Ник Дрейк - Тутанхамон. Книга теней
Я заставил себя посмотреть в коробку. Белые черви шевелились в глазницах, носу, ушах и между челюстей человеческой головы. Я увидел пару ключичных костей, несколько позвонков, связанных вместе куском того же шнура, и несколько гораздо меньших черепов, принадлежавших птицам или грызунам. Здесь были собраны всевозможные кости — очевидно, как животные, так и человеческие, — сложенные в отвратительную погребальную маску. Обычно погребальные маски изготавливают из драгоценного золота, чтобы умерший предстал в ней перед богами; эта же была чем-то наподобие антимаски, нарочно сделанной из того, что выбрасывает мясник. Однако одна золотая деталь здесь все же нашлась: ожерелье с царским картушем, в котором было написано имя. Я вытащил украшение из коробки щипцами, которые нашарил неподалеку. Иероглифы гласили: «Тутанхамон».
Я внимательно рассмотрел саму коробку. По всей крышке, внутри и снаружи, были сперва вырезаны, а затем закрашены черной и красной краской непонятные символы — извилины, полумесяцы, точки и прямые линии, напоминавшие некие бессмысленные письмена. Язык этих надписей был мне совершенно неизвестен, но выглядел он как язык проклятий. Мне бы не хотелось услышать подобные слова произнесенными вслух. И я не хотел бы встретиться с человеком, чью речь изображали эти знаки. Мне представлялся монстр. И там, на внутренней стороне крышки, в самом ее центре, было вырезано изображение, которое я сразу же опознал: черный круг. Уничтоженное Солнце.
Хаи, брезгливо прикрыв нос и рот льняной тряпицей, неохотно приблизился, взглянул на содержимое коробки и скользнул прочь, так, словно земля у него под ногами внезапно заколебалась. Решительно подошел охранник и тоже уставился внутрь, выказывая военную выдержку. Поглядев, он вернулся к Анхесенамон. Хаи пытался отговорить царицу, не дать ей увидеть неприятное зрелище, однако она была непреклонна. Встав рядом со мной и поборов отвращение от запаха, Анхесенамон храбро устремила свой взор на содержимое коробки. Впрочем, эту картину она смогла вынести не более нескольких мгновений.
Внезапно огромные двери рывком распахнулись, и с раздосадованным криком в комнату ворвался юноша. У него было красивое миндалевидное лицо и мелкие, тонкие черты, он чуть-чуть прихрамывал, слегка опираясь на элегантную трость. На худых плечах лежала блестящая золотая пектораль, тонкая льняная ткань окутывала тело, стройное, но широкое в талии. У его ног скакала, непрерывно вереща, маленькая обезьянка на золотой цепочке.
— Я не позволю обращаться со мной как с ребенком! — обращаясь к притихшей комнате, вскричал Тутанхамон, владыка Обеих Земель, Живой образ Амона.
Хаи и военный загородили собой коробку и попытались убедить царя не приближаться к ней, впрочем, они не смели прикоснуться к царственному телу. Но, несмотря на свой небольшой физический недостаток, тот двигался слишком быстро для них — увертливый и стремительный, как скорпион. Тутанхамон рассмотрел резьбу, затем опустил взгляд на жуткую картину разложения. Вначале, казалось, увиденное заворожило его — та извращенность, которой от всего этого веяло. Затем, когда до царя начал доходить смысл, выражение его лица изменилось. Анхесенамон взяла его руки в свои и, обращаясь к нему тихо и заботливо — скорее как старшая сестра, чем жена, — уговорила отойти. Тутанхамон взглянул на меня, и я увидел, что у него отцовские глаза: почти женские, но с выражением одновременно простодушным и потенциально — словно взамен — порочным. Увидев ожерелье с царским именем, он выхватил его у меня из рук. Я поспешно опустил глаза, вспомнив о ритуальной почтительности.
Пока мой взор был уставлен в пол, я думал о том, насколько интереснее выглядел Тутанхамон вблизи. Издали он казался хрупким, как тростинка. Вблизи же он был харизматичен. Его блестящая кожа вызывала в воображении человека, который редко появляется на открытом воздухе, под палящим солнцем. Он казался скорее созданием луны. Его руки были изящными, безупречными. В пропорциях его удлиненных конечностей было нечто, что гармонировало с сияющей утонченностью его золотого ожерелья, золотых украшений и золотых сандалий. В его присутствии я чувствовал себя приземленным; казалось, он принадлежал к одному из тех редких видов, которые способны выжить лишь в бережно поддерживаемых условиях тени, тайны и абсолютной роскоши. Я бы не удивился, увидев сложенные у него за плечами прекрасные крылья или крошечные драгоценные камни среди его великолепных зубов. Я бы не удивился, услышав, что он пьет только воду из священного источника. Но в той же мере я бы не удивился, узнав, что он живет в детской, двери которой накрепко закрыты от окружающего мира, чьи требования он отказывается признавать. Мне сразу же бросилось в глаза, насколько он был напуган; и тогда я понял, что человек, стоявший за обоими «подарками», очень хорошо знал о страхах царя. Тутанхамон отбросил ожерелье в сторону.
