Бедная Лиза (СИ) - "Анонимyс"

– Рано или поздно? – свистящим шепотом переспросил Лепэн. – А как именно поздно, позвольте узнать?

– Как только позволит ход расследования, – чистосердечно отвечал Бертильон.

Префект на это только плечами пожал: невозможно было сердиться на столь явного педанта. В узком кругу подчиненных он даже позволил себе назвать знаменитого криминалиста «пыльным сундуком, набитым одними предрассудками». Поначалу он даже хотел отстранить Бертильона от расследования, но передумал.

И вот теперь русский дипломат говорит вещи, о которых сам он боялся даже подумать. Если не верить Бертильону, то кому тогда можно верить во всей французской полиции? И, однако, аргументы Загорского нельзя было отбросить просто так.

– Я возьмусь за него, – неожиданно сказал Загорский.

– Что? – не понял Лепэн.

– Я возьму Бертильона в разработку, – повторил русский. – Если вы мне позволите это сделать, я скажу вам, где вы сможете найти похитителя.

Префект поглядел на него крайне внимательно: и где же?

– Работа с постоянными сотрудниками музея – путь понятный, но в данном случае, боюсь, тупиковый, – отвечал русский дипломат. – Попробуйте заняться теми, кто так или иначе в последний год имел дело с Лувром в качестве приглашенных экспертов, оценщиков или же просто наемной рабочей силы… Думаю, там вы скорее обнаружите искомое.

Префект молча размышлял. Что ж, в предложении русского есть свои резоны. Пожалуй, господину Загорскому будет легче иметь дело с Бертильоном даже чисто психологически. Можно представить, какой поднимется скандал, если он, префект, даст понять, что в число подозреваемых попал сам Бертильон. Можно и место свое потерять, опять отправят в Алжир или даже куда подальше. А русский, беседуя с Бертильоном, будет действовать от своего имени. Так что если он неправ, и старого криминалиста подозревают напрасно, он, Лепэн, окажется тут совершенно не при чем.

Он, наконец, поднял глаза на Загорского.

– А теперь скажите, зачем вам все это? – спросил он.

– Мы оба сыщики, – улыбнулся русский, – оба делаем одно дело.

Но префект словно бы не слышал его.

– Зачем это вам? – повторил он.

Нестор Васильевич взглянул ему в глаза и понял, что общими словами тут не отделаешься.

– Вас не перехитрить, – улыбнулся действительный статский советник. – Ладно, скажу честь по чести. Просто я очень люблю искусство и очень не люблю преступный мир. И я не хочу, чтобы мировой шедевр пылился в чулане у какого-нибудь богатого бездельника.

И тут префект неожиданно кивнул.

– По рукам, – сказал он. – Такому объяснению я верю. Однако хочу предупредить: поскольку действовать вы будете исключительно от своего имени, Бертильон вряд ли захочет с вами говорить. Это весьма замкнутый человек, которого не интересует практически ничего за пределами его специальности.

Действительный статский советник, услышав такое, сощурился.

– Вы сказали «практически ничего», – проговорил он. – Это значит, что все-таки что-то ему может быть интересно.

– Пожалуй, – префект вышел из-за стола и подошел к Загорскому, который был выше его на целую голову. Но, похоже, мсье Лепэна такая разница совершенно не смущала. – Он поклонник всякого рода китайщины, считает, что в Поднебесной сосредоточена вся мудрость человечества. Ни разу в Китае не был, но за разговор с ученым китайцем, кажется, отдал бы полжизни.

– Вот как? – улыбнулся Загорский. – Это интересно.

– На мой взгляд, ничуть, – пожал плечами префект. – А, главное, я не понимаю, как это может вам помочь.

Раз в неделю по субботам Альфонс Бертильон позволял себе немного расслабиться, отойти от научных штудий и текущих расследований и посидеть на веранде в своем любимом кафе «Клозери де Лила» на бульваре Монпарнас. Кафе не было тихим местечком, народу тут всегда было битком. На рубеже веков главную здешнюю клиентуру составляли буржуа, но после того, как кафе облюбовали шумливые поэты и художники, буржуа тут почти не попадались, разве что забредет случайно растерянный провинциал и глядит в оцепенении, как резвится парижская богема, посадив себе на колени девушек и целуя их в нестерпимо красные, припухшие от нескромных ласк губы.

