виктора наполнилась паэльей, а его стакан — рубиновым вином.
— Чтобы не нарушать старинную традицию, я чокнусь с вами, — объявила хозяйка, усаживаясь на стул напротив Виктора. — За ваше здоровье! Какими судьбами оказались у нас?
Виктор, с набитым ртом, судорожно прожевал и постарался объяснить с максимальной любезностью:
— Ваше кафе неудержимо привлекает внимание. Однако честность заставляет меня признаться вам, что…
— Та-та-та, я вас умоляю…
Судьба, судьба, о роза в грязи!
— пропела она
— Я журналист, я пишу статью про убитого Шарля Таллара, который, как вы наверняка читали, был убит!
— Бедный паренек! И что его понесло на Монмартр?
Когда покидает тело душа,
Она улетает, крылами шурша,
И шепчет: о бедное тело,
Покидать я тебя не хотела!
— Один из его учеников был настолько любезен, что указал мне ваше заведение и рассказал, что здесь частенько бывает некий Вилфред Фронваль.
Каролина Монтуар возмущенно вскочила. Лицо ее было искажено от гнева.
— Он не солгал вам! Сколько я ни старалась показать ему свое недовольство, сколько ни смотрела на него волком, на этого филателиста на пенсии, а он все таскается к нам и таскается! Извращенец несчастный! Позор для всего мужского рода! — проорала она.
Корнелиус изобразил на своем инструменте легкомысленный мотивчик, и по его игривой физиономии было понятно, что г-н Фронваль ему скорее симпатичен.
— Тем не менее, мне надо с ним увидеться.
— Тут я ничем не могу вам помочь, знать не знаю, где он живет. Растворяется, понимаешь, в природе — верный знак, что совесть нечиста! Kenavo[44], все это домино. Terminado[45], ужин окончен, я закрываюсь, чпок! Рассчитайтесь с Корнелиусом.
Виктор вконец растерялся, но на всякий случай все-таки положил свою визитку на стойку на случай, если Вилфред Фронваль все же заглянет сюда. Корнелиус, впечатленный размером чаевых, заговорщицки подмигнул ему.
— Я-то знаю, где залег мсье Фронваль, — шепнул он. — 17, улица Ампер, второй этаж направо.
Виктор незаметно кивнул в знак благодарности.
Никогда Вилфред Фронваль не чувствовал такого бессилия. Только голод смог вытащить его из дома, он вышел и незаметно, по стеночке, обошел ближайшие магазины, а потом поскорее вернулся в свою берлогу. И если у него хватило сил положить овощи в ящик, хлеб и яйца он оставил валяться в авоське.
Это дело стоило ему таких усилий, что он на полчаса завалился на диван и изучал серию испанских марок c изображением Изабеллы II 1851 года. Он был очень и очень рад, что ему удалось заполучить эти шесть голубых прямоугольников, но мечтой его была редчайшая серия с ошибкой — два изображения королевы попали на одну марку.
