Валентин Лавров - Кровавая плаха
Лука и Дарья были отправлены под конвоем в участок. Их детей временно поместили в. семье слесаря, откуда уже на другой день Агриппина отвела их на Новую Басманную — в Голицинский сиротский приют.
Повторно произведенным обыском под крыльцом флигеля Попова было обнаружено орудие убийства — остро отточенный нож, хранивший следы засохшей крови на клинке и кожаной рукоятке. Когда нож предъявили для опознания, слесарь, едва кинув на него взгляд, утвердительно замотал головой:
— Ножик Луки, провалиться на этом месте. Я по металлу разбираюсь, не ошибусь!
Дарья и Лука нож не признали. И вообще они категорически отрицали свою вину. Допросы вел Козеровский. Он убеждал дворника:
— Не валяй дурака! За двойное убийство тебя, как пить дать, упекут на рудники. И Дарью твою. А если признаешься, Дарью отпустим, да и суд учтет твое раскаяние…
— Не убивал!
— Все равно упечем! Признайся, облегчи свою совесть, пожалей Дарью и детей!
В конце второй недели тюремного сидения посыпались вдруг признания. Лука подписал протокол, в котором заявлял: «Да, Попова убил я, нож бросил под крыльцо. Взял свою солонку, но больше ничего не брал».
Довольный Козеровский продолжал убеждать:
— Глупая твоя голова, Лука! Кто же тебе поверит: убил, а деньги не взял! Деньги ведь украдены. Признайся: украл, но потерял!
Лука вздыхал:
— Не могим в том признаться. А Дарью выпустили?
— Скажи, что деньги взял, тогда отпустим.
— Да вы в прошлый раз говорили: «Признайся в убивстве, жену отпустим», а сами не отпускаете.
— Теперь, коли пропажу денег возьмешь на себя, точно отпустим.
Лука отрицательно мотал головой:
— Не могим никак!
Дарья, на каждом допросе закатывавшая истерики, вдруг ошарашила:
— Солонку мне отдал сам Попов — на Новый Год.
— За какие услуги?
Дарья нервно взвизгнула:
— За те самые! Сами небось знаете, за какие заслуги ваш брат жалует нас, женщин… Не подумавши взяла, а потом не знала, что делать! Прятала подарочек от Луки! Не возвращать же!
— А если бы Лука принес деньги Попову?
— Откуда он взял бы три рубля? У него и гривенника никогда не бывает. Чтобы жалованье не пропил, я уже третий месяц им заработанное у Шелягина из рук получаю. Отпустите меня к детям!
— Ты что же, любовницей убитого была? — криво усмехнулся Козеровский, понимая, что такое неожиданное признание сводит на нет все обвинительные построения следствия. — Неужели не срамно?
— Коли было бы не срамно, давно призналась бы. Думала, что так отпустите, да вы говорите, что мой дурак в чем-то «признался». А он ни в чем не виновный! И на суде заявлю. Суд оправдает.
— Не оправдает! Лука признался, а у тебя свидетелей нет, что убитый тебе солонку отдал. Ведь нету? Так что, как не раскаявшуюся, суд упечет тебя крепко. Вдвоем убивали? Или один Лука ходил?
Дарья начала истерично рыдать. Конвой увел ее.
Современник Екатерины ВеликойТем временем Ребров допросил полковника Веловзорова. Тот подтвердил, что свои вещи из заклада не выкупал. А нежелание присутствовать на месте происшествия объяснил просто:
— Из слов мальчика я понял, что убийство совершено именно в квартире Попова. Поскольку я имел с ним коммерческие отношения, счел неуместным присутствовать при обыске.
Далее последовало нечто неожиданное. Ребров отправился по третьему адресу. На Покровке в доме Лукьянова ему сообщили: «Григорьев здесь никогда не проживал!»
Ребров вызвал к себе ювелира Феллера, который оценивал Попову ювелирные изделия.
— Да, я ценил драгоценности, которые приносили в заклад Попову. У меня был Григорьев — симпатичный молодой человек, интеллигент. Хорошо владеет немецким — моим родным языком, — охотно рассказывал ювелир. — Я оценил его старинный перстень в пятьсот рублей серебром. Но Григорьев очень просил именно семьсот пятьдесят. Попов с симпатией отнесся к юноше. Он дал ему эти деньги.
Гольм, помогавший следствию, собрал сведения о состоянии убитого. В основе своей оно заключалось в 5-процентных банковских билетах и составляло 29 тысяч рублей. Капитал значительный! Список номеров билетов лежал в закладной книге, той самой, что обнаружили во время обыска на подоконнике.
