Петр Межирицкий - Читая маршала Жукова
Вот иная версия гибели Блюхера, трагизм ее не уступает по силе библейским или древнегреческим сюжетам. Глаз, выбитый Блюхеру, долгое время фигурировал в мучениях маршала почти символически. Но теперь стал известен смысловой вариант этого символа. На очередном допросе, после вымученного признания, когда от маршала добивались новых имен и новых признаний, он схватил со стола следователя заточенный карандаш и выколол себе глаз, чтобы его, изуродованного, нельзя было выставить перед доверчивой публикой на очередном процессе. И тут же был пристрелен Ежовым.
Такова изнанка трагедии маршала.
В Англии Томас Мор спокойно пошел на казнь, чтобы сохранить честь. Не зная колебаний. Почти весело: когда-то ведь и умереть надо! А в СССР угодничество довело честного вояку Василия Блюхера до жуткого поступка, которым в последнем усилии он защитил свое достоинство.
20. Халхин-Гол
Высекание искр на Дальнем Востоке не прошло даром. После оз. Хасан японцы решили пощупать[38] северные подступы к СССР в другом месте.
Конницы при Халхин-Голе не было.
Конный генерал Жуков - Сталину, докладывая о Халхин-Голе:
"Если бы в моем распоряжении не было двух танковых и трех мотоброневых бригад, мы, безусловно, не смогли бы так быстро окружить и разгромить 6-ю японскую армию. Считаю, что нам нужно резко увеличить в составе вооруженных сил бронетанковые и механизированные войска".
Производственная практика приводит к правилу, которое не подводит: что не делается быстро, не делается никогда. Если в мирное время это звучит радикально, то в войну приобретает форму императива: окружать и громить медленно невозможно.
Операцию Жуков проводил жестко. А оправдать жесткость (подчас и жестокость) во время, в какое писал свои мемуары, после ожесточенной войны и жестокой чистки, было мудрено: страна болела разоблачениями и кипела негодованием.
Между тем, если командира судят за то, что он жертвует батальоном, чтобы спасти полк, это нонсенс. Багратиона не судили за Шенграбенское дело. Его славили. Иногда приходится подставить свои войска, чтобы измотать противника и затем свежими резервами его, измотанного, разгромить. А как будут выглядеть подставленные, можно себе представить.
Вот жуковская жестокость под Халхин-Голом в пересказе генерала П.Григоренко:
Жуков назначал командиров в части и подразделения, и они должны были добраться туда без провожатого до наступления рассвета. Добравшийся вступал в командование и шел в бой. Не добравшийся шел под трибунал.
Голая степь, спросить не у кого. Да никто и не знает, операция готовится в строжайшей тайне. Указателей на дорогах нет. Идет или едет такой, согласия у него не спрашивали, когда назначали, а он, может, и не рвался командовать, просто подошел по рекомендации начальства или по собственному бравому виду, попался новому командующему на глаза, его и назначили. К утру быть в части. А он заблудился, попал в другую. За это под трибунал?
Но на войне как на войне. Жуков не мудрствовал, он руководствовался поговорками и пословицами. "Назвался груздем - полезай в кузов". Производишь впечатление - значит, хочешь его производить. Сам он не только выглядел браво, он бравости этой соответствовал. И от других требовал. Не соответствуешь - значит, обманываешь выправкой. Вояка направление найдет, днем ли, ночью, как всегда находил его Жуков. Если не нашел - какой же ты командир? Ты и в бою поведешь войска не в ту сторону.
Жуковский метод назначения командиров под Халхин-Голом был скрытым конкурсом на командные должности.
Сурово? А не сурово по отношению к солдатам назначать командирами лизоблюдов, ничего не умеющих, но страстно желающих командовать?
Нелепо идеализировать Жукова. Еще нелепее изображать его примитивным солдафоном. В замкнутости своей он был изрядно сложен. Гуманистом он, разумеется, не был, он полководцем был. Притом в стране, где десятки тысяч отборных офицеров уничтожены были без вины в мирное время только потому, что умны были. Ему ли, сыну такой эпохи, с его (все же!) кругозором, церемониться со всякими во время военное?
Он понял и другое: настало время, когда вопрос цены не ставится. Ставится лишь вопрос выполнения.
А с 22 июня 1941 года и способа иного не стало, как сбивать график наступающего вермахта любыми мерами. Поскольку к вождю и не подступиться было с планом маневрирования, если это связано было с временной хотя бы потерей территории, считаться с потерями или даже считать потери стало и вовсе нелепо.
