Далия Трускиновская - Опасные гастроли
— Свари мне кофею, голубчик Свечкин, — сказала я. — А что, куда ушел твой барин?
— По делам своим, в порт. Вернуться обещался поздно. Да вы не беспокойтесь, барин мой — истинно праведник, пальцем к вам не прикоснется. Вот только жениться бы ему надо…
Меня так и подмывало спросить — что ж этот праведник делал ночью в цирке? Но я удержалась.
— Есть ли у барина книжки? — такой вопрос я задала, понимая, что какое-то время придется жить сидя, так не помирать же от скуки.
— Как не быть! Мы с собой в дорогу взяли несколько. Только она на английском языке. Английский лексикон у нас тоже имеется.
Свечкин подал мне роман сэра Вальтера Скотта «Талисман», поэмы Вордсворда и, к огромному моему удивлению, «Замок Отранто» Уолпола — книжку, которой мы в институте зачитывались, трепеща от жутких фантасмагорий. Затем он посоветовал мне лежать, подняв пострадавшую ногу как можно выше, и сам изготовил целую гору из одеял и большого баула. Словом, заботился обо мне, как умел. Но когда зашла речь о смазывании ноги целебной мазью, я от его услуг отказалась — довольно было того, что он стягивал чулок с меня бесчувственной.
Весь день я ломала голову, как подать весточку о себе — нет, не Варваре Петровне, а Ермолаю Андреевичу. Он человек серьезный, надворный советник, он будет сильно недоволен моим поведением — но он же может, явившись в полицию, заставить себя выслушать и внушить частному приставу правильный образ действий. Когда Свечкин ушел по каким-то своим загадочным делам, я стала искать письменные принадлежности и нашла их. Чистый лист бумаги сыскался не сразу — почти вся она была измалевана какими-то чертежами, что также не внушило мне доверия к людям, меня приютившим. Мало ли какие воровские приспособления они тут измышляют?
Для чего бы им это понадобилось? Не грозит ли мне мое заточение какой-то бедой? Ведь я видела их ночью в цирке, я могла понять, для чего они туда явились? Что, если жизнь моя — в опасности?
Я попыталась выйти из комнаты, но оказалось, что хитрый Свечкин меня запер. Окно выходило во двор, двор был пуст, позвать на помощь я не могла. Оставалось ждать и делать опыты над ступней. Я знала, что тугая повязка облегчает ходьбу, и пробовала наложить бинт и так, и этак. Наконец пришли Свечкин и Алексей Дмитриевич.
На сей раз пожилой господин был одет в сюртук и имел вид столичного жителя из дворян. Столичных господ узнать нетрудно — они одеты с большим вкусом, чем провинциалы, и цвета подобраны с изяществом, и обувь — хорошей работы. Я задумалась — что означает сей маскарад. Но делать вопросы не стала — боялась наслушаться вранья.
Алексей Дмитриевич также меня ни о чем не спрашивал, хотя ему должно было быть любопытно — для чего я ночью оказалась в цирке. Он понимал, что я ему не соперница по части конокрадства, но причина моего появления, бегства и рыданий не могла его не беспокоить.
Разговор наш был таков, что впору самой светской гостиной — увидев у меня в руках «Замок Отранто», Алексей Дмитриевич удивился моему знанию английского языка, я сказала, что могу этот язык даже преподавать, и мы обменялись какими-то английскими афоризмами, только произношение у моего собеседника было скверное. Такое бывает, когда человек осваивает иностранный язык самоучкой, а английский еще тем хорош, что внушает соблазн читать так, как написано. Нас в институте учили читать правильно и выразительно, тому же я теперь учу девиц, Машу и Катю.
Спаситель мой не задал ни одного вопроса, кроме литературных. И я не задала ни одного вопроса. Положение было трагикомическое — нам обоим страшно важно было узнать друг о друге поболее, а вместо того мы толковали о всякой ерунде!
Я пыталась заранее представить его вопросы. Первый из них: сударыня, ваши близкие, несомненно, о вас беспокоятся, куда и кому сообщить, чтобы оставили беспокойство и прислали за вами экипаж? И я никак не могла придумать достойного ответа. Назвать ему мой адрес — означало, может быть, подписать свой смертный приговор. Сейчас злоумышленники, видно, не решили еще, как со мной быть, и я могу, исчезнув из их дома, преспокойно жить в трех шагах от Гертрудинской, на Мельничной, уверенная, что найти меня они не сумеют. А если я буду в любую минуту досягаема — неизвестно, чем это кончится.
Так рассуждала я, но Алексей Дмитриевич ни о чем не спрашивал, кроме всякой чепухи: по нраву ли мне вишневый штрудель? Когда же я стала извиняться за то, что занимаю его постель, он запретил мне об этом беспокоиться — он-де и в трактире Московского форштадта прекрасно выспится! Это было по-джентльменски, но при мне оставался надсмотрщиком Тимофей Свечкин.
