Далия Трускиновская - Блудное художество
Вообразив себе сие печальное зрелище, Федька засмеялся.
Стало быть, господин де Берни либо прятал тут нечто, либо с кем-то встречался, и вероятнее, что второе. Место такое, что никто туда без особой нужды не полезет. В первом жилье стены, поди, еще довольно крепкие… подвал?…
Федька знал, что при любом пожаре подвал скорее всего уцелеет. Сам лазил по опасным подземельям, когда выслеживали шулерский притон. Вспомнилась Варенька…
Он еще раз посмотрел на стены, сложенные из старого крупномерного кирпича, и представил, каковы могут быть своды в том подвале.
– А посмотрим? - спросил Макарка.
– Не сейчас. Глянь - люди ходят, тут же начнут нос совать. А тут дело такое… - Федька сдвинул брови, придал лицу серьезный вид и завершил: - Государственное.
Оно и впрямь было государственным - если де Берни, уцелев после разгрома притона, вновь пожаловал в Москву - то вряд ли с целью пожертвовать миллион серебром на воспитательное заведение господина Бецкого. Он, скорее всего, рассчитал, что на праздник съедется множество народу, в том числе и дикие помещики из Заволжья, привыкшие самовластно править в своих владениях размерами с какую-нибудь Данию либо Померанию, но совершенно беззащитные перед опытным карточным обманщиком. Но помещики - свои, а вот иностранные дипломаты, коли будут ограблены шулерами, крик поднимут великий.
Как бы то ни было, Федька уже набрался довольно осторожности, чтобы не лезть напролом, а сперва хотя бы узнать, встретился ли Клаварош с этим причудливым господином де Берни да узнал ли что любопытное.
Время было обеденное - может статься, Клаварош сидел у Марфы. А стряпала она замечательно - коли прийти, когда подает на стол свои знаменитые щи, так ведь голодным не отпустят…
Федька завертелся в поисках желтого пятна. И вскоре высмотрел его там, где сходились Гранатный переулок и Спиридоновка.
Извозчикам было велено красить свои экипажи в желтый цвет, чтобы тем отличаться от господских выездов. Те же, кто экипажа не имел, а выезжал зимой на санях, а летом на дрожках, обязывались зимой носить желтую шапку, летом повязывать желтую ленту на шляпу, и вдобавок поверх кафтана носить желтый широкий кушак.
Добежав до извозчика и остановив его, Федька велел Макарке тоже сесть на дрожки.
Извозчик был не слишком доволен тем, что придется везти архаровцев - они не больно-то любили платить за проезд, хотя стоил он довольно дешево - от архаровского особняка на Пречистенке до полицейской конторы всего пятак, в том случае, если бы кому из архаровцев припала охота с ним расставаться.
Но ссориться с полицейскими было опасно - они могли вдруг вспомнить про все указы государынь Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны касательно извозчиков. Этих указов никто не отменял, а разве что царствующая государыня прибавляла к ним все новые и новые. Иной дядя Порфирий, выросши под пузом у лошади и наплодивши детей, не слезая с облучка, только от архаровцев и узнавал вдруг, что уж тридцать лет как велено, ежели кто на резвых конях ездить будет, тех через полицейские команды ловить и лошадей их отсылать на конюшни государыни. Кроме того, был особый указ, подтверждающий это распоряжение и впридачу запрещающий браниться.
Федька довез Макарку до Рязанского подворья, авось там кому-либо понадобится, велел переодеться попроще, взять Никишку, если тот свободен, и побродить вокруг руины, если же народу рядом не случится - залезть туда осторожненько и выяснить, в каком состоянии дом и подвал. Особо наказал быть поосторожнее - ежели их завалит, откапывать некому. Сам он поехал в Зарядье - искать Клавароша.
Благоухание щей Федька учуял еще за калиткой.
Но француза дома не случилось - исполняя архаровское приказание, он всячески старался подружиться с загадочным учителем и, очевидно, угощал его обедом в каком-либо трактире - в той же «Татьянке», где архаровцев привечали, или в «Ветошной истерии», или еще где.
Марфа уже усадила за стол и девчонку Наташку, и инвалида Тетеркина - она не любила кушать в одиночестве.
– Хлеб да соль! - сказал Федька, входя и крестясь на образ Богородицы.
– Хлеба кушать, - вежливо пригласила Марфа. - Садись, молодец. Наташка, дай ему миску побольше да ложку.
Инвалид Тетеркин, поздоровавшись, отрезал настоящий, правильный ломоть хлеба - во всю ширину ковриги.
А вот дальше был уже доподлинный позор всему архаровскому воинству…
Хитрая Марфа поняла, что коли Федька хочет потолковать с Клаварошем с глазу на глаз - то стряслось нечто значительное. Тут она, с одной стороны, сама себя перехитрила - ей и в ум не взошло, что все дело в ее замечательных щах.А с другой - разжилась новостями полицейской жизни, до коих была большая охотница. Стоило же ей это немногого - дала знак домочадцам, и тут же к Федьке по столу поехали миски и плошки, встала и стопочка с водкой.