— Эту мерзость следует убрать с наших глаз и уничтожить в огне.
Его голос, хоть и дрожащий, звучал легко, тембр его был нежным. Подобно многим людям, которые говорят тихо, он поступал так с расчетом, зная, что тогда окружающие будут напрягать слух, чтобы расслышать каждое слово.
— Со всем почтением, ваше величество, я бы не советовал уничтожать его. Это вещественное доказательство, — возразил я.
Хаи, величайший знаток этикета, ахнул при таком нарушении церемоний с моей стороны, а мне показалось, что царь вот-вот закричит на меня. Но он, по-видимому, передумал. Вместо этого он кивнул, опустился на ложе и ссутулился. Теперь Тутанхамон был похож на перепуганного ребенка. Мысленным взором я увидел мир с его точки зрения: он один во дворце, полном теней и страхов, угроз, секретов и хитросплетений интриг, и планов. Я почувствовал искушение пожалеть его — но это было бы уже слишком.
Царь знаком велел мне приблизиться. Я встал подле него, по-прежнему не поднимая глаз.
— Значит, ты и есть Расследователь тайн. Посмотри на меня.
Я повиновался. Лицо царя было необычным: изящное сочетание утонченных черт, широкие скулы, которые словно бы подчеркивали мягкую, но убедительную силу больших темных глаз; полные чувственные губы над маленьким, слегка срезанным подбородком.
— Ты служил моему отцу.
— Да будете вы живы, благополучны и здоровы, господин! Да, я имел эту честь.
Он внимательно оглядел меня, словно желая убедиться, что я не иронизирую, затем жестом пригласил Анхесенамон присоединиться к нему. Они обменялись короткими взглядами, в которых читалось молчаливое взаимопонимание.
— Не в первый раз кто-то угрожает моей жизни. Однако — сперва камень, потом кровь, а теперь это…
Он окинул людей в комнате недоверчивым взглядом и наклонился ближе ко мне. Я ощутил на своем лице его трепещущее теплое дыхание, чистое как у младенца, когда он прошептал:
— Я боюсь, что меня преследуют призраки и тени…
Но в этот самый момент двойные двери распахнулись снова, и в комнату вошел Эйе. В его присутствии, кажется, похолодел даже воздух. Я видел, как все обращались с царем, словно с прелестным ребенком; Эйе же взглянул на него с презрением, от которого съежился бы и камень. Затем регент принялся рассматривать содержимое коробки.
— Подойдите сюда, — тихо сказал он царю.
Тот неохотно приблизился к Эйе.
— Тут нет ничего особенного. Не наделяйте эту вещь властью, которой она не обладает.
Тутанхамон неуверенно кивнул.
Затем, стремительно, словно ястреб, Эйе схватил мертвую голову, в которой кишели, падая на пол, черви, и протянул ее царю — тот отскочил назад от отвращения и испуга. Анхесенамон подошла ближе, словно желая защитить мужа, но Эйе повелительно поднял руку.
— Не надо, — тихо промолвила царица.
Старик не обращал на нее внимания — он не отрывал взгляда от царя, держа мертвую голову на ладони. Медленно, против воли, молодой царь протянул руку и, собравшись с духом, взял мерзкую вещь в руки.
Комнату наполнило напряженное молчание. Царь вглядывался в пустые глазницы и разлагающуюся плоть мертвой головы.
— В сущности, смерть — не больше, чем эти пустые кости и эта нелепая безобразная ухмылка, не так ли? — прошептал он. — В таком случае нам нечего бояться. Та наша часть, что останется жить, гораздо важнее.
Внезапно он швырнул скользкий череп обратно Эйе, который едва поймал его, словно мальчик-одиночка, не привычный к играм с мячом.
Царь громко расхохотался, и я вдруг понял, что мне нравится его дерзость. Он сделал знак слуге принести ему чашу и льняное полотенце, чтобы вымыть руки. Умывшись, он подчеркнутым жестом бросил полотенце перед Эйе и покинул комнату, сопровождаемый своей нервной обезьянкой.
Эйе, шипя от ярости, некоторое время молча смотрел ему вслед, потом кинул череп обратно в коробку и вымыл руки. Анхесенамон сделала шаг вперед.
