Эдуард Хруцкий - Полицейский
— Да, милейший Чичиков, такова жестокая проза. Так что вам надо?
— Я хочу знать, где ваш родственник прячет драгоценности. Вы пойдете к нему… — Не надо. — Вы отказываетесь? — Нет, я просто знаю. Вам нужен план квартиры? — Да. — Кладите еще десять тысяч. — Нет. К концу бутылки они столковались на пяти.
Зоммер достал деньги, а Немировский вышел и через десять минут вернулся с планом. Зоммер хотел положить его в карман, но капитан придавил листок бумаги рукой.
— Нет, господин Чичиков, перерисуйте, я не хочу оставлять вам сей документ.
Зоммер посмотрел на него с уважением. Совсем не фраер был этот капитан. Прощаясь, Немировский сказал:
— Милый, Павел Иванович, — он словно клещами сдавил плечо Зоммера, — я в ваши жиганские дела не лезу, но учтите, скрывать вас не собираюсь, ну а если вы что-нибудь скажете, то я вас найду и застрелю. — А как вы меня разыщете?
— Вы, конечно, о Боре Корейце слышали?
Конечно Зоммер слышал о нем, да и кто в уголов ном мире империи не знал одного из крупнейших бандитов, чья шайка кроваво и удачливо грабила золотоискателей.
— Можете не отвечать. По вашим глазам я понял, что человек этот вам знаком. Когда-то я оказал ему некую услугу. Думаю, что и он не откажет мне в пустячной просьбе. Честь имею.
Колька Сафронов по кличке Сабан был больше похож на провинциального трагика, чем на налетчика, и одет был соответственно, с деловым театральным шиком. Он сидел против Рубина, пил ликер. Рюмку держал аккуратно, оттопырив мизинец правой руки, на котором поблескивало кольцо с дешевым камешком.
— Гриша, — Сабан отхлебнул ликера, — я тебе верю. Как отцу родному, верю. Но ты мне скажи, в чем мой навар.
— А вот в чем, Коля. Давай по порядку. Дело мое. Так? — Так. — Подвод мой. Так? — Так. — Обеспечение и разработка моя. Так? — Ну, так. Что ты заладил, честное слово…
— А я к тому говорю, Коля, что всего страха у вас полчаса. Потому драгоценности все мои, валюта тоже, деньги твои. — А много денег-то? — Больше полумиллиона. — Ассигнации… — И ассигнации, и империалы. Они твои. — Щедро, Гриша. — Мое дело. Сколько у тебя людей? — А сколько надо?
— Ты и еще двое, но чтобы морды были не уголовные. Работать будете в форме прапорщиков.
— Прапорщик! — Сабан захохотал. — Ты, Гриш, песню слышал? — Какую? — Да ее нынче вся Москва поет:
Раньше был извозчик я,
Звали все Володею,
А теперь я прапорщик,
Ваше благородие.
— Так эти «Володи», в окопах сидят. А вы из контрразведки. — Вот как, — присвистнул Сабан, — и ксива? — Самая натуральная.
— Так. — Сабан налил себе еще ликера из витой бутылки. — Понимаешь, Гриша, разгон обычный залепить дело плевое. Но тут, понимаешь, контрразведка, туда-сюда. Знать надо.
— Пусть тебя это не волнует. Есть человек, который с вами пойдет. — Наш? — Нет. Офицер натуральный. — Да ты что? — Сабан вскочил.
— Сиди, Коля, этому офицеру в Полковое собрание больше пути нет. На нем такое висит. — Рубин покрутил рукой. — А где он? Рубин встал, подошел к двери: — Евгений Алексеевич, прошу.
В комнату вошел офицер. Был он высок, ладно перетянут ремнями.
Сабан посмотрел на его мрачноватое лицо со шрамом на щеке и ему стало неуютно.
— Знакомьтесь, — сказал Рубин. — Евгений Александрович Копытин, бывший поручик.
Днем Копытин с Сабаном осмотрели двор. Место было удачным. Проходняк. Если что, вполне дворами можно уйти.
Позже Копытин подогнал военную форму на Сабане и его ребятах. Вроде нормально, прапорщики, как прапорщики.
— У проходного двора поставьте вторую машину, — коротко сказал он Рубину, — механик пусть мотор не выключает. Если что… — Хорошо.
В девять часов уже стемнело. Фонари на Мойке светили тускло, на город туман с моря надвигался, по вечернему времени улица была пустоватой. Одинокие прохожие, кутаясь в воротники, спешили по домам.
К дому восемьдесят семь подъехало зеленое военное авто. За рулем прапорщик в коже. Все как надо.
Борис Сергеевич Немировский пил чай, когда раздался звонок в дверь. Горничная пошла открывать. В коридоре послышались мужские голоса и звон шпор. В гостиную вошел высокий поручик. — Господин Немировский?
— Да, это я. — Ювелир встал, запахивая на груди домашнюю бархатную куртку.
— Поручик Семин из отделения контрразведки штаба округа.
Офицер достал удостоверение протянул Немировскому. — Чем могу? — спросил хозяин.