Ну что за щи, если им не предшествует эта самая стопочка, если в стопочке нет водки, настоянной дома на травах - ну хоть на том же тысячелистнике? Федька даже забыл от блаженства о своем весьма прохладном отношении к Марфе. Да и можно ли не любить хозяйку, которая наливает таких пахучих щей, с мясом, с грибочками, со сметанкой, с луком и чесноком, густых из-за разумно добавленной мучной подболточки?
– Жаль, что Клавароша где-то нелегкая носит, - сказал он, опрокинув стопочку, закусив соленым рыжиком и приступив с большой ложкой к этим роскошным щам.
– Да самой обидно, душу в них вложила, - отвечала Марфа. - А он и не пришел. Ну, хорошо хоть ты пожаловал, есть кому похвалить, потешить мою душеньку.
– А что, Тимофей не у тебя столуется?
– Ночует, а объедать не желает. Я ему уж говорю - да плати ты мне хоть рубль в месяц, и будет тебе знатный обед. Нет, уперся. Боится он меня, что ли? А вчера так вовсе приплелся злой, как черт, разговаривать не пожелал. По службе у него, что ли, неприятности?
– Баба эта, из-за которой Тимофея у тебя поселили, куда-то запропала, ни у тебя появилась, ни у нас, ни в остроге, куда ее посылали. Господин Архаров уже говорил - на тот свет, поди, отправилась.
– Ахти мне! - воскликнула Марфа. - Этого еще недоставало!
– Дура пропала, и с детишками своими вместе, а господин Архаров полагает, что либо Демка ее прикосал, либо Тимошка, либо оба разом. А какого хрена?!
– С детишками? - удивилась Марфа. - Про них-то Тимоша и не сказывал. Ну-ка, Феденька, что за детишки такие? А ты что смотришь? У Феди стопка пустая, подливай!
Это относилось к инвалиду Тетеркину.
– Как не сказывал?
– Да из него лишнего слова не вытянешь. Что за детишки-то с ней были?
Федька не ответил прежде, чем растаяло во рту наслаждение от очередной ложки изумительных щей.
– Парнишка с ней был и девочка. Девочка маленькая… - Федька задумался, припоминая, как беседовали об этом взволнованный Демка и сильно недовольный Тимофей. - Паренек вроде нашего Никишки, годков двенадцати…
– Тимоша ее пальцем не тронул, - сразу объявила Марфа. - Коли с ней дети были. Даже когда бы он супружницу удавил или прирезал, куда-то должен был бы детей пристраивать. А мужики по этой части все, как один, неуклюжие. Вся Москва бы знала, что архаровец с двумя детишками носится. Да и Демка… И Демка вряд ли бы бросил Тимофеевых деток, как щенят…
Но в голосе Марфы было некоторое сомнение.
– Демка хитрый, у него на каждой улице по мартоне, мог к кому-то тут же отвести. Марфа Ивановна, наш пертовый маз точно на Демку думает! Он же ночью для чего-то с Пречистенки сбежал?
Федька наконец-то смог излить все свое огорчение, всю тревогу за друзей.
– Да уж поняла… Теперь им обоим одно спасение - чтобы жена с детишками нашлись. Коли они вообще когда сыщутся… Иван Львович мой сказывал, хотите у китайгородской стены облаву делать?
Иваном Львовичем она звала Клавароша - потому что как иначе кликать Жана-Луи?
– Болтуна бы придержал! - разозлился на Клавароша Федька. - Этак через день все Зарядье будет знать про облаву!
– Нишкни! - прикрикнула Марфа. - Я вот по сей день такое помню - у всей Москвы волосы дыбом встанут, коли заговорю! А вот молчу же! Ты бы так молчать выучился, смуряк обвиченный!
Федька уже знал - когда баба с норовом, вроде Марфы, уткнется кулаками в бока да раскрывает рот, надобно съежиться и сидеть кротко - покуда не кончится ненастье. Чем больше скажешь поперек - тем дольше она будет буянить. Этак и до битья посуды недалеко.
Потому он смиренно молчал, пока Марфа поминала свои былые подвиги да хвалилась Каиновой выучкой.
– Так что я бишь толковала? Про облаву! - вспомнила она. - Коли Тимофееву бабу прирезали или удавили той ночью, так ведь не на глазах же у деток. Коли Демка приходил - так он ее из хибары выманил, куда-то отвел, да так хорошо отвел, что по сей день тела не подняли. Он шур ведомый, он еще не все свои хитрости господину Архарову раскрыл! Но, сдается мне, он за детками сразу же не пошел, детки-то увидят и заплачут: где наша матушка? Может статься, он за ними Тимофея прислал. Или еще кого. А вот теперь поразмысли. Демка в тот вечер поехал сперва к господину Архарову. Был он на Пречистенке, пока господин Архаров не угомонился. Потом обратно побежал, а путь неблизкий, а светает рано. Да пока еще отыскал ту хибару…
