Елена Ярошенко - Карающий ангел
Вскоре наш завтрак превратился в заседание президиума Клуба обойденных — для полного клубного состава не хватало семейства Здравомысловых и Жени Дроздовой.
Женя отдавала все силы восстановлению порядка в нотариальной конторе, задерживалась там допоздна и там же ночевала. Ада Вишнякова думала, что молодой девушке будет страшно одной ночью в конторе, где недавно было совершено убийство, но Женя совсем не боялась. Мужественная девушка, несомненно, нужно активнее привлекать ее к феминистскому движению.
Наша четверка скоординировала свои планы. Михаила мы отправили назад в номера, чтобы он на досуге подробно описал все случившееся с ним — этот документ станет поистине бесценным для нашего собрания в синей папке. Кроме того, он не должен был прежде времени попасться на глаза мамаше Десницыной, собиравшейся вместе с сыном нанести сегодня визит в мой дом. На нас с Марусей соответственно возлагалась обязанность любезно принять эту даму и попытаться определить, не она ли случайно является мозговым центром операции по захвату чужого наследства и способна ли вообще мадам Десницына играть подобную роль.
Андрея Дмитриевича мы на сегодня отпускали с миром. При посещении мастерской художника я заметила, что в одном из углов там стоит мольберт с девственно-чистым полотном на подрамнике, вероятно, в ожидании начала работы над будущим шедевром. Может быть, нам и удалось отвлечь Щербинина от скуки, но одновременно он отвлекался и от своего творчества. Не совершаем ли мы преступления перед русской культурой, отнимая у нее не созданные мастером полотна?
Однако назавтра я попросила и Андрея, и Михаила быть у меня — в конце концов, пора было устроить ловушку для доктора, давшего заключение о смерти графини Терской.
Есть вещи, которые нельзя пускать на волю случая. Как настоящий стратег, я испытывала сильное желание, чтобы кто-нибудь прикрыл меня с флангов во время боя.
Отпустив свой военный резерв восвояси, я отдала распоряжения по поводу предстоящего обеда. Оказалось, что гости уже почти на пороге, а к торжественному приему ничего еще не готово.
Ну что ж, придется обойтись без вульгарной помпы — Шура с двумя объемистыми корзинами была командирована в ресторан «Прага», чтобы доставить к столу кое-какие закуски («Прага» славилась хорошей и недорогой кухней, и там всегда охотно отпускали блюда навынос), а мы с Марусей пошли привести себя в порядок, чтобы не ударить в грязь лицом перед дамой, прибывшей из европейской столицы.
Мадам, хотя в данном случае лучше сказать — миссис, Десницына так долго жила в Лондоне, что, наверное, стала похожа на настоящую англичанку.
Честно признаться, мое знакомство с англичанками носило поверхностный характер. Если говорить о героинях Диккенса, это обычно совершенно очаровательные девушки с ангельским нравом или старые грымзы. Если говорить об английских гувернантках, служивших в некоторых известных мне домах, чаще всего это были строгие чопорные особы, одевавшиеся очень скромно, но добротно. А британские феминистки, побывавшие в московском отделении нашей Лиги борьбы за права женщин, не произвели на меня особого впечатления — тощие, довольно бесцветные дамы, как я подозреваю, приводившие своим видом в отчаяние собственных портних.
Но, наверное, в Лондоне, где я не была, водятся все-таки элегантные леди, может быть, миссис Десницына почерпнула их манеру держать себя?
Мы с Марусей оделись по-европейски, во всяком случае, так, как представляют европейский стиль одежды лучшие московские модистки (надеюсь, в поисках вдохновения они ходят не на барахолки Сухаревского рынка).
Итак, к приезду гостьи все было готово. Сейчас мы увидим женщину, породившую не только погруженного в мечты о могильном покое Соню, но и лже-Мишеля — Фаню, который свою врожденную склонность к пороку, может статься, впитал с молоком матери. Надо призвать на помощь весь свой житейский опыт, чтобы постараться раскусить эту дамочку.