— Со мной прапорщики Алексеев и Галкин, мы имеем предписание на изъятие документов и ценностей, а также денежных сумм, вывезенных вами из Варшавы.
— Позвольте, господин поручик, здесь явное недоразумение. Я…
— Борис Сергеевич, неужели вы думаете, что мне, офицеру, в военное время приятно беспокоить почтенного человека, у которого в Варшаве я покупал кольца для свадьбы. — Вы?..
— Представьте, Борис Сергеевич, покупал у вас. На Маршалковской, 12. — Так в чем же дело? — Вы позволите присесть? — Сделайте милость.
— Вот предписание, ознакомьтесь. Но, ради Бога, между нами, к нам пришло письмо. Время военное. Шпионство стало вещью обыденной… Так что не обессудьте.
— Погодите, господин поручик, я честный коммерсант, получил у градоначальника разрешение на открытие дела…
— Милый Борис Сергеевич, мне самому чрезвычайно неприятно беспокоить вас, но служба. — А что это за письмо, о котором вы говорили?
— Мы не имеем права раскрывать наши источники, но кое-какие выдержки я могу вам показать. — Сделайте милость.
Поручик вынул из кармана кителя сложенную бумагу. — Прошу. Немировский дрожащими руками надел очки.
— Да вы не волнуйтесь, — почти дружески сказал контрразведчик, — позволите курить? — Сделайте милость.
Буквы прыгали перед глазами Немировского, но все же он одолел текст и вернул его поручику.
— Какая мерзость. Ну конкуренция, ну дело, но донос…
И тут Немировский увидел серебряный портсигар, лежащий на столе. Именно такие, с видом Варшавы на крышке, продавались в его магазине. — А портсигар…
— Тоже куплен у вас. Вы просто меня запамятовали, любезный Борис Сергеевич, а мы долго беседовали с вами о знаменитом изумруде «Потемкин».
И Немировский начал припоминать Варшаву, магазин, яркий летний день и любезного офицера в белом кителе. И почему-то именно это воспоминание вернуло ему утраченную уверенность и даже некий покой в душу поселило.
— Господин офицер, я законопослушный гражданин империи. Безусловно, я вспомню все, но позвольте мне телефонировать вашему начальству.
— Я вас понимаю, — поручик наклонил безукоризненный пробор, — извольте. Где у вас аппарат? — В кабинете. — Проводите меня.
Они вышли в коридор, и Немировский увидел двух рослых прапорщиков, вежливо подбросивших руки к козырьку.
Кабинет у него был огромный, обставленный дорогой английской кожаной мебелью, правда, шкафы еще пустовали, книги пачками лежали на полу. — Никак не наведу порядка, — вздохнул Немировский, — все руки не дойдут. Книги моя слабость. Так какой номер вашего департамента, господин поручик? — Попросите 406-94. Немировский поднял трубку: — Барышня, 406-94, пожалуйста.
В трубке что-то щелкнуло и казенный баритон раскатисто ответил:
— Дежурный по отделению контрразведки, штабскапитан Калинин.
— Господин штабс-капитан, моя фамилия Немировский… — Минутку. А потом после паузы: Мойка, 68? — Да. — У вас наш поручик Семин? — Да. — Передайте ему трубку.
Немировский пожал плечами, протянул трубку офицеру.
— Алексей Петрович, — улыбнулся Семин, — моя половина не объявлялась? Если телефонирует, скажите, что я задержусь. Его превосходительство на месте?.. Уехал… А господин полковник?.. Да, господин Немировский хочет с ним поговорить… Можно это устроить? Передаю. — Семин вновь передал трубку Немировскому.
— Господин полковник… Да… Да… Конечно… Конечно… Но… Понимаю… Хорошо. Немировский положил трубку.
— Мы договорились, поручик, все документы вы положите в отдельный мешок. Деньги русские в другой, валюту в третий, а ценности в четвертый. Мешки я опечатаю личной печатью. Там же будет стоять и ваша. И конечно акт. У вас есть мешки? — Галкин. На пороге вытянулся прапорщик. — Четыре мешка и печать. — Слушаюсь.
Потом писали акт. Потом закладывали в мешки документы, опечатывали печатями сначала ящики с деньгами, потом с ценностями, потом клали в мешки и снова ставили сургучные оттиски. Наконец все закончилось.
— Борис Сергеевич, — Семин приложил руку к козырьку, — жду вас в девять под аркой Главного штаба. — Буду. — Честь имею.
И только когда дверь захлопнулась, Копытин снял фуражку и вытер вспотевший лоб.
— Ну ты и орел, — с почтением сказал Сабан, — а если бы не отдал сам, тогда… — Тогда застрелил бы.
Сабан посмотрел на Копытина и понял, что этот человек может все:
Они вышли из подъезда. Туман почти рассеялся, огонь фонарей стал ярче, но Мойка была такой же безлюдной. Видимо, никому особенно не хотелось шляться по улицам в это время.
![Эдуард Хруцкий - Полицейский [Архив сыскной полиции]](/uploads/posts/books/165712/165712.jpg)
