Евгений Сухов - Генералы шального азарта
Якоб предложение принял, через два года дослужился до помощника полицеймейстера, и вот, три года назад, получив чин статского советника, стал смоленским полицеймейстером.
Столь значительная должность была почетна, однако и ко многому обязывала, потому что за порядок и за благочиние в городе с него спрашивал сам губернатор.
А город Смоленск был не простой. Ох, не простой…
* * *Якоб Карлович начал с того, что установил за обоими бывшими «валетами» негласный надзор. Делать это разрешалось только по решению суда или с санкции прокурора, но Данзас решил проявить, так сказать, личную инициативу. Суд всегда дело весьма хлопотливое, а прокурор таковую санкцию мог и не дать.
Предположительно разговор мог разворачиваться следующим образом.
– И почему вы хотите за этими господами присматривать? – спросил бы он. – Вроде предъявить им покуда нечего?
– В качестве профилактических мер, господин прокурор, – попробовал бы настаивать Данзас.
– А что, разве у нас в губернии больше не за кем надзирать? – резонно парировал бы просьбу полицеймейстера его превосходительство действительный статский советник. – Все у нас в городе честные и кристально чистые?
– Не все, – согласился бы с ним Якоб Карлович. – Однако когда Огонь-Догановскому и Давыдовскому отыщется что предъявить, то станет уже поздно. Ведь это будет означать, что преступление или противузаконное деяние уже будет совершено…
– Нет, дорогой Якоб Карлович, не могу, – скажет прокурор и сделает печальные глаза. – За это ведь и с меня спросят…
За Огонь-Догановским и Давыдовским ходили два филера, лучшие в своем деле. Неприметные, как серые мышки, и совершенно незапоминающиеся, но при этом все видящие и все слышащие. Лучше этих двоих был только штатный филер Жандармского губернского управления Паша Синглер, бывший народоволец, знавший все конспиративные ухищрения политических и уголовных элементов. Но на то и Жандармское управление, чтобы иметь лучших знатоков.
Но эти двое были тоже хороши.
Первый, которого звали Самуил Яковлевич – по оперативным сводкам (а также по разного рода отчетам) он проходил под псевдонимом Раввин, – выследил и арестовал бежавшего из сибирской ссылки боевика-народовольца Мишу Сабунаева по кличке Лысый. В Смоленске тот пытался создать собственную боевую организацию для проведения террористических актов, направленных на устранение генерал-губернатора и начальника Жандармского управления генерал-лейтенанта фон Сиверса. Лысый снял в пригороде Смоленска частный домик, в котором происходили конспиративные встречи с «товарищами», а также изготавливались бомбы. Сабунаева по наводке Раввина взяли в тот самый момент, когда он мастерил очередную бомбу, закамуфлированную под банный сверток. Лысый получил еще десять лет каторжных работ в Якутске, а Раввин – премию из личного фонда полицеймейстера в размере трехсот рублей.
Второй филер был еще более опытным сотрудником. Настоящее его имя никто не знал (разумеется, кроме полицеймейстера и его помощника). Он являлся секретным агентом Якоба Карловича уже лет десять и докладывал о проделанной работе лично ему. Кличка секретного агента была Невидимый.
Именно этому агенту удалось выследить залегшего на дно маниака Саблезубого, прославившегося своими злодеяниями на всю Российскую империю. Саблезубым его обозвали в смоленской прессе пронырливые репортеры. Именно им через своих информаторов в полицейском управлении удалось выяснить, что помимо изнасилования своих жертв с последующим убийством – а среди них встречались как молоденькие барышни, так и дамы постбальзаковского возраста, – он откусывал у жертвы грудь, оставляя на их телах два глубоких следа от зубов. Это обстоятельство привело к заключению медиков, что у маниака-насильника и убивца весьма крупные и острые клыки, а газетчиков побудило дать ему столь ужасную кличку.
Невидимый выслеживал Саблезубого два месяца: днем и ночью, утром и вечером. Было совершенно непонятно, когда он почивал, ел и пил, потому что все двадцать четыре часа в сутки пребывал в работе.
След Саблезубого был обнаружен на девятую неделю поисков, когда маниак вышел в лавку купить продуктов. Дальше было просто.
Поставьте себя на месте маниака, которого ищут все сыщики Российской империи. Пойдете вы, к примеру, через несколько кварталов, а то и весь город, чтобы купить хлеба и молока? Вряд ли… Вы отправитесь в самую близлежащую лавку, чтобы вас видело как можно меньше народу. И, купив необходимое, снова схоронитесь в нору.
