Валентин Лавров - Кровавая плаха
В этот момент на лестнице загрохотали шаги. В сопровождении следственного пристава Реброва прибыли медицинские эксперты Басов и Дудкин.
Ребров — стройный блондин с нордическим характером. Он славился умением распутывать самые сложные дела.
Медики склонились над трупом Марии Нордман. Вся шея 40-летней женщины была превращена в кровавое месиво. Ее запрокинутая голова едва держалась на сухожилиях да нескольких неперерезанных мышцах. Глаза у мертвой были дико выкачены, рот перекошен в предсмертной гримасе.
— Нанесено не менее двух десятков колото-резаных ран, — заключил медик Басов.
— Зверское убийство! — согласился Дудкин.
Ребров тем временем подал голос из кабинета Попова:
— Идите сюда! Вот где разыгралась главная сцена трагедии.
Посредине кабинета, широко раскинув руки, лежал пожилой мужчина. На убитом был халат. Голые волосатые ноги обнажены. Вся грудь и шея являли собой страшное зрелище.
— Я насчитал двадцать четыре раны, — сказал Басов. — Крови натекло более двух с половиной фунтов. Целая лужа!
— Убийца, без сомнения, был знаком со своей жертвой, — заключил Козеровский.
— Иначе тот не встречал бы его в одном халате и не пил бы с ним запросто пиво, — согласился Гольм.
Ребров кивнул на маленький стол у окна:
— Убийца и убитый мирно выпивали. Они, правда, не успели докончить и одну бутылку. Попов был убит на стуле, он курил сигару. Она была зажата между пальцев и слегка прожгла пол. Под стулом, посмотрите, туфля. Другая — на ноге убитого. Его свалил вот этот удар ножом — сзади, в шею.
— Да, — подтвердил Басов, — убийца сразу же перерезал сонную артерию. Случайно? Или это опытная рука, привычная к убийствам?
— Разберемся, — заверил Ребров.
— Теперь надо найти главное — деловые записи покойного — и выяснить, какие именно закладные предметы исчезли, — веско заметил Козеровский. — Что здесь имело место ограбление — можно не сомневаться.
Сыщики с ним согласились.
В кабинете все было перевернуто вверх дном.
— Преступник, видимо, нервничал и торопился, — заключил Гольм. — Из-за этой нервозности и располосовал себе руку. Не так ли?
Все обернулись на Луку. Тот покраснел и смущенно спрятал завязанную руку за спину.
— Следствие обязательно найдет убийцу! — Козеровский жестко посмотрел Луке в глаза.
Серебряная солонкаНа столе расчистили место. Писарь сел за протокол. Он вывел заголовок: «1 января 1866 года такими-то произведен осмотр квартиры отставного капитана И. Попова, жительство имевшего в Арбатской части I квартала в доме купца Шелягина…»
Далее диктовал Ребров: «Ящики стола и комода в кабинете найдены раскрытыми и вынутыми. Их содержимое разбросано на полу и по столу. На всех ящиках заметны кровавые знаки, преимущественно на левой стороне. В комнате служанки Нордман обнаружены обильные следы крови на подносе, на самоваре и в полоскательной чашке. По всем этим следам можно заключить. что убийца был ранен и обмывал руки в комнате Нордман».
Прервав писание протокола, вновь продолжили осмотр помещения.
Ребров внимательно осматривал подоконник. На нем лежали разделанная селедка, сонник, в цветастой обложке песенник, еще какие-то книжки.
— Вот что искал преступник! — Ребров торжествующе поднял над головой толстую общую тетрадь, которую обнаружил за выгоревшей занавеской. — Это залоговая книга Попова! Надо же, убийца всю занавеску обхватал, столько кровавых пятен оставил, а записи не нашел!
— Место какое-то случайное — подоконник! — покачал головой Гольм.
— В том-то и дело! Преступник, верно, знал постоянное место книги. Но убитый положил ее на время на подоконник, а убийца знать об этом не мог! Будь преступник опытней, он обязательно нашел бы предлог и заставил Попова вынуть книгу.
В этот момент начала канючить Дарья:
— Господа полицейские, у меня печка топится, да и дети у соседа-слесаря сидят. Пустите домой!
Козеровский сказал:
— Ну беги, печку посмотри да быстро возвращайся! Ты нам нужна как понятая.
Дарья моментально подхватилась и понеслась к противоположному флигелю — до него (согласно судебному протоколу) было 75 шагов.
Ребров с неудовольствием посмотрел на Козеровского:
— Зачем этот неуместный либерализм?
Тот ничего не ответил. Он вчитался в закладную тетрадь и вдруг побагровел:
— Тут всего три фамилии: какой-то Григорьев, наш случайный знакомый — полковник Веловзоров и, — Козеровский впился взглядом в побледневшего дворника, — ты, Лука.
