Валерия Вербинина - Сапфировая королева
Стало быть, это не ее рук дело.
Стало быть, у него есть дерзкий враг, который намерен воспользоваться моментом и уничтожить его, Хилькевича.
Кто же он? И каким образом смог пробраться в его дом?
– Вы хотите получить Валевского? – спросил король дна напрямик.
Баронесса Корф пожала плечами:
– Вам прекрасно известно, чего именно я хочу, и я никогда этого не скрывала.
– Что ж, прекрасно. – Хилькевич глубоко вздохнул. – Мои люди его ищут. Думаю, через несколько дней поляк будет у вас в руках.
Весь вопрос в том, знает ли она, что Валевский уже у него в руках. Но по лицу баронессы Хилькевич понял, что не знает.
– Вы уверены? – осведомилась Амалия Константиновна.
– Да, я уверен, – отбросил последние сомнения Виссарион Сергеевич. – Но я хотел бы… Не поймите меня превратно, сударыня, я вовсе не собирался перечить вам. И я отнюдь не хочу быть вашим врагом. Поэтому мне было бы желательно, чтобы вы… – Он сделал паузу. – В конце концов, мы могли бы быть друзьями.
– Нет, – сказала баронесса твердо.
– Союзниками, если угодно, – тотчас же поправился Хилькевич. – Поверьте, я могу быть вам очень полезен, и не только в данном деле. Каюсь, я был не прав, когда ответил вам отказом. Но я готов исправиться. – И король дна заискивающе улыбнулся.
– Это все слова, – отмахнулась Амалия. – Мне нужен Леон Валевский, живой, целый и невредимый, а также украшения, которые он украл и которые принадлежат императорскому дому. С вами или без вас, но я найду и его, и их. Если с вами, тогда… – баронесса покосилась на Дашеньку, которая стояла, чинно сложив руки, и делала вид, что ничего не слышит, – тогда я оставлю вас в покое. Если без вас или если Леон Валевский попадет ко мне в виде хладного трупа, я буду очень, очень разочарована. А когда я разочарована, я способна на многое. И по сравнению с этим многим то, что уже с вами случилось, покажется вам сущим пустяком.
– Право, не стоит утруждаться, сударыня, – хрипло проговорил Хилькевич. Его глаза были прикованы к лицу собеседницы. – Я понятливый человек, поверьте. Что красивая женщина хочет, то она и получит. Единственное, я хотел бы уточнить… – Он замялся. – А если вдруг окажется, что Леон Валевский не брал украшений?
– С чего вы взяли? – холодно спросила баронесса.
Хилькевич через силу улыбнулся.
– До меня доходили слухи от моих людей, что он отрицал факт своей причастности к сему делу.
– Какие обороты… – бесстрастно уронила Амалия. – Ах да, вы же, кажется, служили писарем в полиции, как раз после того, как бросили торговать птицами. – Хилькевич вздрогнул. – Повторяю еще раз: мне нужен Валевский и украшения. Если Валевский будет у меня, я так или иначе узнаю, что он с ними сделал. Если украшения вдруг попадутся вам, вы должны немедленно отдать их мне. По-моему, милостивый государь, вы плохо представляете себе, с кем – в моем лице – вам приходится иметь дело. Ну что ж, теперь вы знаете. И для этой силы раздавить что вас, что любого другого непослушного подданного не будет стоить ничего. – Последнее слово она произнесла по слогам и с расстановкой.
Хилькевич стоял и улыбался, но в голове его проносились совершенно неописуемые – по крайней мере, приличным языком – мысли. Чем выше человек ставит себя, тем невыносимее для него терпеть поражение. А Хилькевич до приезда Амалии Корф ставил себя чрезвычайно высоко.
Тем не менее он уточнил:
– Я могу считать, что мы с вами договорились, госпожа баронесса? Я отдаю вам Валевского, а вы, так сказать, вернете все в первобытное состояние.
– То есть позволю вам снова открыть веселые дома, сниму обвинения с господина Груздя и перестану устраивать обыски в ночлежках? – Амалия покачала головой. – Боюсь, не могу обещать вам так много, сударь. Впрочем, пока вы ищете Валевского, предлагаю заключить перемирие. Я не буду предпринимать ничего против вас, но и вы… поторопитесь.
– Я несу большие убытки, сударыня, – промолвил Хилькевич после паузы. – Вы ведь и сами отлично знаете, что пан Валевский – воробей стреляный, его просто так не поймаешь. А моим людям, которые занимаются его поисками, тоже надо платить.
– Что ж, ваша жена оставила вам хорошее наследство, так что вы можете рассчитаться с вашими людьми из тех денег, – равнодушно парировала баронесса. – Но пока вы ничего не сделали для меня, я тоже не буду ничего делать для вас. Все, что я сейчас могу, – это отпустить господина Груздя. В конце концов, он слишком стар для того, чтобы находиться в арестантской.
