Антон Чиж - Смерть носит пурпур
Редактор Любимов как раз сидел над трудной статейкой о необходимости любить ближнего своего как самого себя, когда в редакции появился огромный господин, принесший с собой запах немытого тела и свежего перегара.
– Где тут… Кто… – провозгласил он, обведя комнату мутным взглядом.
Подобного обхождения Любимов не переносил. Однажды выставил пьяного купца, который требовал напечатать свой портрет во всю первую страницу.
– Что вам угодно? – строго спросил он.
– Мне угодно… Подать, это… Заявление… Нет, сделать объявление…
– Желаете напечатать частное объявление? – спросил редактор.
– Да, желаю… Я всем скажу…
Любимов пододвинул чистый лист. Держать перо посетитель был не в состоянии.
– Что изволите сообщить городу и миру?
– Я изволю… Я много чего изволю…
– Диктуйте ваше объявление. Напоминаю тариф: слово – пять копеек. Выделение заголовка – рубль. Ежели изволите поместить в рамке – пятьдесят копеек. В фигурной рамке – тоже рубль.
– Какими деньгами измерить пропасть, в которую я скатился… – сказал гость, хватаясь за воздух.
Все эти пьяные игры Любимову начали надоедать. Он положил ручку на чернильницу.
– Милостивый государь, или делайте заявление, или покиньте редакцию.
Редактор наконец удостоился осмысленного взгляда.
– Заявлю… Пиши… Завтра я, знаменитый ученый Иван Федорович Федоров, также прославленный педагог Николаевской мужской гимназии произведу в саду напротив Гостиного двора публичное покаяние во всех грехах и раскрою все тайны, чтобы очистить свою грешную душу.
– В котором часу указать? – спросил Любимов, стенографируя речь и не вдаваясь в ее содержание.
– В полдень… Нет, постой… Пусть будет ночь… Во тьме мне самое место…
– Девять часов устроит?
– Пусть будет девятый час вечера…
– Рамку желаете?
– И в рамку…
– Фигурную?
– Самую фигурную…
– Заголовок?
– Аршинными буквами.
– Таких в наборе не имеем.
– Ставь какие есть, голубчик…
Любимов посчитал слова и дополнительное оформление. Вышло на три рубля девяносто копеек.
– Плачу пять… – заявил господин Федоров и добавил: – Потом заплачу…
Листок с объявлением сдвинулся к краю стола, чтобы вернее попасть в мусорную корзину. Любимов уже пожалел, что связался и не выставил сразу вон.
– В кредит не работаем, – отрезал он.
– Да знаешь ли ты, кто я? Да я выучил, воспитал и отправил в большую жизнь половину Царского Села! Мои ученики занимают места в банках и Государственном совете! Мои труды в Европе печатают! Меня везде знают! Три академии в драку бились, чтобы принять меня в почетные члены! А ты мне на жалкий рубль не веришь?
– Прошу вас покинуть редакцию. Иначе вас выведут с полицией…
Федоров побагровел.
– Ах, вот ты как? Вот ты каков, а еще мой ученик? Хорошо же ты отплатил любимому учителю! Вот она, благодарность! Ну ничего, я управу найду… Я по другому пути пойду… Все равно перед всеми покаюсь…
И он ухватился за спинку стула, чтобы метнуть его в редактора. Битыми стеклами тут бы не обошлось. На счастье редактора, вбежал худощавый господин, который удержал буяна, извинился за беспокойство и с уговорами увел прочь.
Любимов подумал, что теперь статья выйдет как нельзя лучше. Он хотел убедительно доказать, что людей надо любить. Всех, без исключения. Иного размышления цензура все равно не пропустит. Однако строчки упорно не желали ложиться на бумагу. Помучившись, Любимов честно признался себе, что не сможет думать о том, как делать людям добро, пока не облегчит душу. Уж больно разозлил его этот невозможный субъект. Редактор подошел к телефонному аппарату и попросил барышню на коммутаторе соединить с полицией.
29
Аполлон Григорьевич нашелся в медицинской части участка. Судя по румянцу участкового доктора, время они провели неплохо, походная фляжка опустела, и Сухову самое время было проветриться. Нетвердой походкой он вышел из медицинской, сообщив, что сохранит этот день в своем сердце навсегда. Сухов еще что-то бормотал про бесценный профессиональный опыт, но Ванзаров закрыл за ним дверь. Лебедев же выглядел так, словно весь день провел в библиотеке. Только галстук сбился немного набок. В остальном же он был трезв как стеклышко. Могучая фигура справлялась с коньяком без остатка и видимых последствий. Трудно было представить, сколько потребовалось бы фляжек, чтобы Лебедев стал похож на Сухова. Взгляд его был осмысленный и чистый.
