Сергей Зверев - Господа офицеры
— А-а, холера! Держи «парабеллум», винтарь давай сюда. Тяни пальцем вот этот крючок, предохранитель спущен, патрон в стволе. Не старайся в кого-нибудь попасть, просто пали в их сторону.
Андрей передернул винтовочный затвор, выпустил пять пуль подряд, целясь по солдатам на караульных вышках. Рядом тявкал «парабеллум». Турки приближались, их пули свистели над головами беглецов, высекали искры и каменную крошку из валуна.
— Похоже, нам каюк, — спокойно сказал Левченко, обернувшись к великому князю. — Ситуация безнадежная. Остается умереть в бою. Тебя неволить не могу, если хочешь жить — сдавайся. Ты же еще молодой совсем.
— Ага, как же! — возмущенно фыркнул юноша. — Не дождутся. Я дворянин и русский офицер! Лучше умереть со славой.
Страх у Николеньки куда-то исчез. Только вот было тоскливо и очень обидно, что все заканчивается именно так…
— Молодец, Коля! Тогда давай продадим наши жизни подороже. Экономь патроны, пусть ближе подойдут. Прекрати пока стрельбу, затаись, замолкни. Это их озадачит и напугает, туркам тоже неохота на два ствола дуриком переть. Нет, не уйти нам. Числом задавят, гады. Когда подойдут метров на пять, патронов не жалей, помирать, так с музыкой!
Вдруг со стороны лагеря послышался сильный шум: крики, выстрелы, треск ломающегося дерева, гитарное треньканье рвущейся колючей проволоки. Это пленные офицеры, возглавляемые подполковником, поняли, что происходит, и поспешили помочь беглецам, отвлекая внимание на себя. Они уже свалили два столба внутреннего ограждения и вот-вот могли вырваться за периметр.
Большая часть преследователей вынуждена была повернуть к лагерю и поспешить туда, иначе ловить пришлось бы уже не двоих, а двадцать пять русских. Замелькали приклады винтовок, грохнуло несколько выстрелов. По счастью, турки стреляли не в пленных, а в воздух.
Эта отчаянная, смелая до безрассудства и смертельно рискованная уловка облегчила положение беглецов: оставшиеся вдесятером турки не спешили лезть под пули двоих сумасшедших русских. Но надолго ли облегчение? Сейчас демонстративный бунт будет подавлен, с голыми руками много не набунтуешь. И все вернется на круги своя…
Но тут ситуация, словно по волшебству, изменилась стремительно и совершенно неожиданно. Среди залегшей цепи преследователей вдруг, как из-под земли, вынырнул турецкий офицер, начальник караула. Громогласно ругаясь, через слово поминая шайтана и его отпрысков, щедро раздавая пинки и затрещины, он поднял залегших солдат и, потрясая «наганом», побежал впереди них.
Но не к валуну, за которым притаились беглецы! А наискось вправо по склону, резко вправо, туда, где Левченко и Николая нет и не было.
— Что за черт?! — радостно и удивленно выдохнул штабс-капитан. — Рехнулся он, что ли?! Николай, смотри, этот турецкий ишак решил, что мы там. Коль такой расклад, мы еще побрыкаемся… А ну быстро, тихой мышью, влево, вон к тому дереву!
21
Четыре фелюги, растянувшись цепочкой на полверсты, в предрассветной темноте приближались к скалистому южному берегу озера Ван. Всю ночь крохотная эскадра шла на юг под парусами при слабом, но устойчивом попутном ветре. Первый этап дерзкого плана поручика Голицына был близок к успешной реализации.
Сам Сергей Голицын сидел у руля на кормовой банке передней фелюги. Кроме поручика, на маленьком парусном суденышке находились Петр Бестемьянов, фронтовой корреспондент Владислав Дергунцов и двое молодых казаков. На дне фелюги лежала аппаратура Дергунцова, ящик с устройством беспроволочного телеграфа, две тяжелые гальванические батареи к нему.
Известно, что ночь темнее всего перед рассветом. Сейчас лишь громадная луна, словно воздушный шар подвешенная над озером, освещала черную озерную воду. Лунный диск сверкал надраенной медью; казалось, что легкие полупрозрачные облака неподвижно висят в небе, а луна сама неторопливо плывет им навстречу. А над восточной стороной горизонта уже всходила изумрудная капля Венеры, Утренней звезды, как называли ее жившие в Восточной Анатолии армяне.
Еще час-полтора, и ночная темнота отступит, укроется в скальных распадках под натиском наступающего дня. Но пока что поручик Голицын мог быть доволен: его диверсионно-разведывательная группа укладывалась во временной график. Через полчаса они пристанут к берегу; по расчетам Сергея, высадка должна состояться примерно в четверти версты от позиции «Большой Берты». Тогда придет пора второго этапа: мгновенной и беспощадной атаки на сонных турок. Дай бог, чтобы второй этап прошел так же удачно, как первый.