Затем он удалился в чуланчик и выскользнул оттуда переодетый в простую одежду, меж тем как Свечкин всячески меня отвлекал. И более в тот день не вернулся. Ночевать он также не пришел.
Следующая ночь и день прошли без приключений. Покой подействовал на мою ногу благотворно — к вечеру я пробовала ходить по комнате и была собой весьма довольна. Легкая хромота вскоре должна была пройти. Но я нарочно пожаловалась Свечкину на боль и получила дополнительную порцию лечебной мази.
Когда он ушел ночевать в чуланчик, я выждала немного, погасила свечу, впотьмах кое-как обулась, закуталась в шаль и почти бесшумно покинула комнату. С лестницы я спускалась, как восьмидесятилетняя старуха — я чай, не менее получаса! Дверь внизу запиралась на засов. Я отодвинула его и вышла на Гертрудинскую.
Идти все же было трудновато — расстояние до угла Гертрудинской и Александровской казалось мне вовсе непреодолимым. А еще дойти до Карловской (русские жители называли ее на московский лад — Романовка, и мне это нравилось куда больше), а от Карловской — до Мельничной… И ведь еще неведомо, что ждет меня на Мельничной!
Это меня не на шутку беспокоило. Я исчезла среди ночи, два дня не давала о себе знать, и вот являюсь, прихрамывая на правую ногу, одетая отнюдь не так, как следует при выходе из дома. Неизвестно также, что с детьми. Скорее всего, они вернулись домой, а утром выбрались из своих кроваток, как ни в чем не бывало. Но что, если их поймали в цирке и передали в полицию?
Наконец мне в голову пришла разумная мысль — ведь тут же, на Гертрудинской, живет Кудряшов, и уж он-то наверняка знает, что творится у нас в доме. Его внимание ко мне заметили все, кроме милых малюток, и к нему первым делом послала Варвара Петровна, когда стало понятно, что я не ночевала дома. Конечно же она не подумает, будто я пала так низко, чтобы до венчания провести с ним ночь, но я могла выйти из дому на тайную встречу, постоять с ним у калитки.
Я кое-как дошла до его дома между Александровской и Дерптской. Мысль встретиться с ним нравилась мне все больше. Он неглуп, он поможет мне выбрать правильную линию поведения, он и присоветует, как вести себя в полиции, — так рассуждала я, учитывая еще и его телесную силу — он поможет мне добраться до Мельничной!
Главное теперь было — не перепутать окна. Он снимал две комнаты, одну для себя, другую для сестры и тетки, бывших на его иждивении. На фасаде во втором этаже было в ряд три окна. Я знала, что одно из них — кудряшовское. Подумав, я выбрала среднее — только в нем и горел свет. Теперь нужно было найти, чем кинуть в стекло. Камушки на рижских улицах не валяются, и я потратила некоторое время, прежде чем нашла черепок.
Мне повезло — я угадала. Но тем мое везение в последние двое суток и завершилось.
Кудряшов на стук выглянул в окошко.
— Кто тут балуется? — строго спросил он.
Я хотела позвать его — и внезапно охрипла. Насилу удалось произнесли срывающимся голосом:
— Аркадий Семенович!
— Кто это?
— Я… Лиза…
— Мисс Бетти?!
— Аркадий Семенович, ради Бога, спуститесь ко мне. Нам надо поговорить! — взмолилась я.
— Нет уж, лучше вы поднимайтесь сюда. Сейчас я вас впущу, — тревожным голосом возразил он. — Вам нельзя стоять на улице… Подождите!..
Он даже не стал переодеваться — как был, в халате, сбежал по лестнице и впустил меня. При этом он озирался и шепотом требовал безмолвия. Я едва удерживалась от стонов, поднимаясь по лестнице — узкой и крутой, как в большинстве рижских деревянных домов. Но про поврежденную ногу ему не сказала ни слова — мне лишь его сочувствия сейчас недоставало!
Когда мы оказались в его комнате, он сообщил, что перегородки тонкие, и чем тише я буду говорить — тем лучше для нас обоих.
Я понимала — когда он нанимал комнаты и уговаривался с хозяевами об условиях, ему наверняка назначили главное: не водить женщин. К тому же в соседней комнате спали его сестра и тетка, а им только попадись на язычок. Сперва мне казалось странным, отчего он все же затащил меня в свое жилище. Истины ждать пришлось недолго.
— Мисс Бетти, где вы пропадали все эти дни? — спросил Кудряшов. — Все с ног сбились, вас ищучи. Уже двинских перевозчиков опрашивали — не слыхано ли на островах про ваше прибитое к берегу тело.