— Так точно, ваше благородие! — с торопливой подобострастностью отвечал дворник. — Мне на похороны дочки было очень нужно. Господин Попов дали три рубли за серебряную солонку.
— Ты ее выкупил?
— Никак нет!
И даже не понимая, что говорит, добавил:
— Но я ее обязательно выкуплю, как только жалованье получу. Под Татьянин день…
Гольм хмыкнул, а Ребров обратился к Козеровскому:
— Какие еще предметы числятся в залоге?
Тот прочитал скрипучим голосом: «17 декабря 1865 г. От господина Григорьева, проживающего на Покровке близ церкви Воскресения в доме Лукьянова, принят золотой перстень, осыпанный тремя большими и 22 малыми бриллиантами, за 750 рублей». Ну и по всей форме приложена расписка Григорьева о своем желании отдать сей перстень под залог.
Другая запись: «24 декабря. Под залог золотой табакерки и образка, осыпанного бриллиантами, получено полковником Веловзоровым 600 рублей».
И последнее: «Дворник Лука под солонку получил три рубля».
— Могу доложить: залоговых вещей в кабинете Попова нет! — заявил Гольм, закончивший осмотр помещений. — Думаю, что похищены и все наличные деньги. У Попова обнаружено всего семнадцать рублей пятьдесят три копейки, находящиеся в портмоне.
Свое слово вставил Басов:
— Разве бывает ростовщик без наличных денег или ценных бумаг?
Подтверждалась первоначальная версия — убийство совершено с целью грабежа.
Улика— А где твоя супруга, Лука? — спросил Козеровский. — Почему не возвращается?
Тот неопределенно хмыкнул.
Сыщики переглянулись.
— Может, пригласишь к себе в гости? — усмехнулся Ребров, про себя уже решивший, что Лука и его супруга замешаны в убийстве. — Я попрошу вас, — он обратился к Гольму и медикам, — еще раз осмотрите место происшествия, отправьте трупы в анатомический театр университета, а мы прогуляемся к Луке. Что-то ты не весел, Степанов?
— А чему веселиться? Тут все-таки хорошего человека убили. Да моя солонка, глядишь, теперь пропадет. А она мне память покойных родителев.
— Ишь как резонно отвечаешь! — покачал головой Козеровский. — А что-то у тебя левая рука перевязана?
— О гвоздь на заборе оцарапал!
— Так-с! О гвоздь, говоришь? Басов, осмотрите рану.
Медик развязал тряпку.
— Рана довольно глубокая! Возможно, и о гвоздь…
Козеровский приказал:
— Ну пошли!
Широко шагая громадными латаными сапогами, Лука возглавил процессию. Он подошел к занесенному снегом и слабо освещенному окну, постучал в стекло пальцем.
В сенях послышался звук отлипаемой двери. Затем стукнула щеколда, и распахнулась наружная дверь. В нос шибануло чем-то кислым, застоявшимся. Небольшая клетушка дворника освещалась керосиновой плошкой. Кроме широкой лавки, стола да узкой с металлическими шишаками кровати, мебели не было никакой. На лавке сидели два малыша, золотушные и бледные. Они испуганно глядели на полицейских.
Из соседней комнаты доносились пьяные голоса, песни, сменявшиеся вдруг громкой руганью и женским плачем. За стенкой жил слесарь, работавший в Доме неисправных должников. Это карательное заведение помещалось в самом Кремле.
Козеровский чувствовал себя виноватым, отпустив с места происшествия Дарью. По этой причине он проявлял особое усердие. Полковник положил руку на печь — она была еле теплой.
— Как же ты, Дарья, говорила, что у тебя печь топится, а она почти холодная? — Козеровский сверкнул серыми щелями глаз.
Дарья потупилась:
— Мне к детям надо было!
Вдруг двери в соседней комнате хлопнули, и на пороге появилась тщедушная фигура слесаря. Протягивая ладонь, на которой лежала солонка, он громко объявил:
— Господа полицейские, извольте знать: Дарья принесла моей Агриппине вот это, просила спрятать. Так что, имею доложить… Что-то тут нечистое!
Козеровский победоносно усмехнулся:
— Теперь мы знаем, где искать убийцу!
Ребров снял допрос со слесаря и его жены. Последняя подтвердила слова мужа: Дарья, страшно взволнованная, прибежала из флигеля Попова, вызвала Агриппину и умоляла спрятать солонку. Слесарь подслушал разговор, отобрал у жены солонку и теперь, докладывая полиции, мстил Луке. Он страшно ревновал (и не без причин) к нему свою супругу.