Халхин-Гол - синоним понятия "военное искусство". А искусство - это не совсем то, что мастерство.
Искусство = мастерство + вдохновение.
Халхин-Гол был вдохновенной операцией от начала и до конца - от момента, когда Жуков прибыл в Тамцак-Булак (мои заметки на полях мемуаров маршала - "Цаца и Барманцак". Так назывались озера, в районе которых концентрировались войска для Сталинградской операции. И окружил Жуков под Сталинградом тоже 6-ю армию… Почти мистические созвучия и совпадения…) и (не без едкости) спросил командира 57-го Особого корпуса Фекленко, считает ли тот, что можно за 120 километров от поля боя управлять войсками, и до момента, когда, докладывая Сталину о завершении операции, упор сделал на трудностях со снабжением, с тысячекилометровым кругооборотом машин и колоссальным расходом бензина, который также надо было доставлять из СССР[39].
Именно в этой связи единственный раз поминает Жуков командарма-2 Г.М.Штерна, своего начальника и командующего созданным для Халхин-Гольской операции Забайкальским фронтом. Упоминание стоит того, чтобы привести его целиком:
"В преодолении этих трудностей нам хорошо помог Военный Совет ЗабВО и генерал-полковник Штерн со своим аппаратом. Большую неприятность (так в тексте. - П.М.) причиняли нам комары, которых на Халхин-Голе великое множество. По вечерам они буквально заедали нас. Японцы спасались специальными накомарниками. Мы их не имели и изготовили с большим запозданием".
Так-то. В одном абзаце и об участии Штерна в операции, и о комарах. Соизмеримые, так сказать, факторы.
При всем уважении к памяти маршала позволю себе заметить, что это место "Воспоминаний" карикатурно-далеко от истины. Комары и впрямь заедали, но командарм-2 Штерн, тоже заедаемый комарами, руководил не только шоферами, но и авиацией, и, в конечном счете, всей фронтовой группой Жукова.
Полковник Никитин, читавший нам курс "Автомобильные перевозки", с восхищением пересказывал детали, ныне, вероятно, уже забытые. Прибыв на место и изучив обстановку, Жуков велел ночами забивать колья, создавая у противника впечатление, что переходит к длительной обороне. Отправил и радиодепешу, которую японцы, конечно же, перехватили: "Шлите валенки, рукавицы, полушубки". И - ударил.
Да. Но ударил-то после того, как план его был представлен командованию, рассмотрен и одобрен. А в этом Г.М.Штерн не мог не участвовать, он аналогичную операцию за год до Халхин-Гола разрабатывал и проводил на оз. Хасан в качестве начальника штаба ОКДВА. О вкладе его в замысел Халхин-Гола лишь Жуков мог поведать. Он этого не сделал. Симонову буркнул об эпизоде сражения, когда потери смутили Штерна, и он заколебался, но предоставил Жукову свободу действий. И все. Комары, вишь, докучали. И бензину не хватало, ну, Штерн помог…
Толчея на служебной лестнице…
Ожесточение боев при Халхин-Голе мало чем уступало боям Великой отечественной. Но отношение к пленным было иным. Наилучшее описание боев, одновременно образное и краткое, оставлено свидетелем Халхин-Гола Конст. Симоновым:
"Земли и бревен взорванные глыбы; кто не был мертв, тот был у нас в плену." ("Кукла". Выделено всюду мной. - П.М.)
"Самый храбрый не тот, кто, безводьем измученный, мимо нас за водою карабкался днем, и не тот, кто, в боях к равнодушью приученный, семь ночей продержался под нашим огнем." ("Самый храбрый")
" Там, где им приказали командиры, с пустыми карабинами в руках они лежали мертвые, в мундирах, в заморских неуклюжих башмаках… Ждя похорон, они смотрели в небо, им птицы не выклевывали глаз… Еще вчера в батальные картины художники, по памяти отцов, вписали полунощные равнины и стаи птиц над грудой мертвецов…Мы, люди, привыкаем ко всему, но поле боя было слишком страшным: орлы боялись подлетать к нему". ("Орлы")
"Да, нам далась победа нелегко. Да, враг был храбр. Тем больше наша слава". ("Танк")
Под Халхин-Голом не хватало командиров, но воевали еще солдаты и старшины блюхеровской выучки. Им противостояли отборные японские войска.
Г.М.Штерна Сталин принял отдельно. Штерн был ему к тому времени известен и как победитель японцев на оз. Хасан и как главный военный советник СССР в Испании. И Штерн и Жуков за Халхин-Гол одинаково были удостоены (следую штампу) звания Героя Советского Союза.