Впрочем, поэты и художники совершенно не мешали Бертильону, который сидел за маленьким столиком в углу веранды, мирно попивая свой кофе. Старый криминалист исподволь наблюдал за текущей мимо жизнью – ему нравилось думать, что так он узнает нравы простого народа.

Регулярно сюда заявлялись заядлые шахматные игроки, некоторые из них даже предлагали Бертильону сыграть партию-другую. Иногда он отказывался, иногда соглашался. Сегодня в кафе явился незнакомый Бертильону господин с бородкой клинышком, усами и впечатляющих размеров лысиной.

– Сыграем, любезный? – энергично заявил лысый, садясь за столик прямо напротив Бертильона и, не дожидаясь ответа, быстро расставил карманные шахматы, которые принес с собой.

Видно было, что энергичный плешивец – не парижанин, он слишком мягко произносил сонорные. Бертильона немного покоробила его манера, однако просто отвернуться от нахала он посчитал все-таки неудобным и несоответствующим своему общественному положению.

– С кем имею удовольствие? – спросил он несколько чопорно.

– Зовите меня, ну, скажем, Патрик, – сказал лысый и, словно тисками обхватив ладонь криминалиста, несколько раз энергично ее встряхнул.

– Альфонс, – церемонно представился Бертильон.

Лысый Патрик неожиданно засмеялся – громко и заразительно.

– Замечательно, – воскликнул он, – достойно всяческого удивления. Живет за счет женщин и даже не стесняется в этом признаться! Вы, милый мой, большой оригинал!

С легким негодованием Бертильон объяснил, что Альфонс – это имя, а не род занятий.

– Жаль-жаль, – воскликнул новый знакомый, – было бы очень интересно.

И хитро прищурился на Бертильона. Во всем его облике читалось сейчас что-то победоносно петушиное, какое-то непонятное торжество – и это при том, что они ведь даже и не начали еще играть.

Желая поскорее увести разговор от скользкой темы, старый криминалист поспешил начать партию. Ему достались белые фигуры, и он привычно выдвинул королевскую пешку на две клетки вперед. Противник, однако, оказался непрост. Он разыграл какой-то неизвестный Бертильону дебют и этим сходу поставил его в тупик. Патрик играл очень активно, все время напирал пешками, стремясь стеснить позицию белых. К счастью, Бертильон все-таки разобрался в диковинных хитросплетениях черных фигур и перешел в контрнаступление на королевском фланге. Соперник защищался изобретательно, однако кольцо вокруг его короля медленно, но верно сжималось. Наконец, настал момент истины. Бертильон увидел, что может поставить мат в два хода, пожертвовав коня на «жэ-шесть». Обрадованный, он потер руки и, не задумываясь, нанес удар. Так же, не задумываясь, противник взял пешкой обреченного коня.

«Он что же, не видит мата?» – удивился Бертильон и с легкой усмешкой поставил ферзя на «аш-восемь».

– Мат, – сказал он снисходительно.

Противник, однако, только пожал плечами и побил королем теперь уже и ферзя. Секунду криминалист сидел с открытым ртом, потом запротестовал.

– Секунду, – сказал он растерянно, – вы не можете брать королем, мой ферзь защищен ладьей.

– Какой еще ладьей, – удивился Патрик, – где?

Бертильон опустил взгляд и обмер, не увидев своей ладьи. Это было очень странно, потому что она должна была стоять на поле «аш-три», но ее не было там и в помине.

– Боже мой, – проговорил он, – не может этого быть…

– Чего не может быть? – с интересом переспросил противник.

– Только что на этом месте была моя ладья. А теперь ее нет.

– Нет, значит, не было, – несколько грубовато отвечал Патрик. – Вы знаете, что такое диалектика и закон сохранения материи? Ничто не берется ниоткуда и не исчезает никуда. Ладья же не могла пропасть в никуда, значит, и говорить не о чем. С вас двадцать франков.