Антон Чиж - Смерть носит пурпур
– Как фамилия этой девицы?
– Нольде… Учительница из женской гимназии. Откуда у простой учительницы слиток? Разве клад нашла или по наследству досталось?
Пристав выразил благодарность за бдительность и отправил ювелира с миром. На сегодня ему хватало настоящих проблем, чтобы заниматься подобной ерундой.
27
Летнее кафе на манер парижских располагалось неподалеку от Мариинской женской гимназии. Столики были выставлены прямо на тротуар под открытым небом, что вызывало у простого народа усмешки: вот еще удовольствие кушать посреди улицы, когда каждая лошадь тебе в тарелку заглядывает. Но дамам и господам европейский обычай нравился. Кафе бывало полным-полно, столиков часто не хватало.
Изучив приливы и отливы публики, Марков выбрал час, когда можно занять нужный столик. С него открывался вид на двери гимназии. Если занять место заранее, можно посматривать на старших гимназисток, юные формы которых так волнующе обозначались под черными платьями и фартучками. Невинно потягивая кофе, Марков косился на барышень и предавался мечтам. Он представлял, как нежно и трепетно снимет этот фартучек, как… Однако заглядывать в мечты тихого чиновника порой опасно.
Марков так был увлечен своим ритуалом, так поглощен им, что не обратил внимания, как за соседний столик пристроился какой-то господин и заказал чай.
– И ведь никто не догадается…
Это прозвучало так неожиданно, что Марков пролил кофе. На него смотрели в упор, будто сверлили во лбу дырку. Взгляд держал крепко и вел за собой, как на аркане. Марков мотнул головой и обратил внимание на усы вороненого отлива. Где-то он встречал этого незнакомца.
– Порой так хочется предаться маленьким шалостям. Не правда ли?
Подобных разговоров Марков избегал. Особенно с посторонними.
– Кто вы такой? Что вам надо?
На грубость вороненые усы лишь приятно шевельнулись.
– Ответить на первый вопрос нетрудно: Ванзаров. Мы с вами встречались у господина Федорова не далее как вчера вечером. Второй вопрос потребует некоторых усилий от нас с вами…
Марков вспомнил это лицо: ну, конечно, какой-то ассистент, мелкая сошка. Что это он себе позволяет!
– Не имею желания с вами беседовать, господин как вас там…
– Зато у меня это желание окрепло.
– Подите вон, молодой человек…
– Не следует бросаться словами, когда не знаешь, с кем имеешь дело…
– Да я тебя…
Марков приподнялся, чтобы схватить наглеца за шиворот и выбросить вон. Прямо в уличную пыль. Сил для этого достаточно. Таких столичных прыщей следует учить уму-разуму, чтобы не лезли к приличным людям. Справится с ним одной левой, вон какой рыхлый. И он протянул руку с растопыренной пятерней. Что произошло дальше, Марков толком не понял. Плечо резко ожгло, тело резко повело вниз, щека шлепнулась об стол, в лицо брызнуло чем-то горячим. Рукой пошевелить он не мог, да и тела почти не чувствовал. Боль заслонила собой все. Сквозь боль он слышал удивленные возгласы, и как их успокаивал чей-то голос: «Прошу не волноваться, господа, сыскная полиция!» Марков еще успел подумать: откуда в кафе взялась сыскная полиция?
– Обещаете вести себя прилично? – прошептали ему в ухо.
Марков тихо застонал, не в силах говорить членораздельно. И боль отпустила. Кое-как, ощутив руку за спиной, Марков тихонько разогнулся и привел себя в естественное положение. Ему протянули платок.
– Оботрите лицо, на вас вылился кофе…
Не посмев ослушаться, живой рукой Марков провел по глазам и лбу. Другая все еще висела плетью.
– Ничего, мышечный спазм скоро пройдет, – пообещали ему.
– Вы что – из полиции?
Ванзаров представился официально.
– Так бы сразу и сказали… – Марков растирал плечо и только теперь заметил, что стал центром внимания всего кафе. Его разглядывали и обсуждали. Не хватало еще, чтоб дурацкие разговоры дошли до службы. А с дурацкими сплетнями так обычно и случается. Место это для него теперь закрыто надолго. В городе еще с неделю будут судачить, как в кафе поймали за руку хулигана. Будут добавлять таких небылиц, что и подумать страшно. Еще, чего доброго, начнут показывать на него пальцем. Нет, все, закрылись невинные развлечения, прощайте, фартучки гимназисток…
– Я предупредил честно: не связывайтесь с незнакомцами.
– Это вас Чердынцев подослал? У самого силенок не хватило, так он к полиции обратился? Очень мило…
– Что же друг гимназического детства от вас хотел? – спросил Ванзаров.