Появившаяся в моем доме миссис Десницына заставила мой житейский опыт ошарашенно замолчать. Причем молчание это красноречиво свидетельствовало — житейский опыт, увы, оказался несостоятельным…
Рядом с вечно потусторонним Соней стояло некое существо неопределенного возраста, но явно женского пола. На голове у существа вместо шляпы был затейливый балдахин из бархата и страусовых перьев, на шее висела нитка кораллов, каждый из которых мог посоперничать размером с грецким орехом, лицо покрывал слой краски, вполне достаточный для ремонта небольшого домика, а фарфоровые вставные зубы делали улыбку миссис совершенно неотразимой.
Платье дамы было настолько пестрым, что описанию не поддавалось.
— Зовите меня миссис Десни, милочки, — прокаркало существо нам с Марусей. — Мне пришлось немного сократить свою фамилию, в Англии она плохо произносима. Я так долго живу в Лондоне, что стала уже почти совсем англичанкой.
Да, миссис Десни или мадам Десницына — это был фрукт! «Уже почти совсем» английский, но фрукт.
Первый комплимент, который я как хозяйка услышала от гостьи, с интересом осмотревшей мой дом, что квартирка, в общем-то, так себе, но стиль чувствуется.
Сухо поблагодарив, я сочла нужным пригласить гостей к столу. Шурочка с кухаркой ухитрились изобразить из ресторанной снеди вполне достойный домашний стол.
Садясь к столу, миссис Десни многократно подчеркнула, что мы не должны были так беспокоиться, что она не привыкла к излишествам, не то что некоторые, и что ест она очень мало, совсем как птичка.
Я никогда не занималась орнитологией, но мне эта птичка напомнила стервятника за трапезой.
Между тем птичка, с невероятной быстротой склевывающая огромные куски ростбифа, успевала еще и поговорить с нами о житейских проблемах.
Нам было сообщено, что Варсонофий — самая большая и единственная радость матери в этой юдоли печали, именуемой жизнью. Любящая мать ни за что не рассталась бы со своим ангелом и не позволила бы ему переехать в эту ужасную, далекую от цивилизации Россию, если бы не его поэтический дар. Что делать, мальчик пишет стихи по-русски, а в Британии спрос на русскую поэзию ничтожен. Не каждый же родится Герценом, чтобы в Лондоне печатать свои произведения на родном языке и распространять их в России… Чтобы не губить сына, матери пришлось оторвать его от себя («С кровью, буквально, с кровью!») и отпустить к варварам-соплеменникам…
По мнению миссис Десни, ее сын — юноша редкого таланта, чьи стихи просто не все понимают, ведь на свете не так много тонко чувствующих людей.
Этот монолог сопровождался такими красноречивыми взглядами в мою сторону, что стало ясно — в ее представлении я была предводителем злобной толпы гонителей и хулителей бедного Варсонофия и главным варваром в дикой России.
Видимо, не только Соню, но и его матушку преследовала идея, что он умеет писать стихи.
Однако людей, знакомых с его трагическим творчеством, в том числе и меня, преследует не менее навязчивая мысль, что он не умеет и, боюсь, никогда не научится писать стихи, и нужно всеми силами пресекать его попытки в этом направлении.
Будучи убежденной последовательницей радикальных взглядов, да к тому же женщиной по природе черствой и не склонной к состраданию, я намеревалась откровенно разъяснить миссис свою позицию по вопросу отношения к поэзии, но потом все же решила сдержаться.
Не то чтобы меня остановило человеколюбие, просто я пришла к мысли о тщетности попыток объяснить любящей матери, что ее сын — бездарь…
Несмотря на мое молчание, миссис Десни явно не прощала мне тайного недоброжелательства и взирала на меня с кротким видом мученицы, истерзанной несправедливостью. В руках она растерянно вертела расстегайчик.
— У Сони сейчас нелегкий период в жизни, — продолжала страдалица-мать. — Мы рассчитывали на получение некоторой денежной суммы, по моим подсчетам, она должна была быть весьма крупной и помогла бы мальчику полностью отдаться творчеству, не думая о суетном и земном. Но выплата этих денег задерживается…
Так-так, разговор наконец принял интересный оборот! Скорее всего, братец Нафанаил, обещавший поделиться с Соней чужими деньгами, бессовестно обделил его. Уж не собираются ли они по-родственному пощипать состояние лже-Мишеля?