Так бы, скорее всего, и получилось, но то ли поручик сглазил, в мыслях считая, что пока дела идут успешно, то ли судьба вознамерилась продемонстрировать ему всю тщету человеческих замыслов и расчетов. В планы поручика Голицына властно вмешалась природа, то, что называется форс-мажором, и первый этап завершился совсем не так, как хотелось бы.
Катастрофой он завершился.
Озеро Ван известно своим злокозненным нравом, чем напоминает другие горные озера, вроде Севана или Иссык-Куля. Особенно непредсказуемо это коварство проявляется в переходные сезоны — весной и осенью. Вдруг, неожиданно, среди ясной и тихой погоды над озером резко падает атмосферное давление. И тогда на Ван, словно сорвавшиеся с цепи псы, набрасываются яростные шквалы. Обычно они порывами налетают с северо-востока, от предгорий Арарата, но вся беда в том, что над озером ветры начинают хаотически менять направления, завиваться в смертоносные спирали и вихри. Скорость таких стоковых ветров, разогнавшихся на горных склонах, очень высока. Атака шквалов длится, как правило, недолго, но даже получаса хватает на то, чтобы озеро превратилось в кипящий котел. Затем ветер столь же стремительно стихает, и озеро быстро успокаивается, прикидываясь безобидным и безопасным. До следующего ураганного шквала, который может налететь через десять минут, может, через несколько часов, а может не налететь вообще.
Озеро, конечно, не океан, площадь его водяного зеркала не позволяет шквальным ветрам разогнать волну высотой более двух метров. Но юрким рыбачьим фелюгам, попавшим на беду под вихревой удар, этого более чем хватало, они ведь тоже не пароход «Иль де Франс». Только очень опытный и абсолютно хладнокровный рулевой мог спасти себя и товарищей, когда фелюга попадала в бешеную круговерть несущихся со всех румбов крутобоких злых валов.
Весной и осенью, отходя от берега даже в самую тихую штилевую погоду, армянские и турецкие рыбаки, селящиеся по берегам озера Ван, никогда не знают наверняка, вернутся ли они домой. Не счесть жертв свирепой и коварной стихии, не счесть обломков рыбачьих фелюг и шаланд, покоящихся на дне горного озера.
Наконец, есть у озера Ван еще одна неприятная особенность: рельеф дна и береговой линии у него таков, что чем ближе к берегу, тем круче и злее становятся волны.
А маленькая флотилия поручика Голицына уже подошла к берегу так близко, что Сергей хорошо различал прибрежные скалы в мерцающем сиянии низкой луны.
Еще до первого удара шквала, в почти полном безветрии, вода за бортом фелюги покрылась мелкой, но быстро усиливающейся рябью. Хоть Голицыну ранее не доводилось ходить под парусом по горным озерам, это насторожило его.
— Бестемьянов! — громко прокричал с кормы поручик. — Спускай парус! Тяни за конец левого шкота!
— Чего тянуть, ваше благородие? Какой такой конец? — Петр Николаевич был человеком сугубо сухопутным, парусами любовался все больше издали да на картинках.
— Э-э, хвост кобылий!.. Веревку тяни, которая с левого бока свисает, ты рядом с ней стоишь.
Косой парус опал, а рябь меж тем превратилась в череду невысоких, но очень крутых волн. Паруса трех фелюг, шедших сзади, по-прежнему белели в ночной темноте, и не было у поручика никакой возможности передать назад команду на спуск парусов.
В лицо Сергею дохнуло холодом вечных снегов, в убогом такелаже фелюги злобно засвистел ветер, который набирал силу и напор с каждым мгновением. Росли и волны, они злобно били в корму суденышка, гребни самых высоких начали переплескивать через борта.
— Берегись! — крикнул Серей. — Трое на весла, живо! И гребите, что есть мочи, дайте мне ход!
Хороший ход был нужен поручику, сжимавшему в руках румпель, чтобы фелюга лучше управлялась, слушалась руля. Важнейшее в такой ситуации — держать нос лодки перпендикулярно к волне, не подставлять борта. Двое казаков и Бестемьянов упали на банки, схватили весла. Дергунцов, в первые мгновения бури растерявшийся, метнулся к своим ящикам и коробкам, стараясь защитить их от воды. Он путался под ногами гребцов, Бестемьянов даже пнул оператора в бок, но тот и внимания не обратил. Что ж, для профессионала главное — сберечь свой рабочий инструмент.
С тремя фелюгами, идущими сзади, дела обстояли так, что хуже некуда. Казаки отлично управляются с конем, к этому они с детства приучены, как и обращению с оружием. Но вот среди бурных волн, под напором злого ветра редко какому казаку доводилось бывать, не их стихия. Батюшка Тихий Дон недаром тихим именуется, там в подобную заварушку не угодишь. Не было у казаков ни опыта соответствующего, ни навыков.