– Он мне не друг и никогда им не был. И не стоит делать невинные глаза, вам это не идет. Все вы отлично знаете…
– Могу предположить, что чиновника Государственного банка вдруг заинтересовал ваш старый учитель. Я прав?
– Стоило для этого руку ломать… – Марков уже смог шевельнуть раненой конечностью.
– Прошу простить, я не хотел причинять вам боль, вы не оставили мне выбора.
Марков присмотрелся: юнец говорил исключительно серьезно.
– В полиции служите, а такой благородный…
– Могу принять это как комплимент для нашего окончательного примирения, – сказал Ванзаров. – Не скрою: господин Федоров исключительно меня интересует.
– Так спросите у Чердынцева. Он же ходил в его любимых учениках.
– Непременно спросим… Но и ваше мнение чрезвычайно ценно. Не возражаете?
– Извольте… – сказал Марков и только сейчас заметил кофейный след на штанах. Очень мило. Как в таком виде идти на службу? И домой раньше времени показаться нельзя. Начнутся расспросы: «где» да «что». Просто безвыходное положение. Разве полой пиджака прикрыть…
– Как я понимаю, господин Федоров много лет приглашал вас на майские посиделки, но пойти вы решились только вчера. В чем причина?
– Нет причины, – быстро ответил Марков.
– Только не говорите, что замучила совесть и вам стало жалко всеми забытого старика.
– Вы совершенно правы, господин Ванзаров: замучила совесть.
– Какой удивительный случай для психологии: сразу четверых совершенно разных людей в один миг замучила совесть. Чтобы ее успокоить, они приходят к учителю, которого тихо ненавидят, презирают и забыли о его существовании. На веселых посиделках, больше похожих на поминки, терпят его безумства, сидят молча, словно воды в рот набрав, и чего-то упорно ждут. Чем же завлек вас бедняга Федоров? Что он вам пообещал?
Марков потер пятно на штанине, отчего оно только расползлось.
– Вы ошибаетесь, господин сыщик.
– Сыщики в криминальных романчиках за пять копеек. Я чиновник особых поручений, – привычно поправил Ванзаров. – И я не ошибаюсь. Но не могу уловить какой-то факт, простой и очевидный, который так бросается в глаза, что разглядеть его нет никаких возможностей. А вы помочь не хотите…
– Так вас Чердынцев не посылал?
– Почему это вас так беспокоит?
– Не люблю этого типа, – ответил Марков достаточно искренно.
Очевидно, чиновник дворцового управления ловко выскользнул из круга опасных тем. И поймать его в этот раз не удалось.
– Как вы полагаете, что Федоров мог изобрести такого, чтобы поразить всех гостей? – спросил Ванзаров.
– В лучшем случае – дурацкий фокус. Он ведь только языком болтать горазд.
– А Нарышкин ему для чего?
– По хозяйству помогает… Не имею точного представления. Прошу простить, но мне на службу пора…
Ванзаров обещал долго не задержать. Только один вопрос.
– За что господина Федорова могли бы убить?
– Убить? – в точности повторив интонацию Таккеля, удивился Марков. – Убивать его следовало, когда он нас, бедных гимназистов, доводил до исступления своими придирками и требованиями выучить химию назубок. Химия, видите ли, – это жизнь, как он повторял. А кому теперь нужен этот безнадежный пьяница?
– Вы правы, старики никому не нужны…
– Вы позволите? – спросил Марков, теребя шляпу.
Задерживать его не стали. Ванзаров только обещал обратиться еще раз, если случится такая необходимость. Но и то в исключительном случае. Он пожелал скорейшего восстановления руки и покинул кафе, так и не притронувшись к чаю. Марков оглянулся и с огорчением понял, что внимание к его персоне не ослабло. Напротив, опоздавшим на представление уже пересказывали случившееся и незаметно показывали на него пальцем. Чего он и боялся. Нет, бежать отсюда без оглядки и обходить далекой стороной. Ах, эти черные фартучки…
28
Газета «Царскосельский вестник» выходила раз в неделю на двух листках и занимала одноэтажное здание бывшего каретного сарая. Отсутствие городских новостей главный редактор Любимов замещал пространными статьями на разнообразные темы: от новейших способов выращивания роз до размышлений о смысле жизни вообще и необходимости пороть детей в частности. Газетные площади, на которые не хватало пера редактора, закрывались перепечатками из вчерашних петербургских газет. При всей незатейливости местного органа газетка пользовалась любовью горожан. Мальчишки-газетчики торговали и столичными изданиями, но «Вестник» раскупался на корню. Ничем иным, кроме местного патриотизма, объяснить этот феномен было невозможно.