Маниак – в какой-то мере человек с психическими отклонениями, однако не лишенный ума. Именно таким и был Саблезубый. А это означало, что наведывался он в самую близлежащую к его лежбищу продуктовую лавку.
Затем пошли расспросы обывателей. Скоро Невидимый выяснил, где отлеживается Саблезубый, так как его приметы агенту были хорошо известны. После чего в одну из ночей полицианты окружили дом и взяли маниака, как говорится, тепленьким и прямо с постельки.
Теперь, исполняя задание Якоба Карловича, Невидимый не спускал глаз с Огонь-Догановского и ходил за ним по пятам, в том числе и в Поречье, а Раввин филерствовал за Давыдовским. Поскольку оба бывших «червонных валета» часто бывали вместе, то и Раввин с Невидимым частенько встречались. Естественно, они не показывали виду, что принадлежат одной правоохранительной организации, даже друг другу. Коротко знакомы они не были, ибо виделись в полицейской управе от силы пару раз, да и то случайно. Ведь привычки знакомить своих секретных агентов между собой у полициантов не водилось. Напротив, полицейские чины всячески берегли своих сотрудников от чужих глаз. Такая же практика существовала и с простыми информаторами из числа домовладельцев, дворников, студентов, гимназистов и барыг. На особых условиях находились информаторы из уркачей: ведь ежели в их среде узнают, что кто-то из их братии стучит легавым, тотчас поставят на ножи…
В восемьдесят третьем году, под самое Рождество, от навалившейся скуки и ради баловства Огонь-Догановский с Давыдовским провели аферу с собачкой. Всего лишь одну. Огонь-Догановский, вырядившись до неузнаваемости опустившимся и впавшим в «русскую болезнь» стариком – фигурой в Поречье он был известной, отчего гримироваться пришлось и в самом деле до неузнаваемости, – играл роль владельца собаки породы гриффон, дорогой и со знатной родословной.
Дывыдовский, известный в Поречье как «граф», играл самого себя, то есть аристократа до мозга костей и весьма богатого. К слову сказать, ни тем, ни другим он не являлся, поскольку титул присвоил себе самостоятельно; что же до богатства, то род Давыдовских был вовсе не столь уж и состоятельным (дед «графа» владел некогда одной деревенькой в осьмнадцать душ).
Афера была простой, не единожды опробованной, а потому верной, как супруга протоиерея.
Алексей Васильевич в облике опустившегося отставного чиновника, крепко дружащего с водочкой, вошел в лучший трактир Поречья, держа в одной руке трость, а в другой – конец поводка, на другом конце которого находилась небольшая бородатая собачка на тонких ножках. «Чиновник» попросил для себя стопку очищенной и, выпив, закусил калачиком. Губа, как водится у русских людей, «засвистела», но на вторую стопку денег не отыскалось. И тогда «отставной чиновник» обратился к трактирщику с речью:
– Знаешь ли ты, милейший, кого я держу на поводке?
– Нет, – безразлично ответил тот.
– Печа-а-ально, – полупьяно протянул «бывший чиновник». – Я держу на поводке собаку, род которой начался еще в четырнадцатом веке.
– Да? – мимоходом спросил трактирщик, взглянув на дрожащую на тонких ножках псину все же с некоторым интересом.
– Именно, – подтвердил Огонь-Догановский. – А знаешь, сколь стоит эта собака?
– Ежели так… думаю, что рупь тридцать, – наугад ответил трактирщик, которого разговор со стариком начинал забавлять.
– Ошибаетесь, милейший, – усмехнулся «отставной чиновник» и даже несколько обиделся. – Это собачка уникальная.
– Чем же? – спросил трактирщик.
– Она ловит крыс.
– И все? – в свою очередь, усмехнулся трактирщик.
– Нет, не все, – не принял его усмешки «бывший чиновник». – Еще она отличный сторож экипажей. Если она находится внутри, то никакой грабитель не посмеет проникнуть в этот экипаж без хозяев.
– Она не похожа на сторожевую, – недоверчиво заметил трактирщик, оглядывая дрожащего пса.
– Непохожа, – согласился «отставной чиновник». – И в этом-то вся закавыка. Грабитель, наметивший обокрасть карету или экипаж в отсутствие его хозяев, проникает в него и видит маленькую собачку. Не обращая на нее никакого внимания, он начинает орудовать, и в это время пес впивается громиле в кисть руки. Впивается так, что никакими действиями его уже не отцепить. Хоть убивай! Но и смертельно раненный и даже убитый насмерть, пес по-прежнему будет сжимать кисть грабителя в своих крепких и острых зубах. Так-то вот. – Алексей Васильевич гордо посмотрел на трактирщика, затем на пса и добавил: – У него мертвая хватка.