Эти билеты хранились в комоде Попова и были похищены. На запросы полиции из банковской конторы «Ахенбах и Колли» сообщили, что два билета этого списка — на 500 и 1000 рублей — предъявлены к оплате еще 16 января.
Ребров поспешил в банк.
Вальяжный, с толстой золотой цепью на обширном чреве, управляющий весело усмехнулся:
— Вы хотите, чтобы мы вспомнили приметы одного из сотен наших клиентов? Считайте, что вам сказочно повезло. Шестнадцатого января деньги выдавал Аполлон Михайлович Михайлов. Если у вас будет досуг, порасспрашивайте его о похоронах императрицы Екатерины Алексеевны…
Ребров недоверчиво покачал головой:
— Тому событию семь десятков лет…
— Да, наш кассир был тогда мальчиком. Но он наблюдал проезд катафалка с прахом. Он помнит в деталях те давние события. Удивительный человек! Он с Иваном Андреевичем Крыловым дружил. Впрочем, вот и сам герой. Знакомьтесь!
Михайлов оказался сухоньким старичком с чистеньким лицом в рамке белесых волос. Он был удивительно похож на святого с иконы древнего византийского письма. Вникнув в сущность вопроса, старичок бодро произнес:
— Как же, как же! Милый такой человек, лет восемнадцати, назвался фамилией Всеволжского. У него большие мешки по глазами, думаю, болезнь почек. Да, еще левая рука забинтована. Он сказал мне: «Ах, как неловко я утюгом обжегся!» И еще: у него маленькие оттопыренные уши, весьма своеобразные. Как хрящечки!
Ребров с чувством пожал руку этому реликту. В тот же день московская полиция получила приказ: «По прилагаемым приметам задержать человека восемнадцати лет от роду, может называться фамилиями Григорьев и Всеволжский».
В то время обер-полицмейстером был знаменитый Николай Устинович Арапов, человек горячий и честный. Узнав подробности дела, он затопал ногами:
— Вон из полиции Козеровского! Немедленно освободить несчастных супругов Степановых. И выдать им из кассы полиции десять, нет, пятьдесят рублей!
Приказы были в точности исполнены.
Лука со своей супругой прежде всего направился на Новую Басманную. Здесь в Голицынском сиротском приюте исходили от печали их малютки. Встреча была со слезами радости на глазах.
Дарья искренне покаялась в своем грехе, а Лука простил свою блудливую супругу.
Брызги шампанскогоВот уже два с половиной месяца студент 2-го курса юридического факультета Московского университета Алексей Данилов жил словно в горячечном бреду. Днем он боялся показываться на людях, чтобы не быть узнанным и пойманным за страшное злодеяние. Ночью его мучили кошмары: он оглашал дом жуткими криками, просыпался, крестил постель, но ничего не помогало.
Все началось в период летних вакаций. Он гостил у своих дальних родственников, живших в сельце Быкове Тульской губернии. Здесь он познакомился с перезревшей девицей по имени Елена. Воображение Данилова воспламенила тяжеловесная девичья походка, могучее покачивание бедрами и зазывные кокетливые взоры.
Елена была москвичкой. Так что, вернувшись в Белокаменную, молодые продолжали дружбу. Хотя отец давал студенту на карманные расходы 70 рублей — деньги немалые! — но тот вечно нуждался: занимал, закладывал вещи и др.
Приближалось Рождество. Елена заявила:
— Давай, Алеша, отпразднуем его в Купеческом собрании. В прошлом году я была на пятидесятилетии этого клуба, очень мне понравилось. Богато так!
— Да там билеты стоят целый капитал!
— У моего папеньки есть дорогой перстень. Мы его заложим, а ты потом выкупишь!
Отец Елены служил в кавалерии в скромном звании корнета. Единственное богатство семьи — фамильный перстень с тремя крупными бриллиантами и 22 более мелкими. Корнет перстень надевал лишь в исключительных случаях, хранил его пуще собственного ока.
Студент весело согласился:
— И то — выкуплю!
Говоря так, студент отлично знал, что денег на выкуп такой дорогой вещи у него не будет. Легкомыслие — причина многих самых страшных преступлений. Увы, так случилось и на этот раз.
Разговор этот происходил 17 декабря 1865 года в доме Соковниной. Именно в этот день отставной капитан Попов опубликовал в «Полицейских ведомостях» объявление о выдаче денег под заклад. Кто-то из гостей забыл газету в прихожей. Она попалась на глаза Данилову. Он азартно проговорил:
— Милое дело! Давай, Елена, скорее перстень, отнесу его этому самому Попову!
Отставной капитан был когда-то лихим рубакой, а вот в ростовщическом деле отличался качествами, вредившими этому занятию, — был добрым и уступчивым.