– Что, друг мой, все бегаете, все суетитесь, не даете покоя ни себе, ни людям. Все ищете, кто бы мог укокошить несчастного Федорова? – Он подмигнул.
– Пожалейте участок, Аполлон Григорьевич, им и так досталось от вас, – ответил Ванзаров. – Не хватало еще, чтобы доктор спился.
– А будете дерзить, пойду к приставу и скажу, что обознался, и вы – это не вы, а неизвестный мне жулик. Вас засунут в «сибирку» и в кандалах отправят в столицу. Так что берегитесь…
Ванзаров обещал быть чрезвычайно осторожным. Но про конверт напомнил.
– Думаете, я вас не раскусил? – сказал Лебедев облизываясь. – Я вас как орех раскусил. Вот из-за чего вы со мной поехали: маленькая блестка на конверте вас заинтриговала. Вы думали, что это?
– А что оказалось? – спросил Ванзаров.
– Нет, я вас спросил первым…
У доктора на письменном столе нашелся чистый лист, ручка и чернильница. Ванзаров быстро написал что-то и сложил пополам.
– Вот здесь мой ответ, – сказал он, показывая лист. – Для чистоты эксперимента. Сообщаете мне результат, и сверим его с моим. Если совпадет, вы не будет прикасаться к вашим сигаркам неделю. Если нет, немедленно уезжаем в столицу.
Это был вызов. А перед вызовом Лебедев не отступал никогда. Стукнув по колену, он заявил, что готов идти до конца.
– Значит, так… – Обрывок конверта был демонстративно зажат в пальцах. – Эта блестка, которая доставила вам столько хлопот, всего лишь мельчайшая частичка металла, который греки называли огненным, а нам он известен как пирит. По внешнему виду, особенно блеску, чрезвычайно похож на золото. Чем пользовались мошенники. Пирит еще называют золотом дураков или цыганским золотом. Вот так… Показывайте вашу записку, и отправляемся на вокзал.
Ванзаров развернул листок. Лебедев глянул и с досады плюнул, забыв, что находится в медицинской. Пари было с треском проиграно. Два слова: «золото дураков» не оставили ему надежды. Аполлона Григорьевича разозлило не столько, что неделя предстоит без сигарок, сколько необъяснимая догадливость Ванзарова.
– Знали с самого начала и молчали? – раздраженно спросил он.
– У меня не сходились логические звенья.
– А сейчас сошлись?
– Скорее нет.
– И сколько же нам здесь торчать? – Как видно, медицинская потеряла для Лебедева всю свою привлекательность.
– Я бы поставил вопрос по-другому: чем мы здесь занимаемся?
Лебедев полностью поддержал и повторил вопрос от себя.
– Попробуем свести все, что у нас есть, – сказал Ванзаров.
Ему была выражена полная и безоговорочная поддержка.
– Что мы знаем? Господин Федоров приглашает вас, чтобы продемонстрировать какой-то великий эксперимент с фантастическими последствиями. На посиделки, которые он устраивает, неожиданно приезжает много гостей. Среди них – чиновник Государственного банка и по счастливой случайности ученик Федорова. Наш великий ученый явно приготовил какой-то опыт, который должен поразить воображение. Но отчего-то в последний момент отказывается его проводить. Возникает вопрос: почему?
– Выпил изрядно.
– Это не причина, а следствие его нервного состояния. Сколько раз он слал вам приглашения на посиделки?
– Каждый год… – ответил Лебедев.
– Следовательно, Федоров не рассчитывал, что вы приедете, да еще с ассистентом. И наверняка не ожидал, что приедет Чердынцев.
– А при чем тут Чердынцев?
– Сотрудники Государственного банка неплохо разбираются не только в ассигнациях, монетах, но и в золоте. И сразу могут отличить фальшивку от настоящего.
– То есть вы хотите сказать, что Федоров…
Ванзаров догадку подтвердил:
– Вероятно, он хотел поразить бывших учеников превращением какого-то вещества в крупинки золота. С точки зрения химии такой фокус нетруден?
– Элементарно, коллега! – заявил Лебедев. – Выглядеть будет завораживающе: стоит запустить реакцию восстановления при помощи муравьиной или щавелевой кислоты с применением оксида, как у вас на глазах начнут появляться крупинки золотого песка.
– Итак, Федоров хотел показать примитивный фокус с пиритом. Вот это и есть самое странное.
Ничего странного в этом Лебедев не нашел: кто знает, что может взбрести в безумную голову.
– Вспомните его речь о пагубном влиянии денег и всеобщем счастье, которое наступит, когда у всех денег будет вдоволь, – сказал Ванзаров. – Могу дать голову на отсечение: он говорил серьезно. Настолько, что ему хотелось верить. И количество выпитой водки тут ни при чем. Он искренно верил в то, что говорит. Понимаете, что это значит?