Тут в голове Хилькевича замелькали мысли уж совсем неописуемые, и один бог ведает, каким образом король дна сумел удержаться от того, чтобы высказать их вслух. Но у него не было на руках ни единого козыря.
Король дна злобно покосился на Дашеньку, которая смотрела в окно с таким видом, словно ее более ничто не занимало, сквозь зубы попрощался с баронессой и вышел.
Спустя несколько минут он оказался уже у Розалии, в заведении напротив, где было непривычно тихо и безлюдно. Граф Лукашевский и Жорж от нечего делать перекидывались в карты, вяло пытаясь надуть друг друга. Злясь на их присутствие, Виссарион Сергеевич вкратце рассказал о своем разговоре с баронессой.
– Мне не нравится, что приезжая дама все время поминает твою жену, – заявила Розалия. – На что она намекает?
– Вероятно, на то, что может отправить меня на бессрочную каторгу, если я пойду против нее, – со злым смешком ответствовал Хилькевич.
– Вздор, мой сеньор, – бросил Жорж. – То дело слишком давнее, и как пить дать никто ничего не сможет доказать.
– Ты опять проиграл, поэт, – поддразнил его граф.
– Век живи, не забывай: везет в любви, а в карты ай-ай-ай, – ухмыльнулся сутенер.
Розалия нахмурилась.
– Виссарион! А что с этими… птицами? Получается, она тут ни при чем?
– Именно так, – угрюмо ответил Хилькевич, – ей даже про них неизвестно.
– Тогда кто же мог… – начал граф, случайно бросил взгляд на карты – и умолк.
– В чем дело, Антонин? – спросил Хилькевич, видя, что Лукашевский хмурится и что-то обдумывает.
– Ни в чем, собственно, – после небольшого колебания ответил граф. – Я просто вспомнил кое-что: завтра в город прибывает некто Николай Рубинштейн. Не может ли он быть как-то связан с тем, что у нас творится?
– Тот самый Рубинштейн? – вырвалось у Розалии. – Первый среди шулеров?
– Надо же, какая птица к нам попасть стремится! – засмеялся Жорж.
– Да, мне говорили о его приезде, – хмуро проговорил король дна. – Но какое отношение он может иметь ко всему этому?
– Не знаю, – задумчиво уронил граф, – не знаю. Но, насколько я помню Рубинштейна, от него можно ждать чего угодно.
– Глупости, – сказала Розалия решительно, – просто глупости! Я знала его мать, его приемного отца, того самого Рубинштейна, и хорошо помню его самого. Чтобы он стал устраивать такое… – Мадам поежилась. – И потом, зачем ему наш город? Он живет то в столице, то в Монте-Карло, то в Бадене, ни в чем себя не стесняет… Я не хочу обидеть никого из присутствующих, но мы для него – глухая провинция, только и всего.
– И тем не менее, – заявил Лукашевский, – странно, что все началось именно перед его приездом.
– Все началось, – поправил его Жорж, – с приездом дамы, прекрасной и упрямой. При чем тут Рубинштейн?
– Рифму, Жорж! – потребовала Розалия. – Рифму!
– Я сейчас умру от бессилия, не рифмуется такая фамилия, – весь лучась самодовольством, объявил сутенер.
«Он что, нарочно? – с отвращением подумал Хилькевич. – Положительно, меня окружают одни идиоты!»
– Я считаю, нелишне будет присмотреть за Рубинштейном, – проговорил король дна вслух. – Для меня ясно, что некто, кого мы не знаем, решил воспользоваться приездом столичной дамы, чтобы взяться за меня. И если вы думаете, что жалкий пьяница Сенька-шарманщик был наугад выбран в качестве посыльного, то совершенно заблуждаетесь. Наверняка забулдыга везде уже раструбил о том, какой презент мне передали.
– Вряд ли, – зевнул граф. – Сенька попал под колеса. Сегодня в газете как раз написали.
– Насмерть? – насторожилась Розалия.
– Трудно выжить после того, как по тебе прокатится карета, – небрежно уронил граф.
– Ты постарался? – с любопытством спросил Жорж, потирая усы.
Граф сделал непонимающее лицо:
– Я? С какой стати?
– Так еще лучше, – заметила Розалия. – Сам упал под колеса, и дело с концом. Что с него взять – пьяница!
«Если только он действительно сам по себе упал под колеса, а не тот, кто прислал мертвую птицу, избавился от нежелательного свидетеля», – шепнул Хилькевичу голос осторожности.
И при мысли, что за гибелью Сеньки-шарманщика мог стоять его враг, который до сих пор оставался невидимым, Виссариону Сергеевичу сделалось не по себе.
– Следствие уже ведется? – на всякий случай спросил он. – Кто занимается делом?
– Половников, кто ж еще, – отозвался граф. – По крайней мере, в газете так было написано.
